большим, чем в натуре. Художница… Очень такая смазливенькая итальяночка… губки как персик… Грудки под поблескивающим шелковистым джерси тоже очень даже… Люси Деллафлориа — имечко, однако… Если бы не сумятица, не толпа, все было бы легче легкого. В зале суда она только на него и смотрела, увлеченная зрелищем его силы, страсти, уверенности, с которой он держался на поле битвы. Она была увлечена как художница и как женщина… с этими ее полненькими губками испорченной итальянской девчонки… Вся в его власти.
Вдруг, как-то слишком уж быстро, рисунок исчез, и на экране появился Вейсс, заслоненный целым лесом направленных на него микрофонов. Микрофоны стояли перед ним на рабочем столе, торча из своих маленьких металлических подставок, — то была пресс-конференция, которую он давал сразу после судебного разбирательства. Сегодня утром он дал еще одну. Вейсс знал, как приковать к себе внимание. Это уж точно. У среднего телезрителя явно должно сложиться впечатление, будто во всем этом шоу главный — Эйб Вейсс, а помощник окружного прокурора, этот Ларри Крамер, — всего лишь орудие для приведения в действие гениальных планов хрипатого стратега. За все время, что Вейсс был в должности, то есть за четыре года, он ни разу не выступил в суде. Но Крамера это не раздражало, а если и раздражало, то не очень. Воспринималось как данность. Так уж оно ведется. И не только у Вейсса, а в каждой окружной прокуратуре. Нет, сегодня у Крамера с Капитаном Ахавом полное взаимопонимание. Теленовости и газеты так и пестрели упоминаниями Лоренса Крамера, да еще и эта прелестница Деллафлориа, эротичнейшая Люси Нежненький Цветочек написала его портрет, запечатлев мощные Крамеровы формы. Нет, тут полный порядок. Кстати, Вейсс сам только что специально дал понять это, показав материал, отснятый на видео. Подспудный смысл такой: «Все верно, я себя изобразил звездой, потому что я тут начальник и мне предстоят перевыборы. Однако сам видишь: я и тебя не заслоняю. Ты у нас человек номер два».
Все так же вдвоем, глядя на вмонтированный в стенку экран телевизора, они досматривали окончание репортажа по Первому каналу. Вот Киллиан, он стоит перед зданием Уголовного суда; на сей раз частокол микрофонов окружает его.
— Гляди, как этот мудень вырядился, — пробормотал Вейсс. — Прямо смех. — Крамера же в этот момент занимала мысль о том, сколько должен такой наряд стоить.
Киллиан гнул свое насчет того, что это, дескать, «цирк, а не арест» и «цирк, а не судебное слушание». Вид у него был чрезвычайно рассерженный.
— Вчера мы достигли соглашения с прокуратурой, что мистер Мак-Кой сегодня утром явится сюда, в Бронкс, и предстанет перед судом — мирно, по собственной воле, без принуждения, а окружной прокурор вдруг решил нарушить соглашение и арестовать мистера Мак-Коя как какого-нибудь опасного преступника, как зверя, и спрашивается: ради чего? Ради вас, ради ваших камер и ваших голосов на выборах.
— Катись ты, — сказал Вейсс экрану телевизора.
Киллиан продолжал:
— Мистер Мак-Кой не только отрицает обвинения, более того, он настаивает, чтобы были выяснены все факты, связанные с этим делом, и, когда они выяснятся, вы убедитесь в том, что сценарий, которым теперь пытаются связать события, лишен всяческих оснований.
— Мели, мели, — сказал Вейсс экрану.
Камера переместилась к человеку, стоявшему сразу позади Киллиана. Мак-Кой. Галстук на нем приспущен и свернут на сторону. Рубашка и пиджак мятые. Спутанные волосы. Вид как у утопленника. Глаза закачены к небу. Будто он вообще не от мира сего.
Теперь на экране лицо Роберта Корсо, который говорит о Мак-Кое, Мак-Кое, Мак-Кое. Речь уже не о деле Лэмба. Речь о деле Мак-Коя. Этот высокий БАСП с уолл-стритскими связями и аристократическим профилем придает делу некий эротический ореол. А прессе только того и нужно.
