Там же все-таки будет слушание. Судья должен будет выслушать аргументы сторон. У нас есть сильные доводы.
— Да, конечно, — отозвался Шерман. — Но вы ведь сами говорили, что это политический футбол. — Он сидел понурившись и мотал головой. — Боже мой, Томми, это выше моих сил.
* * *
Рэй Андриутти наворачивал сосиски, запивая их кофейной бурдой, а Джимми Коуфи, говоря с кем-то по телефону об очередной бодяге, в которой ему предстояло разбираться, вздымал кверху огромный надкушенный бутерброд с ростбифом и размахивал им как дирижерской палочкой. Крамер голода не чувствовал. Он внимательно читал статью в «Сити лайт». Статья его захватила. Подумать только: любовное гнездышко с пониженной квартплатой — 331 доллар в месяц. Это разоблачение на самом деле ни в ту, ни в другую сторону на ход дела не влияло. Мария Раскин, конечно, уже не выглядит той трогательной милашкой, которая всех покорила на заседании большого жюри, но полезным свидетелем она все равно остается. И когда она исполнит свой «шуумановский» дуэт с Роландом Обэрном, Крамер в два счета упрячет этого Шермана Мак-Коя в кутузку. Любовное гнездышко, пониженная квартплата, 331 доллар в месяц. А что, если взять да позвонить мистеру Хиллигу Уинтеру? Почему бы и нет? В любом случае его следует допросить… проверить, вдруг он сообщит какие-либо дополнительные подробности об отношениях Марии Раскин и Шермана Мак-Коя в связи… в связи с любовным гнездышком с пониженной квартплатой 331 доллар в месяц.
* * *
Шерман вышел из гостиной в холл, прислушиваясь к звуку собственных шагов по торжественному зеленому мрамору. Затем он повернул и, так же вслушиваясь, пошел в библиотеку. Только одна лампа — около кресла в библиотеке — оставалась еще не включенной. Теперь он включил и ее. Вся квартира, оба этажа, сияла огнями и пульсировала тишиной. Сердце панически колотилось. Под стражу… Завтра они опять засадят его — туда. Хотелось крикнуть, позвать кого-то, но во всей огромной квартире не было никого, кто бы его услышал; да и вне квартиры тоже.
Он подумал о ноже. Рассуждая отвлеченно, это инструмент стальной надежности — длинный кухонный нож. Но затем он попытался представить себе его в действии. Куда он его воткнет? Сможет ли выдержать? Вдруг только напустит кровищи и этим все ограничится? Выброситься из окна. Сколько отсюда лететь до мостовой? Секунды… нескончаемые секунды… лететь и думать — о чем? О том, как это повлияет на Кэмпбелл, о том, что он избрал выход, к которому прибегают трусы? И потом — насколько это у него всерьез? Или он нарочно предается суеверным измышлениям — мол, вообразив худшее, он сможет выдержать то, что произойдет, когда его снова бросят… снова туда? Нет, он этого не выдержит.
Он снял трубку и опять набрал номер в Саутгемптоне. Гудки; весь вечер там никто не отвечает, несмотря на то, что, по словам матери, Джуди с Кэмпбелл, Бонитой, мисс Лайонс и таксой выехали из дома на Семьдесят третьей улице Ист-Сайда в Сауггемптон еще до полудня. Видела ли мать статью в газете? Да. Видела ли ее Джуди? Да. Мать даже не смогла себя заставить что-либо сказать по этому поводу. Что скажешь о подобной мерзости? А Джуди каково? Она вообще не поехала в Сауггемптон! Решила исчезнуть, взяв с собой Кэмпбелл… на Средний Запад… назад в Висконсин… Вспышка памяти: унылые равнины, лишь изредка оживляемые модернистскими грибами алюминиевых серебристых водонапорных башен да рощицами чахлых деревьев… Вздох… Что ж, там Кэмпбелл будет лучше, чем в Нью-Йорке, где все напоминало бы об опозоренном отце, которого на самом деле уже нет на свете… об отце, у которого отсечено все, чем определяется человеческая личность, кроме имени, превратившегося в кличку карикатурного злодея, над которым газеты, телевидение да и вообще любые клеветники вольны издеваться как им заблагорассудится… Он совсем сдался и тонул, тонул, тонул в бесчестье и жалости к себе… но тут, примерно на двенадцатом гудке, трубку подняли.
— Алло?
— Джуди?
Пауза.
— Я так и думала, что это ты, — произнес голос Джуди.
— Ты, конечно, видела статью, — сказал Шерман.
— Да.
— Понимаешь, я…
— Если не хочешь, чтобы я повесила трубку сразу, не начинай об этом. Даже не пытайся.
Он замялся.
— Как Кэмпбелл?
— Нормально.
— Насколько она в курсе?
— Она понимает, что что-то случилось. Какая-то неприятность. Не думаю, что она знает какая. По счастью, в школе уже нет занятий, но и без того будет довольно скверно.
