Руки его только на одно мгновение задержались на плечах и, будто раздумав, медленно опустились.
— Очень хорошая вы, Волька. Спасибо,— сказал он.
Волька и сама знала, что будет он здесь не вечно. И вот он не пришел. Она долго не убирала со стола ужин. Ну что ж, может, где-то задержался со своими геодезистами, а может, в сельсовете — они же часто туда заходят. Вышла улицу — ого, уже совсем поздно, ни в одном доме нет огней. Дошла до сельсовета, но и там в окнах было темно. А улица залита лунным блеском, и тихо-тихо вокруг. Она вернулась домой и, не убирая со стола, погасила свет.
Просто удивительно, что она до сих пор не чувствовала,
как неуютно и жутко в хате, когда в ней никого нет. Или, может, это от луны? От этого мертвенного света? Она разделась, быстренько, как уже привыкла за это время, складывая все на стул за шкафом. Легла в постель, но так и не могла сомкнуть глаз. Закинув руки за голову, смотрела, как по потолку ходят, то бледнея, то сгущаюсь, тени. Поплыли, цепляясь одно за другим, воспоминания. То Катерина с Лизаветой на зерне, то далекая полоска леса за лугами. Почему-то подумалось, что и сейчас он там. Разложил костер и старается уснуть, укрывшись с головой ватником.
Потом думала о дочери. Думала долго. Хотелось представить, что за лагерь «Артек», куда ее послали от школы как лучшую пионерку. А потом пыталась представить ее уже взрослой, как она будет играть перед людьми на сцене, но это никак не удавалось. Потому что это обязательно должен был быть город, какой-то далекий огромный город, и огромный зал, и полно людей, и аплодисменты, и только далеко на сцене ее Маринка кланяется, и так она далеко, что ее даже не видно. Только чувствуется, что она счастлива, иначе не было бы столько аплодисментов...
Где-то залаяла собака, и все мысли оборвались. Волька испугалась, вспомнив, что она одна. Почудилось, что за окном по улице кто-то прошел и шмыгнул в калитку. Волька вскочила и бросилась к окну. А что, если, не дай бог, Степан? У нее оборвалось сердце. Но на улице было тихо, как это уже бывает перед рассветом.
Пришел он через два дня.
— Ну вот, наверно, меня и не ждали уже?
— Куда же это вы так запропастились?
— Ночевали в том селе, что за леском. Далеко мы уже отошли, оттуда нам ближе добираться. Придется переехать.
— Ну что ж, такая ваша работа.
Он ходил по хате: туда — обратно, туда — обратно, будто тревожило его что-то.
— Да, работа не очень веселая. Зиму на месте, а как только сошел снег — в поле. Эх, сколько я своими ногами перемерил земли! И все-таки люблю свое дело.
— Что ж тут любить? — не согласилась Волька, но ей хотелось сказать о другом, о более важном.— Так можно и от семьи отвыкнуть,— сказала она.
— Нет, любить есть что. Солнце, ветер, леса, просторы, вся красота земли с ее рассветами и закатами, росами и дождями — все перед твоими глазами. А сколько хороших людей увидишь! И привыкнешь к ним. Вот и вас мне жаль оставлять, Волька. А семьи, к сожалению, у меня нет.
— На людях вы все так говорите.
— Нет, не на людях. В прошлом году жена ушда от меня. Я все время в разъездах, дома бываю мало, а ей нужна более веселая жизнь. Веселый человек нашелся легко. Ну и бог с ней, она, может, и правильно поступила.
«Значит, и у него не все так гладко, как я думала,— удивилась Волька.— Вот как можно ошибиться».
Сегодня он не сел за стол работать. Сложил все в свою полевую сумку, повесил на гвоздь, чтоб была наготове утром. Вещевой мешок тоже поставил у стены. Волька пошла спать, а он все ходил по кухне, будто напоследок ему нужно было что-то додумать.
Наконец и он выключил свет.
И сегодня была такая же лунная ночь. Волька все видела в боковушке — стулья, стол, вазон с нежными стеблями папоротника, темную полоску сучка на потолочной балке, даже фотокарточку дочери на стене. Только в ее углу было темней — может, потому, что заслонял шкаф.
Волька видела, как он вошел. Должно быть, думая, что она уже спит, он вошел осторожно, стараясь не шуметь. Ощупал постель, откинул одеяло, снял рубашку. Постоял немного и подошел к окну. Отодвинул занавеску, облокотился на подоконник и стал смотреть на улицу. В лунном свете видно было даже, что он плотно прижался лбом к стеклу. Долго смотрел. А потом подошел к топчану, подумал и повернулся. У Вольки похолодело в груди: показалось, что он хочет подойти к ней. Но нет — лег. Волька глубоко вздохнула.
— Не спите еще, Волька?
— Нет.
— И мне спать не хочется.
Волька молчала.
