Но он все же дописал рассказ Заплюйсвечкина, спрятал исписанные листки бумаги в папку и лишь после этого принялся устраивать себе постель на полу, взяв для этого не только свое пальто, но и пальто своих беспардонных гостей. За этим занятием его и застала Татьяна Васильевна Голубева, председатель рабочкома.
Татьяна Васильевна вошла без стука. Кретов, стоя на коленях, услышал скрип открывающейся двери, оглянулся и увидел ее.
— Здравствуйте,— весело сказала Татьяна Васильевна, помахав рукой в черной замшевой перчатке.— Была в гостях, шла мимо, увидела свет и решила... — тут Татьяна Васильевна увидела спящих на кровати Заплюйсвечкина и Петра Самойловича и, пораженная этим зрелищем, умолкла.
— Такие уж гости,— извинился Кретов, поднимаясь с колен,— уснули...
— Ну, компания! — справившись с собой, язвительно произнесла Татьяна Васильевна.— Ну, картина!... В компании отпетых алкоголиков и сам ползает по полу...
— А вы по делу? — спросил Кретов, поняв, что терять ему больше нечего.
— По делу?! — возмутилась Татьяна Васильевна.— По какому еще делу?! Да к вам надо участкового прислать, чтоб он разобрался в ваших делах! Это же притон алкоголиков!...
От громкого ее крика пробудился на несколько секунд Петр Самойлович, потаращил бессмысленные глаза, приподняв голову, буркнул что-то и снова уронил голову на подушку, причмокивая.
— Пьяны только они,— попытался все же исправить положение Кретов,— и такая погода...
— Перестаньте! — не дала договорить ему Татьяна Васильевна.— Недаром на вас Аверьянов жалобу написал, что вы тут пьяные оргии устраиваете, соблазняете его Татьяну. Я не хотела давать этой жалобе ход, потому что не поверила Аверьянову, а теперь... А Кошелев еще заступался за
вас. Да вас надо гнать из Широкого как пьяницу и тунеядца,— от злости у Татьяны Васильевны дрожали губы.— Он, видите ли, писатель! Ха-ха, писатель!...
— Уходите! — по возможности сдержанно сказал Кретов.— Вы ведете себя неприлично, как базарная баба.
— Я — баба?! Это я-то баба?!
Татьяна Васильевна, должно быть, не ожидала такого выпада со стороны Кретова, совершенно опешила и потеряла голос. Спросила шепотом, задыхаясь от гнева и хватаясь обеими руками за дверную раму:
— Это вы мне сказали?!
Она, наверное, упала бы, если бы Кретов не подхватил ее.
— Не прикасайся! Не прикасайся! — закричала она визгливо.
Кретов понюхал свои ладони — они пахли розой, под-горченной миндалем.
— Чудесные духи,— сказал он, улыбаясь.— Здравствуйте, Татьяна Васильевна.
— Здравствуйте,— ответила она не сразу, приглаживая вздыбившийся мех на воротнике своего пальто.— Здравствуй, здравствуй... Напился — и сразу же обниматься,— гнева в ее голосе уже не было. Была, скорее, растерянность.
— Да не напился я, не напился! Хотите, дохну на вас? — предложил Кретов.
— Дохнешь? Может, и мне на тебя дохнуть?
— Конечно! — засмеялся Кретов.— Давайте подышим друг на друга и успокоимся.
— И успокоимся... Ишь, какой! Сам черт знает что про меня сказал, обозвал базарной бабой, а теперь призывает успокоиться.
— Так ведь и вы тоже, Татьяна Васильевна...
— Я за дело. За дело! Зачем впустил в дом эту пьянь? Зачем связался с ними? — принялась выговаривать Кретову Татьяна Васильевна.— Что о тебе люди подумают? Скажут: спился писатель, инженер человеческих душ. А мне каково? Я иду к нему в гости, а у него пьяные мужики хранят. Ишь, наяривают, чтоб их кондрашка хватила! Я тащилась к нему через все село, в такой ветер, в темень и мороз, лицо все отморозила, а он меня бабой обзывает...