— Дай я объясню…
— Не надо. Я не хочу слушать твоих объяснений. Прости, Шерман, но ты уже достаточно поиздевался над моим здравым смыслом. Хватит.
— Хорошо, но я должен, по крайней мере, сообщить тебе, что на повестке дня. Завтра меня снова возьмут под стражу. Обратно в тюрьму.
ТИХО:
— Зачем?
Зачем? Какая разница — зачем! Я взываю к тебе — поддержи меня! Но у меня уже нет на это права! Поэтому Шерман просто объяснил ей насчет повышения суммы залога.
— Понятно, — сказала она.
Он подождал, но это было все.
— Джуди, я просто не знаю, смогу ли я.
— В каком смысле?
— Это и в первый раз было ужасно, при том что я сидел всего несколько часов во временном вольере. А теперь я попаду в следственный изолятор в Бронксе.
— Но это пока не внесешь залог.
— Да я не знаю, как и один-то день там выдержу, Джуди. После всей этой шумихи там будет полно людей… у которых на меня зуб… Я хочу сказать — даже если они не знают, кто ты такой, и то паршиво. Представляешь, каково будет… — Он не договорил. Хотелось взмолиться: пожалей! Но он потерял такое право.
Боль в его голосе она уловила.
— Не знаю, что тебе сказать, Шерман. Если бы я могла быть с тобой, я бы как-то тебя поддержала. Но ты все время выбиваешь почву у меня из-под ног. У нас ведь уже был точно такой же разговор. Что у меня для тебя осталось? Я просто… сочувствую тебе, Шерман. Не знаю, что еще сказать.
— Джуди?
— Да.
— Скажи Кэмпбелл, что я ее очень люблю. Скажи ей… Скажи, чтобы вспоминала отца таким, каким он был до того, как все это произошло. Скажи ей: все это так действует, что прежним уже никогда не станешь.
Ему отчаянно хотелось, чтобы Джуди спросила его, что он имеет в виду. Выкажи она хоть малейший интерес, он излил бы ей душу.
Но она только сказала:
— Кэмпбелл всегда будет любить тебя, что бы ни случилось.
— Джуди?
— Да.
— Помнишь, как я прощался, уходя на работу, когда мы жили в Гринич-Виллидж?
— Как ты прощался?
— Когда я только начал работать в «Пирс-и-Пирсе». Помнишь, я, выходя из квартиры, поднимал кверху левый кулак — вроде как салют «Черного движения»?
— А, да, помню.
— А помнишь, что это должно было значить?
— Кажется, да.
— Это значило, что да, я буду работать на Уолл-стрит, но сердцем и душой я всегда буду чужд банковскому миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
— Да, конечно, — отозвался Шерман. — Но вы ведь сами говорили, что это политический футбол. — Он сидел понурившись и мотал головой. — Боже мой, Томми, это выше моих сил.
* * *
Рэй Андриутти наворачивал сосиски, запивая их кофейной бурдой, а Джимми Коуфи, говоря с кем-то по телефону об очередной бодяге, в которой ему предстояло разбираться, вздымал кверху огромный надкушенный бутерброд с ростбифом и размахивал им как дирижерской палочкой. Крамер голода не чувствовал. Он внимательно читал статью в «Сити лайт». Статья его захватила. Подумать только: любовное гнездышко с пониженной квартплатой — 331 доллар в месяц. Это разоблачение на самом деле ни в ту, ни в другую сторону на ход дела не влияло. Мария Раскин, конечно, уже не выглядит той трогательной милашкой, которая всех покорила на заседании большого жюри, но полезным свидетелем она все равно остается. И когда она исполнит свой «шуумановский» дуэт с Роландом Обэрном, Крамер в два счета упрячет этого Шермана Мак-Коя в кутузку. Любовное гнездышко, пониженная квартплата, 331 доллар в месяц. А что, если взять да позвонить мистеру Хиллигу Уинтеру? Почему бы и нет? В любом случае его следует допросить… проверить, вдруг он сообщит какие-либо дополнительные подробности об отношениях Марии Раскин и Шермана Мак-Коя в связи… в связи с любовным гнездышком с пониженной квартплатой 331 доллар в месяц.
* * *
Шерман вышел из гостиной в холл, прислушиваясь к звуку собственных шагов по торжественному зеленому мрамору. Затем он повернул и, так же вслушиваясь, пошел в библиотеку. Только одна лампа — около кресла в библиотеке — оставалась еще не включенной. Теперь он включил и ее. Вся квартира, оба этажа, сияла огнями и пульсировала тишиной. Сердце панически колотилось. Под стражу… Завтра они опять засадят его — туда. Хотелось крикнуть, позвать кого-то, но во всей огромной квартире не было никого, кто бы его услышал; да и вне квартиры тоже.
