— «Дершкин, Кто-то и Шлофель»?
— «Дершкин, Беллавита, Фишбейн и Шлоссель», — поправляет Фредди. — Три еврея и один итальянец, да еще Томми Киллиан, ирландец. Видите ли, Шерман, адвокатская профессия в Нью-Йорке подверглась большой специализации. Как бы распалась на отдельные кланы… и кланчики… Вот, к примеру. Если бы мне нужно было защищаться от обвинения в небрежности за рулем автомобиля, я бы не хотел, чтобы мои интересы представлял кто-то из «Даннинг-Спонджета». Я бы обратился в одну из адвокатских фирм на южном конце Бродвея, которые только такими делами и занимаются. Они находятся на самой нижней ступени в адвокатуре. Всякие Беллавиты и Шлоссели — публика грубая, неотесанная, скользкая, сомнительная, вы даже себе представить не можете, какие они. И тем не менее я бы обратился только к ним. Они знают всех судей, секретарей, других адвокатов. Они умеют договариваться. Если в суде появится какой-нибудь Брэдшоу или Фарнсворт из «Даннинг-Спонджета», ничего не выйдет, с ним просто разговаривать не станут. То же самое и уголовное дело. Юристы-"уголовники" тоже не высшей пробы народец, но в делах определенного рода приходится прибегать к их услугам. И в данной ситуации Томми Киллиан — как раз подходящая фигура.
— Господи, — только и смог выговорить Шерман. Из всего того, что наговорил ему Фредди, в голове у него застряло одно: уголовное дело.
— Выше голову, Шерман!
Уголовное дело.
* * *
В операционном зале с ценными бумагами «Пирс-и-Пирса» Шермана встречает укоризненный взгляд Мюриел, ассистентки.
— Где ты был, Шерман? Я пыталась с тобой связаться.
— Да я… — Он хотел было повторить давешнюю ложь, да еще в приукрашенном виде, но ее лицо предупреждает, что так он только хуже запутается. — Ну ладно, в чем дело?
— Сразу, как ты ушел, поступил новый выпуск «Файделити Мьючуалс» на двести миллионов. Я позвонила в «Полсек и Фрэгнер», но тебя там не было, и они тебя даже не ждали. Арнольд недоволен, Шерман. Хочет тебя видеть.
— Иду, — говорит Шерман и поворачивает к своему столу.
— Постой, — окликает его Мюриел. — Еще тебя искал этот парень из Парижа. Четыре раза звонил. Месье Леви. Сказал, что ты должен был ему отзвонить. И велел передать тебе; девяносто три, окончательно. Сказал, что ты поймешь.
13
Оранжевый угорь
В 4.15 Крамер и двое следователей, Мартин и Гольдберг, в партикулярном «додже» подъехали к кварталам Эдгара По. Демонстрация назначена на пять. Здешний жилой квартал был спроектирован в «зеленую» эпоху искоренения трущоб. Замысел проектировщиков состоял в том, чтобы возвести башни прямо на зеленом травянистом участке, где будут резвиться детишки, а вдоль извилистых тропинок на скамеечках под тенистыми деревьями рассядутся старики. Обернулось же дело тем, что резвящиеся детишки в первый же месяц ободрали и выломали саженцы тенистых деревьев и старикам, которые сдуру вздумали бы посидеть вдоль извилистых тропинок, грозила не менее жестокая расправа. Теперь квартал представлял собой нагромождение закопченных кирпичных строений, вздымающихся кверху из россыпей шлака и утоптанной голой земли. Бетонные столбики, на которых некогда покоились зеленые досочки скамеек, торчат оголенные, точно древние руины.
Суточные городские приливы и отливы, связанные с ритмом человеческих трудов, не достигают кварталов Эдгара По, где безработные составляют, по меньшей мере, 75 процентов. Так что в 4.15 там ничуть не люднее, чем в полдень. Нигде ни души. Крамер разглядел только стайку подростков, прошмыгнувших гуськом вдоль разрисованного цоколя одной из башен. Рисунки — ничего особенного, закопченный кирпич в сетке цементного раствора не вдохновляет даже пубертатных аэрозольных рисовальщиков.
Мартин притормозил. Вот центральный проезд перед корпусом А, где должна состояться демонстрация. Людей нет, только посреди проезда какой-то долговязый юнец возится с колесом машины. Машина, красный «камаро», стоит носом к тротуару и перегораживает проезд. Юнец в черных джинсах, черной футболке и полосатых кроссовках сидит на корточках с разводным ключом в руке.
Мартин останавливается в пяти шагах от него и глушит мотор. Юнец, не поднимаясь, оглядывается на «додж». Мартин с Гольдбергом бок о бок на переднем сиденье. Крамер сзади. Остановились, сидят с каменными лицами. В чем дело, Крамеру непонятно. Потом Мартин вылезает из машины. На нем бежевая ветровка, трикотажная рубашка, какие-то дешевые серые штаны. Подходит к парню, останавливается над ним и спрашивает:
— Ты что здесь делаешь?
Не то чтобы очень любезно. Парень недоуменно отвечает:
— Ничего. Щиток закрепляю.
— Ах, щито-ок? — язвительно переспрашивает Мартин.
— Ага.
— И ты всегда так ставишь машину, хрен дери, поперек проезда?
Юнец встает. Длинный, руки мускулистые, кисти тяжелые, в одной зажата монтировка. С разинутым ртом он смотрит сверху вниз на Мартина, который рядом с ним кажется карликом, плечи под ветровкой такие узкие, и не в форме, и без полицейского значка. Крамер глазам своим не верит. Здесь, в Южном Бронксе, на месте предстоящей демонстрации протеста против «белого правосудия», Мартин бросает вызов черному парню, который на две головы его выше и держит монтировку в руке.
А Мартин, голова набок, не моргнув, смотрит прямо тому в лицо. Парень, по-видимому, тоже изумлен, он стоит неподвижно и молчит. Потом, скосив глаза, замечает сидящего в «додже» Гольдберга, широколицего, с глазами-щелочками и обвислыми черными усами. Снова переводит взгляд на Мартина и говорит с вызовом сердито:
— Просто щиток закрепляю, понятно? И тебя не трогаю.
А сам, еще не договорив, начинает отступать, обходит, вроде как бы гуляючи, свой «камаро», открывает дверцу, закидывает монтировку на заднее сиденье, снова непринужденной походкой обходит машину спереди, садится за руль, задним ходом выезжает на середину проезда, и «камаро», хрипло взревев, уносится прочь. Мартин снова лезет в «додж», берется за баранку.
— Ну, Мартин, тебе благодарность в приказе за налаживание контактов с местным населением, — говорит Гольдберг.
— Пусть спасибо скажет, что я ему штраф не выписал, — отзывается Мартин. — Ни хера, тут больше и негде машину припарковать.
А еще удивляются, почему их в гетто все ненавидят, подумал Крамер. Но одновременно он смотрит на Мартина и… восхищается. Сам-то он, Крамер, ростом, весом, мускулатурой не уступает парню с монтировкой и, пожалуй, одолел бы его. Но ему сначала пришлось бы подраться. Задень он этого парня, и дело бы неизбежно тут же кончилось дракой. А вот Мартин твердо знал, что драки не будет. Что парень по глазам угадал в нем фараона-ирландца из породы неотступающих. Конечно, не последнюю роль играло и присутствие Гольдберга с его свирепой рожей, и наличие револьвера в кобуре под мышкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213