— А сказали, что были в гостях, шли мимо, Татьяна Васильевна.
— Да хоть бы и так. Что это теперь меняет? Все равно пришла зря, потому что сидеть в комнате, где храпят пьяные мужики, нет никакой возможности.
— А что же делать?
— Ничего,— вздохнула Татьяна Васильевна.— Пойду домой. Хорошо еще, что обратно мне идти за ветром.
— Я провожу вас.
— Не надо,— резко сказала Татьяна Васильевна.— Кто-нибудь увидит, разговоры пойдут.
— Какие разговоры?
— А! — махнула рукой Татьяна Васильевна.— Обыкновенные разговоры, что я с тобой спуталась. Прощай!
— Прощайте,— пожал плечами Кретов и спросил: — А зачем вы приходили? Аверьянов действительно написал жалобу?
— Да, да! — засмеялась Татьяна Васильевна.— Из-за этого и приходила. Ты очень догадливый, писатель. Страшно догадливый. Теперь целуйся со своими пьяницами. А я больше не приду: разонравился ты мне что-то.
— А прежде нравился? — успел спросить Кретов, но ответа не получил: Татьяна Васильевна толкнула наружную дверь и, втянув голову в плечи, нырнула в ветер и темноту.
Проснулся Петр Самойлович. Сидя на кровати и зевая, сказал:
— Домой пора. Загулялись мы у тебя тут, женка чертей даст. Чаю бы, а?
— Нету чаю,— ответил Кретов.
— А вода есть?
— Вода есть. Иди в коридор и пей. В постель подавать не стану.
— Важный очень, да? Человек от жажды сгорает, а он важничает. Зря мы с тобой связались,— Петр Самойлович, кряхтя, перелез через Заплюйсвечкина.
— Товарища своего разбудите,— сказал ему Кретов.
— Гусь свинье не товарищ,— ответил Петр Самойлович.— А товарищ пусть спит. И ты его трогать не смей. Вот так. А если тронешь, я тебя тоже трону.
Пока Петр Самойлович пил в коридоре воду, Кретов по пытался растолкать Заплюйсвечкина, но безуспешно. Спросил у Петра Самойловича, где живет Заплюйсвечкин.
— Не, не, не! — погрозил Кретову Петр Самойлович.— И думать не смей! Сам проснется, сам пойдет. Иначе — харакири. Учти! — на прощанье еще раз погрозил Кретову кулаком и сказал: — Одеколон не пей: одеколон пить вредно,— вероятно учуял запах духов Татьяны Васильевны.
Кретов остался с Заплюйсвечкиным. Погасил свет и лег. Спал не спал — разбудили: пришла жена Заплюйсвечкина, высокая сухая женщина с охрипшим властным голосом. За-
плюйсвечкин вскочил по первой же ее команде. Со словами: «Нюсенька, все о'кей! Все о'кей, Нюсенька!» — быстро оделся и пошел впереди нее, не оглянувшись и не простившись с Кретовым. Ни словом не обмолвилась с Кретовым и жена Заплюйсвечкина.
— Фу! — облегченно вздохнул Кретов, закрыв за ними дверь.— Все. Теперь — одиночество. Никаких знакомств, никаких гостей.
Снял с себя спортивный костюм, лег на кровать, под простыню и одеяло. Васюсик тотчас устроился у него в ногах, поближе к печной духовке, блаженно замурлыкал.
Засыпая, он чувствовал, что ладонь, которую он подложил под щеку, все еще пахнет духами Татьяны Васильевны. И увидел самое Татьяну Васильевну...
