— И то же самое — твоя теперешняя проблема. Пока это еще небольшая проблема. Если ты признаешь свою вину, и получишь срок от двух до шести лет, и будешь вести себя хорошо, тебя через год уже будут выпускать на работу, а через два года вообще условно-досрочно освободят. И все останется позади. Но если твое дело будет разбираться в суде присяжных и тебя признают виновным, тогда самый маленький приговор, какой ты можешь получить, — это восемь лет. От восьми с третью до двадцати пяти. Восемь лет, а сейчас тебе девятнадцать. Это почти половина от того, что ты успел прожить на земле. Ты что, хочешь молодость провести в тюряге?
Локвуд смотрит в сторону и не говорит ни да, ни нет.
— Так как же?
Локвуд, понурясь, мотает головой.
— Конечно, если ты не виноват, я вовсе не хочу, чтобы ты винился, мало ли что там предлагают. Но ведь ты подписал признание! У районного прокурора есть видеозапись. Что ты с этим намерен делать?
Локвуд пожимает плечами:
— Не знаю.
— А адвокат что советует?
— Не знаю.
— Да ты что, сынок? Конечно знаешь. У тебя прекрасный адвокат мистер Сонненберг, один из лучших. У него огромный опыт. Послушай его. Он подтвердит, что я правильно говорю. Сама по себе эта история не рассосется, как не рассасывается сам по себе рак.
Локвуд смотрит в пол. Что бы там ни затевали судья с защитником и эта сука прокурор, они его не купят.
— Послушай, сынок, — говорит Ковитский, — посоветуйся еще со своим адвокатом. И с матерью. Мать-то что говорит?
Локвуд вскинул голову и смотрит на судью с лютой ненавистью. На глазах у него слезы. Опасное это дело — разговаривать с такими мальчишками об их матерях. Но Ковитский продолжает сверлить его взглядом.
— Ну хорошо, коллега, — произносит он наконец, обращаясь к Сонненбергу. — И вы, мистер Торрес! Я откладываю это дело на две недели, считая с сегодняшнего дня. А ты, сын, еще раз подумай над тем, что я сказал, проконсультируйся с мистером Сонненбергом и прими окончательное решение. Договорились?
Локвуд напоследок сверкнул на Ковитского глазом, кивнул и пошел от судейского помоста к скамьям для публики. Сонненберг идет с ним рядом и что-то ему внушает, но Локвуд его не слушает. Пройдя за барьер и увидев своих дружков, которые встали со скамейки ему навстречу, он спохватился, и в его походке снова появилось прежнее вихлянье. Скорее вон отсюда! Назад к… к настоящей жизни! Вся троица враскачку потопала вон из зала судебных заседаний. Следом шагал Сонненберг, задрав кверху и чуть набок жирный отвислый подбородок.
Время уходит, а судья Ковитский до сих пор не управился ни с одним делом.
Только уже перед самым обедом Ковитский добрался до конца календарного списка и подошла очередь дела Герберта 92-Икс, которое тянется уже четвертый день. Крамер стоит у стола обвинения. Судебные приставы подтягивают животы и расправляют плечи, готовясь к встрече с Гербертом 92-Икс, который, как человек одержимый, по их мнению, готов на любую глупость, включая буйство в судебном зале. От стола защиты подошел Элберт Тесковитц, назначенный судом адвокат Герберта 92-Икс, сухопарый, сутулый человек. Его голова с жидкими волосами цвета сухого льда высоко торчит на тощей шее из сползающего с плеч пиджака в бледно-голубую клетку, который никак не вяжется с коричневыми джинсами. Тесковитц криво ухмыльнулся Крамеру, как бы говоря: «начинается потеха».
— Ну, Ларри, готов слушать премудрости Аллаха?
— Вот что я хочу спросить, — говорит Крамер, — этот Герберт, он заранее подбирает текст, подходящий к разбирательству, или открывает книгу наобум? Не поймешь.
— Не знаю, — отвечает Тесковитц. — По правде сказать, я стараюсь про чтение с ним не говорить. Ему только дай повод, и часа из твоей жизни как не бывало. Тебе не случалось иметь дело с логическими психами? Они еще хуже, чем психи обыкновенные.
