Вогель опять озирается через плечо.
— Нет, ошибся. Но, бог ты мой, до чего похожа. Ох уж эти мне студенточки… Знаешь, почему люди соглашаются ездить выступать с лекциями по всей стране?
Не знаю, думает Феллоу.
— Ну, понятно, ради денег. Но кроме того? Хочешь знать?
Американцы любят задавать риторические вопросы.
— Из-за этих самых студенточек. — Вогель трясет головой и устремляет вдаль изумленный взор, сам пораженный собственным открытием. — Клянусь богом, Пит, там все время приходится себя осаживать. Иначе потом совесть замучает. Сегодняшние девицы… Понимаешь, в мои времена считалось, раз поступил в колледж, можешь пользоваться свободой на всю катушку, то есть даже выпить, когда придет охота. Так, да? А эти девицы поступают в колледж, чтобы спать с мужчинами, когда придет охота. И с кем они хотят спать? Это прямо потрясающее дело! Думаешь, со своими здоровыми румяными ровесниками? Не тут-то было. Хочешь знать, что их привлекает?.. Авторитет… Власть… Ошва… Престиж… Им подавай преподавателей. Преподаватели там совсем голову потеряли. Знаешь, когда студенческое движение выходило на подъем, одно из наших требований было — убрать перегородки между учащимися и преподавательским составом, так как они представляют собой инструмент власти и ничего более. Но теперь, ей-богу, задумаешься. Наверно, они все хотят заполучить в любовники своих отцов, если верить Фрейду, хотя я-то в него не верю. Понимаешь, есть одна вещь, где феминизм ничего не может сделать. У женщины сорока лет сегодня те же неразрешимые проблемы, что были всегда. А для мужчины моего возраста теперь не жизнь, а малина. Я еще не старый, но у меня, черт подери, вон уже седые волосы… — (Как у старой бабушки, думает Фэллоу.) — но их это нисколько не останавливает. Чуть-чуть известности, и они просто валятся на спину. То есть в буквальном смысле. Не думай, что я хвастаюсь, но это просто потрясающе. А какие девчонки, черт бы их всех драл, одна другой сногсшибательнее. Я бы прочел им лекцию на эту тему, да они небось не поймут, о чем речь. У них нет системы отсчета, ни в чем. Третьего дня я читал лекцию о студенческом движении в специфических условиях восьмидесятых годов.
— А я уж прямо умирал от любопытства, — невнятно пробурчал Фэллоу, не раздвигая губ.
— Пардон? — Янки вместо «что-что?» говорят «пардон?».
— Да ничего.
— Я рассказывал им про студенческую борьбу в университетах пятнадцать лет назад. — Взгляд его затуманился. — Но не знаю… пятнадцать лет назад, пятьдесят лет назад, сто лет назад… У них нет системы отсчета. Для них это все одинаково давно. Десять лет назад… даже пять… Пять лет назад еще не было плейеров с наушниками. Они не в состоянии этого вообразить.
Фэллоу перестал слушать. Вогеля не собьешь. Он нечувствителен к иронии. Фэллоу покосился на девочку с длинными золотыми волосами. Свалка в ресторане. Испуганный вид Каролины Хефтшенк, Что он такое натворил, прежде чем они все повалились на пол? Что бы ни было, все равно ей по заслугам. Но что? У Вогеля шевелятся губы. Это он пересказывает свою позавчерашнюю лекцию. Веки Фэллоу опускаются. И сразу всплывает зверь, начинает копошиться, смотрит на Фэллоу своими глазками. Все, попался. Не шевельнешься.
— …Манагуа? — спрашивает Вогель.
— Что?
— Бывал там?
Фэллоу покачал головой. От этого движения его сразу затошнило.
— Советую съездить. Каждому журналисту надо там побывать. У них территории всего с какой-нибудь… ну, не знаю, Ист-Хэмптон. А то и меньше. Хочешь? Могу устроить поездку, проще простого.
Опять качать головой Фэллоу поостерегся.
— Это и есть тот материал, про который ты хотел мне сказать?
Вогель помолчал, словно взвешивая, сколько в его вопросе сарказма. А потом ответил:
— Нет. Но мысль неплохая. У нас в стране о Никарагуа печатают в пять раз меньше, чем нужно. А то, что я хотел тебе рассказать, было в Бронксе четыре дня назад. Жил бы ты в Никарагуа, нашлось бы тебе о чем писать. Короче, ты ведь знаешь, кто такой Преподобный Бэкон?
— Вроде бы да.
— Он… понимаешь, он… Ты ведь читал про него и по телевидению его видел?
— Да.
Вогель рассмеялся.