— На улице хоть иголки собирай,— говорил он.— В такую ночь мне хочется куда-то идти — хоть на край света. Идти, идти, а впереди что-то неведомое и пугающее, и все ждешь чего-то. И что-то все хочешь понять.
— А я боюсь такой ночи. Тревоги в ней много. Особенно если одна.
— Да, это верно.
«Неужели он хотел подойти? — думала Волька.— Или мне показалось? А что бы я сделала, если бы он подошел?»
— А мы с вами так и не поговорили ни разу.
— Может, это и к лучшему. Да и нечего мне рассказывать.
— Ну, это неправда. У каждого человека — целая жизнь. Разве не о чем говорить?
— Обо мне вам, думаю, другие рассказывали.
— Да, рассказывали. Он вернется?
— Не дай бог, чтобы вернулся.
Он вздохнул. На луну, должно быть, набежала туча — вдруг темная волна проплыла по боковушке, словно живая: сначала скользнула по полу, а потом поднялась выше, закрыла потолок, стены, окна. Мягкая, густая, даже, казалось, слышно было, как она коснулась лица. И откатилась. Снова стала видна его постель.
«Что бы я делала, если бы он подошел? — снова спросила себя Волька.— Прогнала бы? Нет, ничего не смогла бы я сделать с собой. Пусть бы так и было».
— Нравится мне ваш председатель. Несколько раз приезжал к нам, толковый, видать, человек. Уже думает, как ему перестроить хозяйство, когда тут город станет. «Надо же, говорит, учесть то, что здесь будет много людей. Мне же их кормить придется, говорит».
— Хороший человек. Мы сами довольны, что его выбрали.
За окнами плыла ночь, а они говорили, как говорят перед расставанием, вспоминая то одно, то другое, подчас даже ничем не связанное между собой. Или даже молчали.
— А вам не тоскливо без дочери? Ведь даже летом не видели ее.
— Тоскливо. Но до школы она еще приедет сюда, побудет немного у меня.
Снова помолчали. Будто слушали тишину.
— Мальчишки ваши все просятся, чтобы мы их с собой взяли. Шустрые ребята. Но как же им ходить отсюда в такую даль? Придется там новых брать.
«Никогда бы не подумала, что и у него может быть такое горе в семье. Что там за жена у него? Гулена какая-то».
— А вы ее очень любили? — осмелилась спросить Волька.
— Любил.
— А если бы вернулась — простили бы?
— Она не вернется.
Тихо. Идет и идет время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Очень хорошая вы, Волька. Спасибо,— сказал он.
Волька и сама знала, что будет он здесь не вечно. И вот он не пришел. Она долго не убирала со стола ужин. Ну что ж, может, где-то задержался со своими геодезистами, а может, в сельсовете — они же часто туда заходят. Вышла улицу — ого, уже совсем поздно, ни в одном доме нет огней. Дошла до сельсовета, но и там в окнах было темно. А улица залита лунным блеском, и тихо-тихо вокруг. Она вернулась домой и, не убирая со стола, погасила свет.
Просто удивительно, что она до сих пор не чувствовала,
как неуютно и жутко в хате, когда в ней никого нет. Или, может, это от луны? От этого мертвенного света? Она разделась, быстренько, как уже привыкла за это время, складывая все на стул за шкафом. Легла в постель, но так и не могла сомкнуть глаз. Закинув руки за голову, смотрела, как по потолку ходят, то бледнея, то сгущаюсь, тени. Поплыли, цепляясь одно за другим, воспоминания. То Катерина с Лизаветой на зерне, то далекая полоска леса за лугами. Почему-то подумалось, что и сейчас он там. Разложил костер и старается уснуть, укрывшись с головой ватником.
Потом думала о дочери. Думала долго. Хотелось представить, что за лагерь «Артек», куда ее послали от школы как лучшую пионерку. А потом пыталась представить ее уже взрослой, как она будет играть перед людьми на сцене, но это никак не удавалось. Потому что это обязательно должен был быть город, какой-то далекий огромный город, и огромный зал, и полно людей, и аплодисменты, и только далеко на сцене ее Маринка кланяется, и так она далеко, что ее даже не видно. Только чувствуется, что она счастлива, иначе не было бы столько аплодисментов...
Где-то залаяла собака, и все мысли оборвались. Волька испугалась, вспомнив, что она одна. Почудилось, что за окном по улице кто-то прошел и шмыгнул в калитку. Волька вскочила и бросилась к окну. А что, если, не дай бог, Степан? У нее оборвалось сердце. Но на улице было тихо, как это уже бывает перед рассветом.
Пришел он через два дня.
— Ну вот, наверно, меня и не ждали уже?
— Куда же это вы так запропастились?
— Ночевали в том селе, что за леском. Далеко мы уже отошли, оттуда нам ближе добираться. Придется переехать.