Он не любил эти сны, сны тела, где главный герой — женщина, все равно какая женщина, стыдился своей неразборчивости во сне, она его оскорбляла, вынуждала подозревать, что таков он в своей сути, на самом деле, и что только обстоятельства мешают ему быть таким же неразборчивым и наяву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Татьяна Васильевна вошла без стука. Кретов, стоя на коленях, услышал скрип открывающейся двери, оглянулся и увидел ее.
— Здравствуйте,— весело сказала Татьяна Васильевна, помахав рукой в черной замшевой перчатке.— Была в гостях, шла мимо, увидела свет и решила... — тут Татьяна Васильевна увидела спящих на кровати Заплюйсвечкина и Петра Самойловича и, пораженная этим зрелищем, умолкла.
— Такие уж гости,— извинился Кретов, поднимаясь с колен,— уснули...
— Ну, компания! — справившись с собой, язвительно произнесла Татьяна Васильевна.— Ну, картина!... В компании отпетых алкоголиков и сам ползает по полу...
— А вы по делу? — спросил Кретов, поняв, что терять ему больше нечего.
— По делу?! — возмутилась Татьяна Васильевна.— По какому еще делу?! Да к вам надо участкового прислать, чтоб он разобрался в ваших делах! Это же притон алкоголиков!...
От громкого ее крика пробудился на несколько секунд Петр Самойлович, потаращил бессмысленные глаза, приподняв голову, буркнул что-то и снова уронил голову на подушку, причмокивая.
— Пьяны только они,— попытался все же исправить положение Кретов,— и такая погода...
— Перестаньте! — не дала договорить ему Татьяна Васильевна.— Недаром на вас Аверьянов жалобу написал, что вы тут пьяные оргии устраиваете, соблазняете его Татьяну. Я не хотела давать этой жалобе ход, потому что не поверила Аверьянову, а теперь... А Кошелев еще заступался за
вас. Да вас надо гнать из Широкого как пьяницу и тунеядца,— от злости у Татьяны Васильевны дрожали губы.— Он, видите ли, писатель! Ха-ха, писатель!...
— Уходите! — по возможности сдержанно сказал Кретов.— Вы ведете себя неприлично, как базарная баба.
— Я — баба?! Это я-то баба?!
Татьяна Васильевна, должно быть, не ожидала такого выпада со стороны Кретова, совершенно опешила и потеряла голос. Спросила шепотом, задыхаясь от гнева и хватаясь обеими руками за дверную раму:
— Это вы мне сказали?!
Она, наверное, упала бы, если бы Кретов не подхватил ее.
— Не прикасайся! Не прикасайся! — закричала она визгливо.
Кретов понюхал свои ладони — они пахли розой, под-горченной миндалем.
— Чудесные духи,— сказал он, улыбаясь.— Здравствуйте, Татьяна Васильевна.
— Здравствуйте,— ответила она не сразу, приглаживая вздыбившийся мех на воротнике своего пальто.— Здравствуй, здравствуй... Напился — и сразу же обниматься,— гнева в ее голосе уже не было. Была, скорее, растерянность.
— Да не напился я, не напился! Хотите, дохну на вас? — предложил Кретов.
— Дохнешь? Может, и мне на тебя дохнуть?
— Конечно! — засмеялся Кретов.— Давайте подышим друг на друга и успокоимся.
— И успокоимся... Ишь, какой! Сам черт знает что про меня сказал, обозвал базарной бабой, а теперь призывает успокоиться.
— Так ведь и вы тоже, Татьяна Васильевна...
— Я за дело. За дело! Зачем впустил в дом эту пьянь? Зачем связался с ними? — принялась выговаривать Кретову Татьяна Васильевна.— Что о тебе люди подумают? Скажут: спился писатель, инженер человеческих душ. А мне каково? Я иду к нему в гости, а у него пьяные мужики хранят. Ишь, наяривают, чтоб их кондрашка хватила! Я тащилась к нему через все село, в такой ветер, в темень и мороз, лицо все отморозила, а он меня бабой обзывает...