— А можешь себе представить, где я его в первый раз увидел? На Парк авеню, в огромной двухэтажной квартире у Пегги Фрайскэмп, еще когда она увлекалась Братством Святого Иеронима. У нее был благотворительный прием, деньги собирали. Где-то, должно быть, в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Там был их деятель Летучий Олень, он произнес речь «о душе», как мы это называли. У него в репертуаре было две речи: «о душе» и «о деньгах». Так вот, он произнес речь «о душе», на возвышенные темы. А хозяйке невдомек, что он пьян как скотина. Она думала, это индейское красноречие, когда он плел невесть что. А еще через четверть часа он облевал ей рояль «Данкен Файф», она его купила за восемьдесят тысяч долларов, а он все заблевал — и клавиши, и струны, и молоточки такие маленькие фетровые, знаешь? Ужас. Пегги этого так никогда и не простила. Много он тогда в один вечер потерял, дурак несчастный. И знаешь, от кого ему больше всех влетело? От Преподобного Бэкона. Да-да. Он как раз собирался попросить у Пегги финансовую поддержку для одного своего предприятия, и когда Летучий Олень заблевал ей рояль, он видит — дело гиблое, прощай, Пегги Фрайскэмп. И тогда он обозвал Летучего Оленя — Липучим Оленем.
«Какой, — говорит, — он Летучий Олень? Липучий — это да». Черт, хохоту было! Но он, между прочим, не шутил. Бэкон не шутит. Так вот, есть одна женщина, она немного на него работает, Энни Лэмб из Бронкса. Проживает в микрорайоне имени Эдгара Аллана По с единственным сыном Генри.
— Черная? — спросил Фэллоу.
— Черная. В микрорайоне имени Эдгара По почти все жители черные или пуэрториканцы. А по закону он возводился для совместного проживания. — Вогель дернул бровями. — Но Энни Лэмб — женщина необыкновенная, — и Вогель рассказывает ему об Энни Лэмб и ее семье, кончая эпизодом с «мерседесом», который сбил ее многообещающего сына и умчался, оставив его на пороге смерти.
Прискорбно, думает Фэллоу. Но ему-то чем тут можно попользоваться?
Вогель, словно предугадав его возражение, объясняет:
— В этом деле имеются два аспекта, оба связанные с вопросом: какая судьба уготована хорошему парню, если он чернокожий и живет в Бронксе? Понимаешь, речь идет о юноше, который все делал так, как требуется. Генри Лэмб относится к тому единственному проценту среди себе подобных, который отвечал всем требованиям, предъявляемым Системой. Так? И что же происходит? Сначала в клинике ему лечат… руку! Был бы это белый мальчик из средних слоев общества, уж они бы расстарались, тут тебе и рентген бы, и компьютерная томография, и ядерно-магнитный резонанс — все, что положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
— Нет, ошибся. Но, бог ты мой, до чего похожа. Ох уж эти мне студенточки… Знаешь, почему люди соглашаются ездить выступать с лекциями по всей стране?
Не знаю, думает Феллоу.
— Ну, понятно, ради денег. Но кроме того? Хочешь знать?
Американцы любят задавать риторические вопросы.
— Из-за этих самых студенточек. — Вогель трясет головой и устремляет вдаль изумленный взор, сам пораженный собственным открытием. — Клянусь богом, Пит, там все время приходится себя осаживать. Иначе потом совесть замучает. Сегодняшние девицы… Понимаешь, в мои времена считалось, раз поступил в колледж, можешь пользоваться свободой на всю катушку, то есть даже выпить, когда придет охота. Так, да? А эти девицы поступают в колледж, чтобы спать с мужчинами, когда придет охота. И с кем они хотят спать? Это прямо потрясающее дело! Думаешь, со своими здоровыми румяными ровесниками? Не тут-то было. Хочешь знать, что их привлекает?.. Авторитет… Власть… Ошва… Престиж… Им подавай преподавателей. Преподаватели там совсем голову потеряли. Знаешь, когда студенческое движение выходило на подъем, одно из наших требований было — убрать перегородки между учащимися и преподавательским составом, так как они представляют собой инструмент власти и ничего более. Но теперь, ей-богу, задумаешься. Наверно, они все хотят заполучить в любовники своих отцов, если верить Фрейду, хотя я-то в него не верю. Понимаешь, есть одна вещь, где феминизм ничего не может сделать. У женщины сорока лет сегодня те же неразрешимые проблемы, что были всегда. А для мужчины моего возраста теперь не жизнь, а малина. Я еще не старый, но у меня, черт подери, вон уже седые волосы… — (Как у старой бабушки, думает Фэллоу.) — но их это нисколько не останавливает. Чуть-чуть известности, и они просто валятся на спину. То есть в буквальном смысле. Не думай, что я хвастаюсь, но это просто потрясающе. А какие девчонки, черт бы их всех драл, одна другой сногсшибательнее. Я бы прочел им лекцию на эту тему, да они небось не поймут, о чем речь. У них нет системы отсчета, ни в чем. Третьего дня я читал лекцию о студенческом движении в специфических условиях восьмидесятых годов.
— А я уж прямо умирал от любопытства, — невнятно пробурчал Фэллоу, не раздвигая губ.