Стол Вейсса был завален газетами. Вчерашний вечерний выпуск «Сити лайт» все еще лежал сверху. Огромными буквами на первой странице значилось:
СБИЛ И СБЕЖАЛ
УОЛЛ-СГРИТСКИЙ ДЕНДИ
УЛИЧЕН И СХВАЧЕН
Слова подпирали узкую вертикальную фотографию, где изображался Мак-Кой: весь мокрый, руки с переброшенным через них пиджаком держит перед собой, явно скрывая наручники. Выдающийся его скульптурный подбородок поднят, свирепый взгляд направлен в камеру как бы сверху вниз. Всем своим видом как бы говорит: «Да, ну и что с того?» Даже в «Таймс» этот материал вышел утром на первой полосе, но ни одна газета так не бесновалась, как «Сити лайт». Шапка утреннего выпуска гласила:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
ТАИНСТВЕННАЯ
БРЮНЕТКА
Заголовок шрифтом помельче сообщал: «Разделение труда в „мерседесе“: он сбил, она сбежала». Фотография была взята из светского журнала «Дабл-ю» — та самая, на которую указал Роланд Обэрн: ухмыляющийся Мак-Кой во фраке, а рядом жена, вся из себя правильная и обыкновенная. Под фотографией подпись: «Свидетель показывает, что спутница Мак-Коя моложе, на вид „клевая“, этакая „штучка с ручкой“, не то что его сорокалетняя жена Джуди, снятая здесь вместе с мужем на благотворительном вечере». Белыми буквами на черном фоне понизу страницы было выведено: «Протестующие зрители в зале суда требовали: „Не под залог, а под замок“ уолл-стритского лихача. См. стр.3». И еще: «Город Мак-Коя и город Лэмба: Повесть о двух городах. Фотографии на стр. 4 — 5». На страницах 4 и 5 на одной стороне — снимки апартаментов Мак-Коя на Парк авеню (те самые, из «Архитектурного обозрения»), а на другой — снимки маленьких комнаток семьи Лэмба в дешевом многоквартирнике. Под фотографиями длинное пояснение: «Когда спортивный „мерседес-бенц“ стоимостью пятьдесят тысяч долларов, принадлежащий уолл-стритскому банкиру Шерману Мак-Кою, сбил примерного школьника Генри Лэмба, между собой столкнулись два совершенно разных Нью-Йорка. Мак-Кой живет в четырнадцатикомнатной двухэтажной квартире, стоящей три миллиона долларов и расположенной на Парк авеню. Лэмбы снимают за 247 долларов в месяц трехкомнатную квартирку в одной из новостроек Южного Бронкса».
Каждая буковка в газете — Вейссу маслом по сердцу. Теперь с болтовней насчет «белого правосудия» и «Йоханнесбронкса» покончено. Правда, поднять Мак-Кою залог до 250000 долларов не удалось, но уж бучу подняли, да какую! Бучу? Крамер улыбнулся. У Сэмми Ауэрбаха глаза на лоб полезли, когда Крамер принялся трясти перед ним петицией. Немножко, конечно, это было неприлично, но зато, что называется, в тему. Прокуратура Бронкса поддерживает живую связь с людьми. А к требованию повысить сумму залога мы еще вернемся.
Нет, Вейсс положительно доволен. Это очевидно. Первый раз Крамера пригласили в кабинет Вейсса одного, без Берни Фицгиббона.
Вейсс нажал кнопку, и экран погас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
Вдруг, как-то слишком уж быстро, рисунок исчез, и на экране появился Вейсс, заслоненный целым лесом направленных на него микрофонов. Микрофоны стояли перед ним на рабочем столе, торча из своих маленьких металлических подставок, — то была пресс-конференция, которую он давал сразу после судебного разбирательства. Сегодня утром он дал еще одну. Вейсс знал, как приковать к себе внимание. Это уж точно. У среднего телезрителя явно должно сложиться впечатление, будто во всем этом шоу главный — Эйб Вейсс, а помощник окружного прокурора, этот Ларри Крамер, — всего лишь орудие для приведения в действие гениальных планов хрипатого стратега. За все время, что Вейсс был в должности, то есть за четыре года, он ни разу не выступил в суде. Но Крамера это не раздражало, а если и раздражало, то не очень. Воспринималось как данность. Так уж оно ведется. И не только у Вейсса, а в каждой окружной прокуратуре. Нет, сегодня у Крамера с Капитаном Ахавом полное взаимопонимание. Теленовости и газеты так и пестрели упоминаниями Лоренса Крамера, да еще и эта прелестница Деллафлориа, эротичнейшая Люси Нежненький Цветочек написала его портрет, запечатлев мощные Крамеровы формы. Нет, тут полный порядок. Кстати, Вейсс сам только что специально дал понять это, показав материал, отснятый на видео. Подспудный смысл такой: «Все верно, я себя изобразил звездой, потому что я тут начальник и мне предстоят перевыборы. Однако сам видишь: я и тебя не заслоняю. Ты у нас человек номер два».
Все так же вдвоем, глядя на вмонтированный в стенку экран телевизора, они досматривали окончание репортажа по Первому каналу. Вот Киллиан, он стоит перед зданием Уголовного суда; на сей раз частокол микрофонов окружает его.
— Гляди, как этот мудень вырядился, — пробормотал Вейсс. — Прямо смех. — Крамера же в этот момент занимала мысль о том, сколько должен такой наряд стоить.
Киллиан гнул свое насчет того, что это, дескать, «цирк, а не арест» и «цирк, а не судебное слушание». Вид у него был чрезвычайно рассерженный.
