Но доведенная до предела современного совершенства. С губ, налитых желанием, лоснящихся коричневой помадой, слетают слова:
— Но вы находились от него так близко! Прямо кричали ему в лицо. А он так смотрел на вас свирепо… Неужели вы не боялись, что он сейчас ка-ак вскочит и… не знаю что… Правда-правда, у него был такой несимпатичный вид!
— Н-ну, — говорит в ответ Крамер, пожимая плечами и набычив грудинно-ключичную мышцу и тем выражая презрение к смертельной угрозе. — Эти субъекты в девяноста случаях из ста просто пугают, хотя, конечно, лучше все-таки помнить об остальных десяти. Ха-ха-ха. Да. Мне главное было показать Герберта с агрессивной стороны, чтобы все видели. Его адвокат Эл Тесковитц… вам, я думаю, незачем объяснять, что Эл — не лучший оратор мира, но в уголовном суде это не всегда играет… имеет значение (самое время было переходить на правильную, «образованную» речь). Уголовный суд — вещь уникальная, так как в нем ставка — не деньги, а человеческая жизнь или свобода, и это обстоятельство подчас возбуждает самые неожиданные эмоции. Тесковитц, представьте себе, иногда прямо гениально умеет пудрить людям мозги и влиять на присяжных. У него у самого вид такой несчастненький… но это все один расчет, и больше ничего. Чтобы легче было вызвать жалость к своему клиенту. Наполовину это у него пантомима, так, пожалуй, можно назвать. Или, по-простому говоря, притворство, но этим искусством он владеет очень хорошо, а я не мог допустить, чтобы образ Герберта — доброго семьянина (нашелся тоже семьянин) остался висеть в воздухе как красивый воздушный шарик. Ну, и вот я решил…
Слова текут потоком, повествуют о его храбрости, о его таланте борца — обо всем таком, для чего у него до сих пор не было слушателя. Не станешь же рассуждать об этом перед Джимом Коуфи, или Рэем Андриутти, или перед собственной женой, если на то пошло — тоже, она уже больше не пьянеет от таких рассказов, сколько ни хорохорься. А вот мисс Шелли Томас опьянела. Слушает и упивается. О, эти восторженные глаза! И коричневые блестящие губы! С какой неутолимой жаждой пьет она его слова — и слава богу, зато не пьет ничего другого, кроме минеральной воды. Перед самим Крамером стоит бокал белого вина, который бесплатно подается каждому посетителю, и он старается потягивать его мелкими глотками, а то здесь цены, оказывается, вовсе не такие низкие, как он предполагал. Вот черт!
Мысли у него несутся одновременно по двум дорожкам. Как будто воспроизводятся синхронно две разные магнитофонные записи. С одной звучит его речь о том, как он молодецки вел себя на процессе:
— …краем глаза я уже вижу, он на последнем пределе, сейчас сорвется, не знаю даже, сумею ли произнести до конца обвинительную речь, но мне хотелось…
А по другой он думает о ней, о счете (а ведь они еще и не заказывали!) и куда бы с ней поехать (если!), а также о публике в ресторане. Ну и ну! Кажется, это Джон Ректор, ведущий телепрограммы «Новости» на Девятом канале, вон там, за столиком у кирпичной стены? Ну и черт с ним. Не будет он ей показывать. Для двух знаменитостей здесь места нет, знаменитость здесь только одна: он, Крамер, победитель кровожадного Герберта 92-Икс и хитроумного Эла Тесковитца. А в зале народу полным полно, всё молодежь, хорошо одетая, шикарная… отлично! лучше и не вообразишь! Шелли Томас оказалась гречанкой. Небольшое разочарование. Он-то думал… сам не знает что. Томас — фамилия отчима, у него свое дело на Лонг-Айленде, производство пластмассовых контейнеров. А по отцу она — Чудрас. Живет в Ривердейле с матерью и отчимом, работает у «Пришкера и Болки» в Манхэттене, снять что-нибудь в Манхэттене ей не по карману, а так хочется, но теперь дешевая квартирка в Манхэттене только во сне может присниться (уж ему-то об этом рассказывать не надо)…
— …потому, что в Бронксе присяжные способны преподнести любой сюрприз, я бы мог рассказать, что они учудили с одним моим коллегой вот прямо сегодня утром! — но вы, я думаю, и сами заметили. Понимаете, люди садятся на скамью присяжных заседателей с уже готовыми… как бы сказать? настроениями. В основном это: «Они — против нас», где «они» — полиция и прокуроры. Но вы, конечно, в этом и сами разобрались.
— Честно сказать, совсем даже нет. Все рассуждали очень здраво и стремились к справедливости. Я не знала, чего ожидать, но в действительности была приятно удивлена.
Уж не считает ли она его человеком с расовыми предрассудками?
