Что ж, настоящий мужчина может и потерпеть до конца учебного года.
Ван Чухоу перестал приглашать к себе коллег и ректора, и его компания распалась: Лю сердился на него за то, что не проявил усердия в деле сватовства, Чжао уехал, да и сам Ван готовился к переезду в Чэнду.
Подозрения Ли Мэйтина относительно причины, ускорившей брак Фана и Сунь, не оправдались. Но однажды Лу Цзысяо увидел в комнате Фан английскую брошюру из серии «университет на дому». Это была книжка Ласки 1 «О коммунизме», одна из тех, что оставил Синьмэй. Лу не мог связать двух слов ни на одном иностранном языке, но слово «соттишэт» он разобрал и не преминул сообщить о своем открытии Ли Мэйтину. Тот побежал докладывать ректору. Гао, хотя и был у Фана свидетелем при помолвке, в душе оставался им недоволен. Выслушав Ли, он сказал:
— Я хотел повысить его в должности, а у него, оказывается, сомнительные идеи! Придется со следующего семестра расторгнуть с ним контракт. А жаль, человек он не без способностей!
Так Фану не довелось остаться даже в «наложницах», вместо этого приходилось покидать «господский дом». Перед отъездом он передал библиотеке все книги Чжао, причем брошюра Ласки тоже заняла свое место на полке.
Узнав о предстоящем увольнении Фана, Хань Сюэюй схватил свою белогвардейскую жену и запрыгал с ней по комнате, как лягушка с блохой. Теперь он мог быть спокоен — никто уже не раскроет тайну происхождения
его диплома. В день завершения экзаменов он назвал к себе гостей, причем приглашения были разосланы от имени жены, а в качестве повода для вечера был назван национальный праздник США. Теперь всем должно быть ясно, что его жена настоящая американка — ведь патриотические чувства нельзя подделать. А раз так, значит, и подлинность его ученой степени, добытой в Америке, не может никем быть оспорена.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда осел, заупрямившись, остановится и его даже плетью с места не сдвинешь, европейский крестьянин умудряется приладить у него перед глазами пучок моркови; осел старается дотянуться до нее и — продолжает путь. А уж достанется ему в конце концов эта морковь или нет, зависит от настроения хозяина. Такую же тактику применяет и начальник по отношению к своим подчиненным. Гао Суннянь в свое время пообещал Фану повышение. Но после того, как Чжао оставил университет, Хунцзянь постепенно утратил вкус к этому пучку моркови, решив, что летом поищет себе другое место. Он уже предвкушал, как, получив из ректората приглашение на будущий год, вернет его вместе с письмом, критикующим университетские порядки, как изольет в нем собственное накопившееся за год недовольство. Точный текст письма он еще не мог составить, ибо не знал, какая должность будет ему предложена. Если доцентская — он обвинит Гао Сунняня в том, что он не выполняет своих обещаний. Если профессорская — тем лучше, он напишет, что его действия объясняются отнюдь не личной обидой, а лишь заботой об общем благе. Однако Гао избавил его от дальнейшей работы над письмом, не прислав вообще никакого приглашения. Зато Сунь предложили заключить новый контракт, да еще с прибавкой в жалованье. Поговаривали, что таким образом Гао хотел разрушить их союз. Сам же ректор утверждал, что он всегда исходит только из интересов дела и не допустит, чтобы невеста страдала из-за жениха: «Даже когда они станут мужем и женой и народят детей, я все равно буду считать, что идейные ошибки главы семьи не должны отражаться на детях и жене. В двадцатом веке в Китайской республике руководство
учебными заведениями должно основываться на элементарных демократических началах».
Узнав, что Сунь получила приглашение, Фан стал расспрашивать сослуживцев и выяснил, что все, даже иностранка, супруга Хань Сюэюя, уже получили приглашения, и лишь он один, как бесхвостая лисица из басни Эзопа, находится в идиотском положении. От злости у него пылала голова, леденели руки и ноги. Красивым фразам, которые он заготовил, теперь суждено было плесневеть в его душе. Он чувствовал себя хуже того студента, которому сообщили об отсрочке экзамена, когда он уже вызубрил все билеты. При встречах Гао Суннянь улыбался Фану во весь рот и делал вид, что ничего не произошло.
У администраторов есть свои методы общения с людьми: среди своих можно показывать дурной характер и капризничать, с теми же, кто вызывает подозрения или ненависть, следует обходиться как можно вежливее и любезнее. Гао Суннянь еще не очень поднаторел в этом искусстве — фальшь его улыбок можно было видеть издалека, как следы топорной работы на поддельном «предмете старины». Фану хотелось задать ему прямой вопрос, но он каждый раз сдерживал себя: во время ссоры верх одерживает не тот, кто первым откроет рот, а тот, кто последним его закроет. Хотя ректор не подает вида, он уж наверное продумал план действий; неосторожные слова Фана могут сделать его посмешищем в глазах людей, которые будут считать его самого виноватым в том, что он лишился чашки риса. Лучше платить ректору деланным равнодушием, всем своим видом показывая, что проблема заработка его не волнует,— это единственный способ «сохранить лицо».
Труднее было сносить предупредительность коллег. Они явно знали о его предстоящем увольнении, но, поскольку официально об этом не сообщалось, их сочувствие было как бы упрятано в пакет и извлекалось оттуда лишь украдкой. Люди, с которыми Фан раньше почти не общался, наносили ему неожиданные визиты. Он подозревал, что они являлись для того, чтобы выведать его настроение, и потому молчал. Но как Санта Клаус должен положить в чулок подарок, так и визитеры считали своим долгом не уходить, пока не выразят словами или по крайней мере взглядами своего сожаления по поводу случившегося. Такого рода сочувствие было еще тяжелее, чем откровенные насмешки. Едва гости показывали
свои спины, Хунцзянь скрежетал зубами и проклинал всех скопом: «Катитесь вы все в тартарары!»