— А сказали, что были в гостях, шли мимо, Татьяна Васильевна.
— Да хоть бы и так. Что это теперь меняет? Все равно пришла зря, потому что сидеть в комнате, где храпят пьяные мужики, нет никакой возможности.
— А что же делать?
— Ничего,— вздохнула Татьяна Васильевна.— Пойду домой. Хорошо еще, что обратно мне идти за ветром.
— Я провожу вас.
— Не надо,— резко сказала Татьяна Васильевна.— Кто-нибудь увидит, разговоры пойдут.
— Какие разговоры?
— А! — махнула рукой Татьяна Васильевна.— Обыкновенные разговоры, что я с тобой спуталась. Прощай!
— Прощайте,— пожал плечами Кретов и спросил: — А зачем вы приходили? Аверьянов действительно написал жалобу?
— Да, да! — засмеялась Татьяна Васильевна.— Из-за этого и приходила. Ты очень догадливый, писатель. Страшно догадливый. Теперь целуйся со своими пьяницами. А я больше не приду: разонравился ты мне что-то.
— А прежде нравился? — успел спросить Кретов, но ответа не получил: Татьяна Васильевна толкнула наружную дверь и, втянув голову в плечи, нырнула в ветер и темноту.
Проснулся Петр Самойлович. Сидя на кровати и зевая, сказал:
— Домой пора. Загулялись мы у тебя тут, женка чертей даст. Чаю бы, а?
— Нету чаю,— ответил Кретов.
— А вода есть?
— Вода есть. Иди в коридор и пей. В постель подавать не стану.
— Важный очень, да? Человек от жажды сгорает, а он важничает. Зря мы с тобой связались,— Петр Самойлович, кряхтя, перелез через Заплюйсвечкина.
— Товарища своего разбудите,— сказал ему Кретов.
— Гусь свинье не товарищ,— ответил Петр Самойлович.— А товарищ пусть спит. И ты его трогать не смей. Вот так. А если тронешь, я тебя тоже трону.
Пока Петр Самойлович пил в коридоре воду, Кретов по пытался растолкать Заплюйсвечкина, но безуспешно. Спросил у Петра Самойловича, где живет Заплюйсвечкин.
— Не, не, не! — погрозил Кретову Петр Самойлович.— И думать не смей! Сам проснется, сам пойдет. Иначе — харакири. Учти! — на прощанье еще раз погрозил Кретову кулаком и сказал: — Одеколон не пей: одеколон пить вредно,— вероятно учуял запах духов Татьяны Васильевны.
Кретов остался с Заплюйсвечкиным. Погасил свет и лег. Спал не спал — разбудили: пришла жена Заплюйсвечкина, высокая сухая женщина с охрипшим властным голосом. За-
плюйсвечкин вскочил по первой же ее команде. Со словами: «Нюсенька, все о'кей! Все о'кей, Нюсенька!» — быстро оделся и пошел впереди нее, не оглянувшись и не простившись с Кретовым. Ни словом не обмолвилась с Кретовым и жена Заплюйсвечкина.
— Фу! — облегченно вздохнул Кретов, закрыв за ними дверь.— Все. Теперь — одиночество. Никаких знакомств, никаких гостей.
Снял с себя спортивный костюм, лег на кровать, под простыню и одеяло. Васюсик тотчас устроился у него в ногах, поближе к печной духовке, блаженно замурлыкал.
Засыпая, он чувствовал, что ладонь, которую он подложил под щеку, все еще пахнет духами Татьяны Васильевны. И увидел самое Татьяну Васильевну...
Он не любил эти сны, сны тела, где главный герой — женщина, все равно какая женщина, стыдился своей неразборчивости во сне, она его оскорбляла, вынуждала подозревать, что таков он в своей сути, на самом деле, и что только обстоятельства мешают ему быть таким же неразборчивым и наяву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103