— Да нет, я не то хочу сказать. В Бронксе много хороших людей, просто некоторые чуть что — сразу в обиду, и тогда происходят разные непредсказуемые явления. — Нет, лучше от этой темы подальше. — Раз уж мы с вами разговариваем по душам, можно я вам признаюсь? Меня в коллегии присяжных смущали вы.
— Я?! — восклицает она с улыбкой, и румянец проступает сквозь косметику у нее на щеках — покраснела от удовольствия, что фигурировала как важный стратегический фактор в Верховном суде Бронкса.
— Да, да! Правда! Видите ли, в уголовном судопроизводстве начинаешь смотреть на вещи с особой точки зрения. Может, она и не правильная, но такова уж человеческая природа. Ну так вот, для такого дела вы казались слишком образованной, слишком понятливой, слишком чуждой миру людей, подобных Герберту 92-Икс, и значит — в этом весь парадокс, — способной глубоко понять его проблемы, а понять, как говорят французы, значит простить.
— Да, но я…
— Я ведь не говорю, что это правильная и справедливая оценка, но к ней поневоле приходишь в таких процессах, Необязательно вы, но вообще человек такой, как вы, мог бы оказаться чересчур чувствительным.
— Но вы меня не… отвели. Я правильно выразилась?
— Правильно. Да, не отвел. Во-первых, я считаю, что несправедливо отводить человека просто за то, что он… что она умна и образованна. Вы заметили, других присяжных из Ривердейла у вас там не было. Из Ривердейла вообще не было никого в списке для отбора присяжных. Постоянно жалуются, что в Бронксе среди присяжных мало образованных людей, и вот когда появляется один… я хочу сказать, что отводить присяжного за то, что он тонко чувствует, — это ведь швыряться добром… богатством. И кроме того… — Рискнуть? Рискнем! — я… если честно оказать… я, наоборот… хотел, чтобы вы попали в состав присяжных.
Он старается погрузить взгляд как можно глубже в лилово-радужную тень ее глаз и сам принимает как можно более умный и чистосердечный вид, заодно выпятив подбородок, чтобы заиграли грудинно-ключично-сосцевидные мышцы.
А она опускает ресницы и опять краснеет сквозь «Беркширскую осень». А потом поднимает ресницы и заглядывает ему прямо в душу.
— Я заметила, что вы на меня смотрели.
И я, и всякий другой, кто там был! — но этого ей лучше не знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
— Но вы находились от него так близко! Прямо кричали ему в лицо. А он так смотрел на вас свирепо… Неужели вы не боялись, что он сейчас ка-ак вскочит и… не знаю что… Правда-правда, у него был такой несимпатичный вид!
— Н-ну, — говорит в ответ Крамер, пожимая плечами и набычив грудинно-ключичную мышцу и тем выражая презрение к смертельной угрозе. — Эти субъекты в девяноста случаях из ста просто пугают, хотя, конечно, лучше все-таки помнить об остальных десяти. Ха-ха-ха. Да. Мне главное было показать Герберта с агрессивной стороны, чтобы все видели. Его адвокат Эл Тесковитц… вам, я думаю, незачем объяснять, что Эл — не лучший оратор мира, но в уголовном суде это не всегда играет… имеет значение (самое время было переходить на правильную, «образованную» речь). Уголовный суд — вещь уникальная, так как в нем ставка — не деньги, а человеческая жизнь или свобода, и это обстоятельство подчас возбуждает самые неожиданные эмоции. Тесковитц, представьте себе, иногда прямо гениально умеет пудрить людям мозги и влиять на присяжных. У него у самого вид такой несчастненький… но это все один расчет, и больше ничего. Чтобы легче было вызвать жалость к своему клиенту. Наполовину это у него пантомима, так, пожалуй, можно назвать. Или, по-простому говоря, притворство, но этим искусством он владеет очень хорошо, а я не мог допустить, чтобы образ Герберта — доброго семьянина (нашелся тоже семьянин) остался висеть в воздухе как красивый воздушный шарик. Ну, и вот я решил…
Слова текут потоком, повествуют о его храбрости, о его таланте борца — обо всем таком, для чего у него до сих пор не было слушателя. Не станешь же рассуждать об этом перед Джимом Коуфи, или Рэем Андриутти, или перед собственной женой, если на то пошло — тоже, она уже больше не пьянеет от таких рассказов, сколько ни хорохорься. А вот мисс Шелли Томас опьянела. Слушает и упивается. О, эти восторженные глаза! И коричневые блестящие губы! С какой неутолимой жаждой пьет она его слова — и слава богу, зато не пьет ничего другого, кроме минеральной воды. Перед самим Крамером стоит бокал белого вина, который бесплатно подается каждому посетителю, и он старается потягивать его мелкими глотками, а то здесь цены, оказывается, вовсе не такие низкие, как он предполагал. Вот черт!