Тесковитц такой плохой адвокат, что Крамеру, по правде говоря, даже жаль Герберта. Вообще ему его жаль. Законное имя его было — Герберт Кантрелл, 92-Икс — это его мусульманская фамилия. Он работал шофером грузовика в мелкооптовом винном заведении. Это, кстати сказать, служило Крамеру одним из поводов для сомнения в том, что он — настоящий мусульманин. Настоящий мусульманин не стал бы вообще иметь дела с вином. Но как бы то ни было, в один прекрасный день на его грузовик напали на улице три бандита-итальянца из Бруклина, за последние десять лет ничем другим не промышлявшие, как только нападениями на грузовики по заказу тех, кто платит за нападения на грузовики. Они наставили на Герберта револьверы, связали его, двинули кулаком в морду, скинули в мусорный контейнер за углом и велели в течение часа не подавать признаков жизни. А сами погнали грузовик с бутылками на склад к своему нанимателю, хитроумному торговцу спиртными напитками, который склонен был захватывать чужой товар и тем сокращать собственные накладные расходы. Подгоняют добычу к воротам, а старшина грузчиков говорит:
— Ну и ну! Ох, ребята, вы и вляпались! Это же наш грузовик!
— То есть как это?
— А так, что этот грузовик — наш. Я лично его загрузил два часа назад. Вы отбили товар, который мы сами незадолго перед тем отбили. Да вы еще отделали одного из наших парней. Ну вы и вляпались!
Трое итальянцев попрыгали в грузовик и прикатили обратно к мусорному контейнеру, чтобы вернуть Герберту его машину. Но он уже успел как-то вылезти. Они туда-сюда, разъезжают по улицам, ищут, куда он делся. Наконец нашли в одном баре, куда он зашел успокоить нервы. Опять же совершенно не по-мусульмански. Итальянцы зашли в бар, желая попросить у него прощения и пусть, мол, он берет назад свой грузовик, но он решил, что они явились рассчитаться с ним за ослушание, он же раньше срока вылез из мусорного контейнера. Поэтому он вытащил из внутреннего кармана куртки револьвер 38-го калибра — ствол все время был при нем, но эти рецидивисты набросились слишком внезапно — и сделал два выстрела. В итальянцев он ни в одного не попал, зато застрелил насмерть некоего Нестора Кабрильо, который зашел позвонить по телефону. Оружие, допустим, было ему необходимо, работа, понятное дело, опасная, однако разрешения на него не имелось, а Нестор Кабрильо был почтенный гражданин, отец пятерых детей. Так что Герберту предъявили обвинение в непредумышленном убийстве и в незаконном владении огнестрельным оружием. И обвинителем досталось выступать Крамеру. Все дело с самого начала было воплощением бессмыслия, глупости и беззакония — короче говоря, типичная бодяга, как у них выражались. На признательную сделку Герберт 92-Икс не согласился, так как считал все происшедшее несчастным случаем и только сожалел, что при выстреле у него дрогнула рука. Словом, типичную бодягу передали в суд присяжных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
Локвуд смотрит в сторону и не говорит ни да, ни нет.
— Так как же?
Локвуд, понурясь, мотает головой.
— Конечно, если ты не виноват, я вовсе не хочу, чтобы ты винился, мало ли что там предлагают. Но ведь ты подписал признание! У районного прокурора есть видеозапись. Что ты с этим намерен делать?
Локвуд пожимает плечами:
— Не знаю.
— А адвокат что советует?
— Не знаю.
— Да ты что, сынок? Конечно знаешь. У тебя прекрасный адвокат мистер Сонненберг, один из лучших. У него огромный опыт. Послушай его. Он подтвердит, что я правильно говорю. Сама по себе эта история не рассосется, как не рассасывается сам по себе рак.
Локвуд смотрит в пол. Что бы там ни затевали судья с защитником и эта сука прокурор, они его не купят.
— Послушай, сынок, — говорит Ковитский, — посоветуйся еще со своим адвокатом. И с матерью. Мать-то что говорит?
Локвуд вскинул голову и смотрит на судью с лютой ненавистью. На глазах у него слезы. Опасное это дело — разговаривать с такими мальчишками об их матерях. Но Ковитский продолжает сверлить его взглядом.
— Ну хорошо, коллега, — произносит он наконец, обращаясь к Сонненбергу. — И вы, мистер Торрес! Я откладываю это дело на две недели, считая с сегодняшнего дня. А ты, сын, еще раз подумай над тем, что я сказал, проконсультируйся с мистером Сонненбергом и прими окончательное решение. Договорились?
Локвуд напоследок сверкнул на Ковитского глазом, кивнул и пошел от судейского помоста к скамьям для публики. Сонненберг идет с ним рядом и что-то ему внушает, но Локвуд его не слушает. Пройдя за барьер и увидев своих дружков, которые встали со скамейки ему навстречу, он спохватился, и в его походке снова появилось прежнее вихлянье. Скорее вон отсюда! Назад к… к настоящей жизни! Вся троица враскачку потопала вон из зала судебных заседаний. Следом шагал Сонненберг, задрав кверху и чуть набок жирный отвислый подбородок.