Он подумал о ноже. Рассуждая отвлеченно, это инструмент стальной надежности — длинный кухонный нож. Но затем он попытался представить себе его в действии. Куда он его воткнет? Сможет ли выдержать? Вдруг только напустит кровищи и этим все ограничится? Выброситься из окна. Сколько отсюда лететь до мостовой? Секунды… нескончаемые секунды… лететь и думать — о чем? О том, как это повлияет на Кэмпбелл, о том, что он избрал выход, к которому прибегают трусы? И потом — насколько это у него всерьез? Или он нарочно предается суеверным измышлениям — мол, вообразив худшее, он сможет выдержать то, что произойдет, когда его снова бросят… снова туда? Нет, он этого не выдержит.
Он снял трубку и опять набрал номер в Саутгемптоне. Гудки; весь вечер там никто не отвечает, несмотря на то, что, по словам матери, Джуди с Кэмпбелл, Бонитой, мисс Лайонс и таксой выехали из дома на Семьдесят третьей улице Ист-Сайда в Сауггемптон еще до полудня. Видела ли мать статью в газете? Да. Видела ли ее Джуди? Да. Мать даже не смогла себя заставить что-либо сказать по этому поводу. Что скажешь о подобной мерзости? А Джуди каково? Она вообще не поехала в Сауггемптон! Решила исчезнуть, взяв с собой Кэмпбелл… на Средний Запад… назад в Висконсин… Вспышка памяти: унылые равнины, лишь изредка оживляемые модернистскими грибами алюминиевых серебристых водонапорных башен да рощицами чахлых деревьев… Вздох… Что ж, там Кэмпбелл будет лучше, чем в Нью-Йорке, где все напоминало бы об опозоренном отце, которого на самом деле уже нет на свете… об отце, у которого отсечено все, чем определяется человеческая личность, кроме имени, превратившегося в кличку карикатурного злодея, над которым газеты, телевидение да и вообще любые клеветники вольны издеваться как им заблагорассудится… Он совсем сдался и тонул, тонул, тонул в бесчестье и жалости к себе… но тут, примерно на двенадцатом гудке, трубку подняли.
— Алло?
— Джуди?
Пауза.
— Я так и думала, что это ты, — произнес голос Джуди.
— Ты, конечно, видела статью, — сказал Шерман.
— Да.
— Понимаешь, я…
— Если не хочешь, чтобы я повесила трубку сразу, не начинай об этом. Даже не пытайся.
Он замялся.
— Как Кэмпбелл?
— Нормально.
— Насколько она в курсе?
— Она понимает, что что-то случилось. Какая-то неприятность. Не думаю, что она знает какая. По счастью, в школе уже нет занятий, но и без того будет довольно скверно.
— Дай я объясню…
— Не надо. Я не хочу слушать твоих объяснений. Прости, Шерман, но ты уже достаточно поиздевался над моим здравым смыслом. Хватит.
— Хорошо, но я должен, по крайней мере, сообщить тебе, что на повестке дня. Завтра меня снова возьмут под стражу. Обратно в тюрьму.
ТИХО:
— Зачем?
Зачем? Какая разница — зачем! Я взываю к тебе — поддержи меня! Но у меня уже нет на это права! Поэтому Шерман просто объяснил ей насчет повышения суммы залога.
— Понятно, — сказала она.
Он подождал, но это было все.
— Джуди, я просто не знаю, смогу ли я.
— В каком смысле?
— Это и в первый раз было ужасно, при том что я сидел всего несколько часов во временном вольере. А теперь я попаду в следственный изолятор в Бронксе.
— Но это пока не внесешь залог.
— Да я не знаю, как и один-то день там выдержу, Джуди. После всей этой шумихи там будет полно людей… у которых на меня зуб… Я хочу сказать — даже если они не знают, кто ты такой, и то паршиво. Представляешь, каково будет… — Он не договорил. Хотелось взмолиться: пожалей! Но он потерял такое право.
Боль в его голосе она уловила.
— Не знаю, что тебе сказать, Шерман. Если бы я могла быть с тобой, я бы как-то тебя поддержала. Но ты все время выбиваешь почву у меня из-под ног. У нас ведь уже был точно такой же разговор. Что у меня для тебя осталось? Я просто… сочувствую тебе, Шерман. Не знаю, что еще сказать.
— Джуди?
— Да.
— Скажи Кэмпбелл, что я ее очень люблю. Скажи ей… Скажи, чтобы вспоминала отца таким, каким он был до того, как все это произошло. Скажи ей: все это так действует, что прежним уже никогда не станешь.
Ему отчаянно хотелось, чтобы Джуди спросила его, что он имеет в виду. Выкажи она хоть малейший интерес, он излил бы ей душу.
Но она только сказала:
— Кэмпбелл всегда будет любить тебя, что бы ни случилось.
— Джуди?
— Да.
— Помнишь, как я прощался, уходя на работу, когда мы жили в Гринич-Виллидж?
— Как ты прощался?
— Когда я только начал работать в «Пирс-и-Пирсе». Помнишь, я, выходя из квартиры, поднимал кверху левый кулак — вроде как салют «Черного движения»?
— А, да, помню.
— А помнишь, что это должно было значить?
— Кажется, да.
— Это значило, что да, я буду работать на Уолл-стрит, но сердцем и душой я всегда буду чужд банковскому миру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213