— Вчера мы достигли соглашения с прокуратурой, что мистер Мак-Кой сегодня утром явится сюда, в Бронкс, и предстанет перед судом — мирно, по собственной воле, без принуждения, а окружной прокурор вдруг решил нарушить соглашение и арестовать мистера Мак-Коя как какого-нибудь опасного преступника, как зверя, и спрашивается: ради чего? Ради вас, ради ваших камер и ваших голосов на выборах.
— Катись ты, — сказал Вейсс экрану телевизора.
Киллиан продолжал:
— Мистер Мак-Кой не только отрицает обвинения, более того, он настаивает, чтобы были выяснены все факты, связанные с этим делом, и, когда они выяснятся, вы убедитесь в том, что сценарий, которым теперь пытаются связать события, лишен всяческих оснований.
— Мели, мели, — сказал Вейсс экрану.
Камера переместилась к человеку, стоявшему сразу позади Киллиана. Мак-Кой. Галстук на нем приспущен и свернут на сторону. Рубашка и пиджак мятые. Спутанные волосы. Вид как у утопленника. Глаза закачены к небу. Будто он вообще не от мира сего.
Теперь на экране лицо Роберта Корсо, который говорит о Мак-Кое, Мак-Кое, Мак-Кое. Речь уже не о деле Лэмба. Речь о деле Мак-Коя. Этот высокий БАСП с уолл-стритскими связями и аристократическим профилем придает делу некий эротический ореол. А прессе только того и нужно.
Стол Вейсса был завален газетами. Вчерашний вечерний выпуск «Сити лайт» все еще лежал сверху. Огромными буквами на первой странице значилось:
СБИЛ И СБЕЖАЛ
УОЛЛ-СГРИТСКИЙ ДЕНДИ
УЛИЧЕН И СХВАЧЕН
Слова подпирали узкую вертикальную фотографию, где изображался Мак-Кой: весь мокрый, руки с переброшенным через них пиджаком держит перед собой, явно скрывая наручники. Выдающийся его скульптурный подбородок поднят, свирепый взгляд направлен в камеру как бы сверху вниз. Всем своим видом как бы говорит: «Да, ну и что с того?» Даже в «Таймс» этот материал вышел утром на первой полосе, но ни одна газета так не бесновалась, как «Сити лайт». Шапка утреннего выпуска гласила:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
ТАИНСТВЕННАЯ
БРЮНЕТКА
Заголовок шрифтом помельче сообщал: «Разделение труда в „мерседесе“: он сбил, она сбежала». Фотография была взята из светского журнала «Дабл-ю» — та самая, на которую указал Роланд Обэрн: ухмыляющийся Мак-Кой во фраке, а рядом жена, вся из себя правильная и обыкновенная. Под фотографией подпись: «Свидетель показывает, что спутница Мак-Коя моложе, на вид „клевая“, этакая „штучка с ручкой“, не то что его сорокалетняя жена Джуди, снятая здесь вместе с мужем на благотворительном вечере». Белыми буквами на черном фоне понизу страницы было выведено: «Протестующие зрители в зале суда требовали: „Не под залог, а под замок“ уолл-стритского лихача. См. стр.3». И еще: «Город Мак-Коя и город Лэмба: Повесть о двух городах. Фотографии на стр. 4 — 5». На страницах 4 и 5 на одной стороне — снимки апартаментов Мак-Коя на Парк авеню (те самые, из «Архитектурного обозрения»), а на другой — снимки маленьких комнаток семьи Лэмба в дешевом многоквартирнике. Под фотографиями длинное пояснение: «Когда спортивный „мерседес-бенц“ стоимостью пятьдесят тысяч долларов, принадлежащий уолл-стритскому банкиру Шерману Мак-Кою, сбил примерного школьника Генри Лэмба, между собой столкнулись два совершенно разных Нью-Йорка. Мак-Кой живет в четырнадцатикомнатной двухэтажной квартире, стоящей три миллиона долларов и расположенной на Парк авеню. Лэмбы снимают за 247 долларов в месяц трехкомнатную квартирку в одной из новостроек Южного Бронкса».
Каждая буковка в газете — Вейссу маслом по сердцу. Теперь с болтовней насчет «белого правосудия» и «Йоханнесбронкса» покончено. Правда, поднять Мак-Кою залог до 250000 долларов не удалось, но уж бучу подняли, да какую! Бучу? Крамер улыбнулся. У Сэмми Ауэрбаха глаза на лоб полезли, когда Крамер принялся трясти перед ним петицией. Немножко, конечно, это было неприлично, но зато, что называется, в тему. Прокуратура Бронкса поддерживает живую связь с людьми. А к требованию повысить сумму залога мы еще вернемся.
Нет, Вейсс положительно доволен. Это очевидно. Первый раз Крамера пригласили в кабинет Вейсса одного, без Берни Фицгиббона.
Вейсс нажал кнопку, и экран погас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213