Время уходит, а судья Ковитский до сих пор не управился ни с одним делом.
Только уже перед самым обедом Ковитский добрался до конца календарного списка и подошла очередь дела Герберта 92-Икс, которое тянется уже четвертый день. Крамер стоит у стола обвинения. Судебные приставы подтягивают животы и расправляют плечи, готовясь к встрече с Гербертом 92-Икс, который, как человек одержимый, по их мнению, готов на любую глупость, включая буйство в судебном зале. От стола защиты подошел Элберт Тесковитц, назначенный судом адвокат Герберта 92-Икс, сухопарый, сутулый человек. Его голова с жидкими волосами цвета сухого льда высоко торчит на тощей шее из сползающего с плеч пиджака в бледно-голубую клетку, который никак не вяжется с коричневыми джинсами. Тесковитц криво ухмыльнулся Крамеру, как бы говоря: «начинается потеха».
— Ну, Ларри, готов слушать премудрости Аллаха?
— Вот что я хочу спросить, — говорит Крамер, — этот Герберт, он заранее подбирает текст, подходящий к разбирательству, или открывает книгу наобум? Не поймешь.
— Не знаю, — отвечает Тесковитц. — По правде сказать, я стараюсь про чтение с ним не говорить. Ему только дай повод, и часа из твоей жизни как не бывало. Тебе не случалось иметь дело с логическими психами? Они еще хуже, чем психи обыкновенные.
Тесковитц такой плохой адвокат, что Крамеру, по правде говоря, даже жаль Герберта. Вообще ему его жаль. Законное имя его было — Герберт Кантрелл, 92-Икс — это его мусульманская фамилия. Он работал шофером грузовика в мелкооптовом винном заведении. Это, кстати сказать, служило Крамеру одним из поводов для сомнения в том, что он — настоящий мусульманин. Настоящий мусульманин не стал бы вообще иметь дела с вином. Но как бы то ни было, в один прекрасный день на его грузовик напали на улице три бандита-итальянца из Бруклина, за последние десять лет ничем другим не промышлявшие, как только нападениями на грузовики по заказу тех, кто платит за нападения на грузовики. Они наставили на Герберта револьверы, связали его, двинули кулаком в морду, скинули в мусорный контейнер за углом и велели в течение часа не подавать признаков жизни. А сами погнали грузовик с бутылками на склад к своему нанимателю, хитроумному торговцу спиртными напитками, который склонен был захватывать чужой товар и тем сокращать собственные накладные расходы. Подгоняют добычу к воротам, а старшина грузчиков говорит:
— Ну и ну! Ох, ребята, вы и вляпались! Это же наш грузовик!
— То есть как это?
— А так, что этот грузовик — наш. Я лично его загрузил два часа назад. Вы отбили товар, который мы сами незадолго перед тем отбили. Да вы еще отделали одного из наших парней. Ну вы и вляпались!
Трое итальянцев попрыгали в грузовик и прикатили обратно к мусорному контейнеру, чтобы вернуть Герберту его машину. Но он уже успел как-то вылезти. Они туда-сюда, разъезжают по улицам, ищут, куда он делся. Наконец нашли в одном баре, куда он зашел успокоить нервы. Опять же совершенно не по-мусульмански. Итальянцы зашли в бар, желая попросить у него прощения и пусть, мол, он берет назад свой грузовик, но он решил, что они явились рассчитаться с ним за ослушание, он же раньше срока вылез из мусорного контейнера. Поэтому он вытащил из внутреннего кармана куртки револьвер 38-го калибра — ствол все время был при нем, но эти рецидивисты набросились слишком внезапно — и сделал два выстрела. В итальянцев он ни в одного не попал, зато застрелил насмерть некоего Нестора Кабрильо, который зашел позвонить по телефону. Оружие, допустим, было ему необходимо, работа, понятное дело, опасная, однако разрешения на него не имелось, а Нестор Кабрильо был почтенный гражданин, отец пятерых детей. Так что Герберту предъявили обвинение в непредумышленном убийстве и в незаконном владении огнестрельным оружием. И обвинителем досталось выступать Крамеру. Все дело с самого начала было воплощением бессмыслия, глупости и беззакония — короче говоря, типичная бодяга, как у них выражались. На признательную сделку Герберт 92-Икс не согласился, так как считал все происшедшее несчастным случаем и только сожалел, что при выстреле у него дрогнула рука. Словом, типичную бодягу передали в суд присяжных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213