— Пардон? — Янки вместо «что-что?» говорят «пардон?».
— Да ничего.
— Я рассказывал им про студенческую борьбу в университетах пятнадцать лет назад. — Взгляд его затуманился. — Но не знаю… пятнадцать лет назад, пятьдесят лет назад, сто лет назад… У них нет системы отсчета. Для них это все одинаково давно. Десять лет назад… даже пять… Пять лет назад еще не было плейеров с наушниками. Они не в состоянии этого вообразить.
Фэллоу перестал слушать. Вогеля не собьешь. Он нечувствителен к иронии. Фэллоу покосился на девочку с длинными золотыми волосами. Свалка в ресторане. Испуганный вид Каролины Хефтшенк, Что он такое натворил, прежде чем они все повалились на пол? Что бы ни было, все равно ей по заслугам. Но что? У Вогеля шевелятся губы. Это он пересказывает свою позавчерашнюю лекцию. Веки Фэллоу опускаются. И сразу всплывает зверь, начинает копошиться, смотрит на Фэллоу своими глазками. Все, попался. Не шевельнешься.
— …Манагуа? — спрашивает Вогель.
— Что?
— Бывал там?
Фэллоу покачал головой. От этого движения его сразу затошнило.
— Советую съездить. Каждому журналисту надо там побывать. У них территории всего с какой-нибудь… ну, не знаю, Ист-Хэмптон. А то и меньше. Хочешь? Могу устроить поездку, проще простого.
Опять качать головой Фэллоу поостерегся.
— Это и есть тот материал, про который ты хотел мне сказать?
Вогель помолчал, словно взвешивая, сколько в его вопросе сарказма. А потом ответил:
— Нет. Но мысль неплохая. У нас в стране о Никарагуа печатают в пять раз меньше, чем нужно. А то, что я хотел тебе рассказать, было в Бронксе четыре дня назад. Жил бы ты в Никарагуа, нашлось бы тебе о чем писать. Короче, ты ведь знаешь, кто такой Преподобный Бэкон?
— Вроде бы да.
— Он… понимаешь, он… Ты ведь читал про него и по телевидению его видел?
— Да.
Вогель рассмеялся.
— А можешь себе представить, где я его в первый раз увидел? На Парк авеню, в огромной двухэтажной квартире у Пегги Фрайскэмп, еще когда она увлекалась Братством Святого Иеронима. У нее был благотворительный прием, деньги собирали. Где-то, должно быть, в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Там был их деятель Летучий Олень, он произнес речь «о душе», как мы это называли. У него в репертуаре было две речи: «о душе» и «о деньгах». Так вот, он произнес речь «о душе», на возвышенные темы. А хозяйке невдомек, что он пьян как скотина. Она думала, это индейское красноречие, когда он плел невесть что. А еще через четверть часа он облевал ей рояль «Данкен Файф», она его купила за восемьдесят тысяч долларов, а он все заблевал — и клавиши, и струны, и молоточки такие маленькие фетровые, знаешь? Ужас. Пегги этого так никогда и не простила. Много он тогда в один вечер потерял, дурак несчастный. И знаешь, от кого ему больше всех влетело? От Преподобного Бэкона. Да-да. Он как раз собирался попросить у Пегги финансовую поддержку для одного своего предприятия, и когда Летучий Олень заблевал ей рояль, он видит — дело гиблое, прощай, Пегги Фрайскэмп. И тогда он обозвал Летучего Оленя — Липучим Оленем.
«Какой, — говорит, — он Летучий Олень? Липучий — это да». Черт, хохоту было! Но он, между прочим, не шутил. Бэкон не шутит. Так вот, есть одна женщина, она немного на него работает, Энни Лэмб из Бронкса. Проживает в микрорайоне имени Эдгара Аллана По с единственным сыном Генри.
— Черная? — спросил Фэллоу.
— Черная. В микрорайоне имени Эдгара По почти все жители черные или пуэрториканцы. А по закону он возводился для совместного проживания. — Вогель дернул бровями. — Но Энни Лэмб — женщина необыкновенная, — и Вогель рассказывает ему об Энни Лэмб и ее семье, кончая эпизодом с «мерседесом», который сбил ее многообещающего сына и умчался, оставив его на пороге смерти.
Прискорбно, думает Фэллоу. Но ему-то чем тут можно попользоваться?
Вогель, словно предугадав его возражение, объясняет:
— В этом деле имеются два аспекта, оба связанные с вопросом: какая судьба уготована хорошему парню, если он чернокожий и живет в Бронксе? Понимаешь, речь идет о юноше, который все делал так, как требуется. Генри Лэмб относится к тому единственному проценту среди себе подобных, который отвечал всем требованиям, предъявляемым Системой. Так? И что же происходит? Сначала в клинике ему лечат… руку! Был бы это белый мальчик из средних слоев общества, уж они бы расстарались, тут тебе и рентген бы, и компьютерная томография, и ядерно-магнитный резонанс — все, что положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213