Секунд через десять-двенадцать мэр слушать перестал, но предоставил епископу бормотать дальше и с горьким злорадством наблюдал его смятение. Что ж, тут дело ясное. Напустил туману, подлец, а дело-то в том, что ни один черный лидер — и он в частности — не может сейчас позволить себе сотрудничество с мэром даже в таком, казалось бы, безобидном деле, как какая-нибудь мудовая комиссия по мудовой преступности. А такая была блестящая идея! Межрасовая комиссия по преступности, где заседали бы с полдюжины благообразных динамичных негритянских лидеров, таких, как этот епископ. Епископ Уоррен Боттомли привлек бы сердца всех порядочных черных жителей Нью-Йорка, как раз тех самых избирателей, голоса которых мэр должен заполучить в ноябре, если хочет победить на выборах. А эта верткая змея с гарвардским дипломом норовит с ходу выскользнуть из рук! И задолго до того, как епископ завершил свои экзегезы и апологии, мэр уже отбросил идею Особой представительной комиссии по преступности в городе Нью-Йорке.
— Я искренне об этом сожалею, — закончил епископ, — но правила нашей церкви не оставляют мне иного выбора.
— Да, я понимаю, — отозвался мэр. — Не можете, значит, не можете. Не представляю себе, кто бы мог заменить вас в этой комиссии, но ваше положение я хорошо понимаю.
— Причем я вдвойне сожалею, господин мэр, ввиду того, что вы только что сделали для нашей церкви. — Епископ уже сомневался, осталось ли решение мэра в силе.
— О, об этом не беспокойтесь, — проговорил мэр. — Пусть это вас совершенно не волнует. Как я уже сказал, я сделал это не для вас, да и не для вашей церкви. Я сделал это, так как считаю, что это наилучшим образом послужит интересам города. Все очень просто.
— Тем не менее я вам чрезвычайно благодарен, — сказал епископ, вставая, — и можете не сомневаться, вам будет благодарна вся епархия. Я позабочусь.
— Ну что вы, — сказал мэр, — Время от времени приятно бывает решать дела, внутренняя логика которых столь неотразима.
Глядя прямо в глаза епископу, мэр одарил его радушнейшей улыбкой, пожал руку и продолжал улыбаться, пока тот не вышел за дверь. А затем сел, нажал кнопку и сказал:
— Дайте мне председателя Комитета по охране памятников.
Вскоре раздался басовитый бип-бип, мэр снял трубку телефона и сказал:
— Морт? Ты церковь Святого Тимофея знаешь?.. Правильно… Под ОХРАНУ ЕЕ, ХРЕН ЕМУ В ДЫШЛО!
28
В лучший мир
— Послушайте, Шерман! Вы что, вправду думаете, что ей сейчас не наплевать с высокой колокольни, джентльмен вы или нет? Неужто вы думаете, что она готова сознательно поставить под удар свои интересы ради того, чтобы помочь вам? Ведь она даже разговаривать с вами не желает, поймите!
— Не знаю.
— А я — знаю! Вы что, еще ничего не поняли? Она за Раскина замуж пошла, а думаете, она к нему что-нибудь испытывала? Спорим, ее только условия страховки интересовали. И больше ничего. Спорим, она изучила все статьи в страховом полисе.
— Может, вы и правы. Но для меня это не может служить оправданием. Речь о похоронах идет, о похоронах ее мужа!
Киллиан усмехнулся:
— Можете называть это похоронами, воля ваша. Но для нее это день рождения.
— Однако поступить так с вдовой в день похорон ее мужа, прямо над его мертвым телом!
— Ну хорошо. Тогда я по-другому сформулирую… Вам что, нужна медаль за порядочность?.. Или ваши собственные похороны?
Киллиан сидел, опершись о подлокотники своего рабочего кресла. Подался вперед, склонил голову набок, как бы говоря; «Что-что, Шерман? Я не расслышал».
В этот момент Шерману было видение: то место и те люди. Сесть в тюрьму даже на несколько месяцев, не говоря уж о том, чтобы на годы…
— Это единственный случай, когда вы точно ее увидите, — сказал Киллиан. — Она просто не может не прийти на эти хреновы похороны. Она и с вами встречу выдержит, и еще с десятком таких, как вы, раз помер этот.
Шерман опустил глаза и проговорил:
— О'кей. Я это сделаю.
— Поверьте, — сказал Киллиан, — это совершенно законно, а в сложившихся обстоятельствах и совершенно честно. Марии Раскин вы ничего плохого не делаете. Вы защищаете себя. Вы в полном праве.
Шерман вскинул глаза на Киллиана и кивнул, но так, словно дал согласие на конец света.
— Тогда нам лучше начать, — предложил Киллиан, — пока Куигли не ушел на обед. Он у нас заведует техникой.
— Так вы к этому часто прибегаете?
— Говорю же вам, это теперь обычнейшая процедура. Не то чтобы мы трубили о ней на всех перекрестках, но делаем так частенько. Пойду позову Куигли.
Киллиан поднялся и ушел куда-то по коридору. Глаза Шермана блуждали по залитому безжалостным светом кабинетику. Жалкое, жалкое зрелище! Вот уж влип так влип. Но это его последний редут. Он пришел сюда по собственной воле и теперь сидит в ожидании, когда на него навесят аппаратуру, чтобы он, прибегнув к недостойному обману, выкрал показания у той, которую он когда-то любил. Он кивнул, словно в комнате был кто-то еще, и кивок этот означал: «Да, но именно это мне и предстоит сделать».
Вернулся Киллиан с Куигли. У Куигли на поясе слева висел револьвер 38-го калибра, рукоятью вперед. В руках Куигли держал что-то вроде «дипломата». Коротко, по-деловому улыбнулся Шерману.
— О'кей, — сказал Куигли Шерману, — вам надо бы снять рубашку.
Шерман сделал как велено. Суетность мужчин в том, что касается их статей, не имеет пределов. Первое, о чем подумалось Шерману, окажутся ли мышцы его груди, живота и рук достаточно рельефны, чтобы эти двое его зауважали. На какой-то миг эта мысль заслонила собой все прочие. Он знал, что, если чуть вытянет руки, будто бы просто свесив их по бокам, на них взбугрятся, напрягшись, трицепсы.
Подал голос Куигли:
— Магнитофон я пристрою вам на поясницу. У вас ведь сверху пиджак будет, верно?
— Да.
— О'кей, тогда без проблем.
Куигли опустился на одно колено, отпер «дипломат», вынул провода и магнитофон, который оказался размером с колоду карт. Серый цилиндрик микрофона напоминал ластик в металлической гильзе на кончике обыкновенного карандаша. Сперва Куигли клейкой лентой прилепил к спине Шермана магнитофон. Затем, так же закрепляя лентой, провел провод от спины к животу и вверх, по ложбинке между грудными мышцами, и там закрепил микрофон.
— Отлично, — сам себя похвалил он. — Глубоко сидит. Совсем видно не будет, особенно если на вас будет галстук.
Шерман воспринял это как комплимент. Глубоко сидит между массивными буграми моих атлетических грудных мускулов.
— О'кей, — сказал Куигли, — надевайте рубашку, и мы все проверим.
Шерман вновь надел рубашку, галстук и пиджак. Ну вот… теперь он заряжен. Холодные металлические касания на пояснице и на груди… Он превратился в мерзкую тварь… Но мерзкая — это ведь всего лишь слово, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213