– Послушай, Ликандр, – сочувственно начал он, осторожно присев рядом. – Ион был не только твоим другом – он был дорог нам всем. И теперь, когда он погиб, мы все плачем о нем. Но с этим ничего нельзя поделать. Мы все когда-нибудь умрем, и чернокрылый Эвтаназий унесет наши души в царство Хтона и Хризоморфы, откуда нет пути назад. И никому не по силам обратить необратимое, примирись с этим... Для живых жизнь продолжается, а мертвые обрели вечное существование в подземном мире. Ведь лишь однажды, как гласит античное предание, безумный певец Арфей, играя на кифаре, разжалобил сурового бога мрачного Сабвея и его жену и вывел из царства смерти тень невесты своей – Эврики, но и то, возвращаясь на землю, огля...
– Что? – вдруг четко выговорил Волк, поднимая голову.
– Я говорю, что возвращаясь на землю, огля...
– Он вывел ее, – не спросил, а констатировал факт Волк, и глаза его прояснились и заблестели.
– Нет, я же говорю, что возвращаясь на землю, огля...
– Он ее вывел, значит, – задумчиво ударил кулаком по ладони Серый. – А раз так, то и я Ивана выведу. Нечего ему в чужой покойницкой делать. А ну-ка, рассказывай, где ворота этого вашего подземного царства. И пусть им всем будет хуже.
– Но, Ликандр!.. Это же невозможно!.. Это же всего-навсего древний миф!.. Это опасно!.. Ты можешь остаться там сам на всю жи.. сме...

* * *
Один из бесчисленных входов в Сабвей, как подсказали заинтригованные горгоны, находился на соседнем острове – Деймосе, в двух часах лету от Фобоса.
Заросший полынью и бессмертниками, Деймос был едва ли больше полукилометра в длину, и приблизительно столько же в ширину. Посредине его возвышалась невысокая голая скала с маленькой и ничем не примечательной с виду пещерой у ее подножия, вход в которую неумело закрывал ядовитый плющ. Вокруг нее неохотно росли с десяток чахлых кипарисов.
Даже когда во всем мире ярко светило солнце, на Деймосе стоял серый промозглый безнадежный вечер, и низкое бесцветное картонное небо могильной плитой давило на психику смертных, навевая мысли о тщете всяческого существования и неизбежности встречи с бездонным и безграничным Сабвеем...
– ...Не надо!
– Но, Ликандр, ты сейчас вне себя от горя, и не можешь реально оценивать...
– Не надо меня отговаривать, я уже все решил!
– Но это опасно!
– Ну, и что?
– Ты можешь не вернуться!
– А могу и вернуться.
– Но никто еще не возвращался!
– Арфей вернулся.
– Это легенда!
– То есть, это неправда?
– Нет, это правда... Наверное...
– Тогда я иду. Все.
– Ну, хорошо. А ты решил, на чем ты будешь играть?
– Играть?..
– Да, играть. Аккомпанировать себе. Ведь Арфей из легенды играл на арфе...
– Кифаре.
– Свирели!
– Синтезаторе!..
– ...а у тебя ничего нет! Даже расчески!
Возбужденные голоса спорщиков разносились по всему острову, вспугивая заспанных летучих мышей и легкомысленных кукушек.
– У меня есть... У меня есть... У меня есть ковшик!
– ЧТО?!
– Ковшик.
– И что ты будешь с ним делать?!..
Потратив полчаса времени, три мотка тетивы, лист пергамента и медный ковш для умывания, Серый смастерил нечто, по форме напоминающее домру, а по звучанию – старую электрогитару.
По кусочкам выбрасываемую с девятого этажа в пустой мусорный бак, подвешенный на столбе.
По конструкторскому замыслу это должна была быть балалайка.
– И ты умеешь на этом играть? – с подозрением спросила Рия, оглядев получившийся инструмент.
– Нет, – честно ответил Волк. – Но это и не важно. Ирак говорил, что главное – это умение петь. А уж петь-то я умею, будьте спокойны.
Отрок Сергий вообще не понимал, как можно не уметь петь. Это же было так просто! Сам он гордился своей способностью спеть одну и ту же песню десять раз подряд, и ни разу одинаково. Несмотря на поношения завистников.
И теперь настал его звездный час.
Он им всем покажет, что может настоящее искусство.
Если вернется.
– Ладно, пока. Без меня не уходите, – махнул на прощание рукой Волк и, отведя своим балаковшиком (или ковшелайкой?) в сторону бессильно истекающий ядом плющ, решительно шагнул в полумрак спуска.
После долгого и колдобистого пути вниз перед ним, наконец, открылась черная река Винт – граница мира мертвых и мира живых, перейти которую можно было только в одном направлении.
Спрятавшись за кустом остролиста, Серый внимательно осмотрел поле предстоящего боя.
У хлипких мостков стояла, приткнувшись носом в зеленоватую сваю, большая плоскодонка, а в ней, закутавшись в залатанный плащ, развалился толстый мрачный лодочник.
Перевозчик душ.
Хаврон.
На берегу стояла и громко ссорилась толпа полупрозрачных белесых людей.
– Я первый умер – значит, мне первому и переправляться! – расталкивал локтями тени в воинских доспеха юноша в короткой сиреневой тунике, казавшейся в тусклом свете подземного царства нестиранной со дня изобретения туник как таковых.
– Все, кончилось твое первенство, Париж! – отталкивал его от пристани воин в трилионских доспехах.
– Ты самый первый погиб, еще утром! – поддержал его товарищ.
– Вот именно! И где ты все это время ходил, а?
– Я искал свою мать!
– Маменькин сынок!
– Моя мать – богиня, и она могла похлопотать перед Дифен...
– Жулик! – обрушился на него солдат в стеллийском панцире. – Даже тут обойти честных людей старается!
– Умереть достойно – и то не может!..
– Трилионцы – трусы! Дорогу стеллиандрам! – стали напирать тени сзади.
– Трилион – держаться! – раздался зычный голос откуда-то из середины.
– Хаврон! Лодку царю Трилиона и его...
– Ага, еще один жулик полдня по богиням бегал, умирать не хотел, пока мы проливали свою кровь за него!..
– Подыхать-то никому не хочется!..
– Только других на смерть посылать спешил!..
– Это ты там был царь – а тут ты...
– Ах, так вы дерзить!.. Ну, я вам сейчас покажу!..
Среди теней началась свалка.
В общей куче с быстротой ножей миксера мелькали руки, ноги, шлемы, сандалии, и то и дело бесплотный кулак одного пролетал насквозь бесплотный подбородок другого, чтобы встретиться с бесплотной пяткой третьего...
Хаврон равнодушно обозрел бескровное побоище.
– Я сказал – десять теней за раз. Разберетесь – разбудите, – ворчливо бросил он, завернулся в плащ и мгновенно заснул.
Пробуждение его было ужасным.
Вой и стенания истязаемых демонов, вопли и рев терзаемых вечными муками душ, визг листов меди, раздираемых великанами на полоски показались бы по сравнению с раскатывающимися по водной глади Винта и усиливаемыми пещерными сводами звуками сладчайшей музыкой небесных сфер.
А Хаврон был существом старым, больным, от стрессов отвыкшим...
Тихо охнув, перевозчик закатил глаза, схватился за сердце и обмяк.
Обеспокоенный отрок Сергий, оборвав песню на полуслове и полу-аккорде, бросился бегом к старику, проносясь сквозь испуганно притихшие тени как сквозь туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221