— Ну что ж, такая ваша работа.
Он ходил по хате: туда — обратно, туда — обратно, будто тревожило его что-то.
— Да, работа не очень веселая. Зиму на месте, а как только сошел снег — в поле. Эх, сколько я своими ногами перемерил земли! И все-таки люблю свое дело.
— Что ж тут любить? — не согласилась Волька, но ей хотелось сказать о другом, о более важном.— Так можно и от семьи отвыкнуть,— сказала она.
— Нет, любить есть что. Солнце, ветер, леса, просторы, вся красота земли с ее рассветами и закатами, росами и дождями — все перед твоими глазами. А сколько хороших людей увидишь! И привыкнешь к ним. Вот и вас мне жаль оставлять, Волька. А семьи, к сожалению, у меня нет.
— На людях вы все так говорите.
— Нет, не на людях. В прошлом году жена ушда от меня. Я все время в разъездах, дома бываю мало, а ей нужна более веселая жизнь. Веселый человек нашелся легко. Ну и бог с ней, она, может, и правильно поступила.
«Значит, и у него не все так гладко, как я думала,— удивилась Волька.— Вот как можно ошибиться».
Сегодня он не сел за стол работать. Сложил все в свою полевую сумку, повесил на гвоздь, чтоб была наготове утром. Вещевой мешок тоже поставил у стены. Волька пошла спать, а он все ходил по кухне, будто напоследок ему нужно было что-то додумать.
Наконец и он выключил свет.
И сегодня была такая же лунная ночь. Волька все видела в боковушке — стулья, стол, вазон с нежными стеблями папоротника, темную полоску сучка на потолочной балке, даже фотокарточку дочери на стене. Только в ее углу было темней — может, потому, что заслонял шкаф.
Волька видела, как он вошел. Должно быть, думая, что она уже спит, он вошел осторожно, стараясь не шуметь. Ощупал постель, откинул одеяло, снял рубашку. Постоял немного и подошел к окну. Отодвинул занавеску, облокотился на подоконник и стал смотреть на улицу. В лунном свете видно было даже, что он плотно прижался лбом к стеклу. Долго смотрел. А потом подошел к топчану, подумал и повернулся. У Вольки похолодело в груди: показалось, что он хочет подойти к ней. Но нет — лег. Волька глубоко вздохнула.
— Не спите еще, Волька?
— Нет.
— И мне спать не хочется.
Волька молчала.
— На улице хоть иголки собирай,— говорил он.— В такую ночь мне хочется куда-то идти — хоть на край света. Идти, идти, а впереди что-то неведомое и пугающее, и все ждешь чего-то. И что-то все хочешь понять.
— А я боюсь такой ночи. Тревоги в ней много. Особенно если одна.
— Да, это верно.
«Неужели он хотел подойти? — думала Волька.— Или мне показалось? А что бы я сделала, если бы он подошел?»
— А мы с вами так и не поговорили ни разу.
— Может, это и к лучшему. Да и нечего мне рассказывать.
— Ну, это неправда. У каждого человека — целая жизнь. Разве не о чем говорить?
— Обо мне вам, думаю, другие рассказывали.
— Да, рассказывали. Он вернется?
— Не дай бог, чтобы вернулся.
Он вздохнул. На луну, должно быть, набежала туча — вдруг темная волна проплыла по боковушке, словно живая: сначала скользнула по полу, а потом поднялась выше, закрыла потолок, стены, окна. Мягкая, густая, даже, казалось, слышно было, как она коснулась лица. И откатилась. Снова стала видна его постель.
«Что бы я делала, если бы он подошел? — снова спросила себя Волька.— Прогнала бы? Нет, ничего не смогла бы я сделать с собой. Пусть бы так и было».
— Нравится мне ваш председатель. Несколько раз приезжал к нам, толковый, видать, человек. Уже думает, как ему перестроить хозяйство, когда тут город станет. «Надо же, говорит, учесть то, что здесь будет много людей. Мне же их кормить придется, говорит».
— Хороший человек. Мы сами довольны, что его выбрали.
За окнами плыла ночь, а они говорили, как говорят перед расставанием, вспоминая то одно, то другое, подчас даже ничем не связанное между собой. Или даже молчали.
— А вам не тоскливо без дочери? Ведь даже летом не видели ее.
— Тоскливо. Но до школы она еще приедет сюда, побудет немного у меня.
Снова помолчали. Будто слушали тишину.
— Мальчишки ваши все просятся, чтобы мы их с собой взяли. Шустрые ребята. Но как же им ходить отсюда в такую даль? Придется там новых брать.
«Никогда бы не подумала, что и у него может быть такое горе в семье. Что там за жена у него? Гулена какая-то».
— А вы ее очень любили? — осмелилась спросить Волька.
— Любил.
— А если бы вернулась — простили бы?
— Она не вернется.
Тихо. Идет и идет время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122