Мысли у него несутся одновременно по двум дорожкам. Как будто воспроизводятся синхронно две разные магнитофонные записи. С одной звучит его речь о том, как он молодецки вел себя на процессе:
— …краем глаза я уже вижу, он на последнем пределе, сейчас сорвется, не знаю даже, сумею ли произнести до конца обвинительную речь, но мне хотелось…
А по другой он думает о ней, о счете (а ведь они еще и не заказывали!) и куда бы с ней поехать (если!), а также о публике в ресторане. Ну и ну! Кажется, это Джон Ректор, ведущий телепрограммы «Новости» на Девятом канале, вон там, за столиком у кирпичной стены? Ну и черт с ним. Не будет он ей показывать. Для двух знаменитостей здесь места нет, знаменитость здесь только одна: он, Крамер, победитель кровожадного Герберта 92-Икс и хитроумного Эла Тесковитца. А в зале народу полным полно, всё молодежь, хорошо одетая, шикарная… отлично! лучше и не вообразишь! Шелли Томас оказалась гречанкой. Небольшое разочарование. Он-то думал… сам не знает что. Томас — фамилия отчима, у него свое дело на Лонг-Айленде, производство пластмассовых контейнеров. А по отцу она — Чудрас. Живет в Ривердейле с матерью и отчимом, работает у «Пришкера и Болки» в Манхэттене, снять что-нибудь в Манхэттене ей не по карману, а так хочется, но теперь дешевая квартирка в Манхэттене только во сне может присниться (уж ему-то об этом рассказывать не надо)…
— …потому, что в Бронксе присяжные способны преподнести любой сюрприз, я бы мог рассказать, что они учудили с одним моим коллегой вот прямо сегодня утром! — но вы, я думаю, и сами заметили. Понимаете, люди садятся на скамью присяжных заседателей с уже готовыми… как бы сказать? настроениями. В основном это: «Они — против нас», где «они» — полиция и прокуроры. Но вы, конечно, в этом и сами разобрались.
— Честно сказать, совсем даже нет. Все рассуждали очень здраво и стремились к справедливости. Я не знала, чего ожидать, но в действительности была приятно удивлена.
Уж не считает ли она его человеком с расовыми предрассудками?
— Да нет, я не то хочу сказать. В Бронксе много хороших людей, просто некоторые чуть что — сразу в обиду, и тогда происходят разные непредсказуемые явления. — Нет, лучше от этой темы подальше. — Раз уж мы с вами разговариваем по душам, можно я вам признаюсь? Меня в коллегии присяжных смущали вы.
— Я?! — восклицает она с улыбкой, и румянец проступает сквозь косметику у нее на щеках — покраснела от удовольствия, что фигурировала как важный стратегический фактор в Верховном суде Бронкса.
— Да, да! Правда! Видите ли, в уголовном судопроизводстве начинаешь смотреть на вещи с особой точки зрения. Может, она и не правильная, но такова уж человеческая природа. Ну так вот, для такого дела вы казались слишком образованной, слишком понятливой, слишком чуждой миру людей, подобных Герберту 92-Икс, и значит — в этом весь парадокс, — способной глубоко понять его проблемы, а понять, как говорят французы, значит простить.
— Да, но я…
— Я ведь не говорю, что это правильная и справедливая оценка, но к ней поневоле приходишь в таких процессах, Необязательно вы, но вообще человек такой, как вы, мог бы оказаться чересчур чувствительным.
— Но вы меня не… отвели. Я правильно выразилась?
— Правильно. Да, не отвел. Во-первых, я считаю, что несправедливо отводить человека просто за то, что он… что она умна и образованна. Вы заметили, других присяжных из Ривердейла у вас там не было. Из Ривердейла вообще не было никого в списке для отбора присяжных. Постоянно жалуются, что в Бронксе среди присяжных мало образованных людей, и вот когда появляется один… я хочу сказать, что отводить присяжного за то, что он тонко чувствует, — это ведь швыряться добром… богатством. И кроме того… — Рискнуть? Рискнем! — я… если честно оказать… я, наоборот… хотел, чтобы вы попали в состав присяжных.
Он старается погрузить взгляд как можно глубже в лилово-радужную тень ее глаз и сам принимает как можно более умный и чистосердечный вид, заодно выпятив подбородок, чтобы заиграли грудинно-ключично-сосцевидные мышцы.
А она опускает ресницы и опять краснеет сквозь «Беркширскую осень». А потом поднимает ресницы и заглядывает ему прямо в душу.
— Я заметила, что вы на меня смотрели.
И я, и всякий другой, кто там был! — но этого ей лучше не знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213