До помолвки Сунь Жоуцзя часто навещала Фана, однако теперь ее посещения почти прекратились, и жениху приходилось самому ходить к ней. Прежде она казалась Фану девочкой, нуждающейся в советах и руководстве, но теперь он убедился, что у нее есть свои взгляды, к тому же весьма твердые. Узнав о его намерении отказаться от работы, она сказала, что не следует поддаваться минутному раздражению, ибо найти место нелегко, разве только у него уже есть надежные гарантии.
— А тебе разве хочется оставаться здесь? Ты же с самого начала говорила, что мечтаешь вернуться к родителям!
— Теперь другое дело! Теперь мне все равно, где жить, лишь бы мы были вместе.
Фан, конечно, радовался такой рассудительности и преданности своей невесты, но не собирался слушаться ее советов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Ван Чухоу перестал приглашать к себе коллег и ректора, и его компания распалась: Лю сердился на него за то, что не проявил усердия в деле сватовства, Чжао уехал, да и сам Ван готовился к переезду в Чэнду.
Подозрения Ли Мэйтина относительно причины, ускорившей брак Фана и Сунь, не оправдались. Но однажды Лу Цзысяо увидел в комнате Фан английскую брошюру из серии «университет на дому». Это была книжка Ласки 1 «О коммунизме», одна из тех, что оставил Синьмэй. Лу не мог связать двух слов ни на одном иностранном языке, но слово «соттишэт» он разобрал и не преминул сообщить о своем открытии Ли Мэйтину. Тот побежал докладывать ректору. Гао, хотя и был у Фана свидетелем при помолвке, в душе оставался им недоволен. Выслушав Ли, он сказал:
— Я хотел повысить его в должности, а у него, оказывается, сомнительные идеи! Придется со следующего семестра расторгнуть с ним контракт. А жаль, человек он не без способностей!
Так Фану не довелось остаться даже в «наложницах», вместо этого приходилось покидать «господский дом». Перед отъездом он передал библиотеке все книги Чжао, причем брошюра Ласки тоже заняла свое место на полке.
Узнав о предстоящем увольнении Фана, Хань Сюэюй схватил свою белогвардейскую жену и запрыгал с ней по комнате, как лягушка с блохой. Теперь он мог быть спокоен — никто уже не раскроет тайну происхождения
его диплома. В день завершения экзаменов он назвал к себе гостей, причем приглашения были разосланы от имени жены, а в качестве повода для вечера был назван национальный праздник США. Теперь всем должно быть ясно, что его жена настоящая американка — ведь патриотические чувства нельзя подделать. А раз так, значит, и подлинность его ученой степени, добытой в Америке, не может никем быть оспорена.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда осел, заупрямившись, остановится и его даже плетью с места не сдвинешь, европейский крестьянин умудряется приладить у него перед глазами пучок моркови; осел старается дотянуться до нее и — продолжает путь. А уж достанется ему в конце концов эта морковь или нет, зависит от настроения хозяина. Такую же тактику применяет и начальник по отношению к своим подчиненным. Гао Суннянь в свое время пообещал Фану повышение. Но после того, как Чжао оставил университет, Хунцзянь постепенно утратил вкус к этому пучку моркови, решив, что летом поищет себе другое место. Он уже предвкушал, как, получив из ректората приглашение на будущий год, вернет его вместе с письмом, критикующим университетские порядки, как изольет в нем собственное накопившееся за год недовольство. Точный текст письма он еще не мог составить, ибо не знал, какая должность будет ему предложена. Если доцентская — он обвинит Гао Сунняня в том, что он не выполняет своих обещаний. Если профессорская — тем лучше, он напишет, что его действия объясняются отнюдь не личной обидой, а лишь заботой об общем благе. Однако Гао избавил его от дальнейшей работы над письмом, не прислав вообще никакого приглашения. Зато Сунь предложили заключить новый контракт, да еще с прибавкой в жалованье. Поговаривали, что таким образом Гао хотел разрушить их союз. Сам же ректор утверждал, что он всегда исходит только из интересов дела и не допустит, чтобы невеста страдала из-за жениха: «Даже когда они станут мужем и женой и народят детей, я все равно буду считать, что идейные ошибки главы семьи не должны отражаться на детях и жене. В двадцатом веке в Китайской республике руководство
учебными заведениями должно основываться на элементарных демократических началах».
Узнав, что Сунь получила приглашение, Фан стал расспрашивать сослуживцев и выяснил, что все, даже иностранка, супруга Хань Сюэюя, уже получили приглашения, и лишь он один, как бесхвостая лисица из басни Эзопа, находится в идиотском положении. От злости у него пылала голова, леденели руки и ноги. Красивым фразам, которые он заготовил, теперь суждено было плесневеть в его душе. Он чувствовал себя хуже того студента, которому сообщили об отсрочке экзамена, когда он уже вызубрил все билеты. При встречах Гао Суннянь улыбался Фану во весь рот и делал вид, что ничего не произошло.
У администраторов есть свои методы общения с людьми: среди своих можно показывать дурной характер и капризничать, с теми же, кто вызывает подозрения или ненависть, следует обходиться как можно вежливее и любезнее. Гао Суннянь еще не очень поднаторел в этом искусстве — фальшь его улыбок можно было видеть издалека, как следы топорной работы на поддельном «предмете старины». Фану хотелось задать ему прямой вопрос, но он каждый раз сдерживал себя: во время ссоры верх одерживает не тот, кто первым откроет рот, а тот, кто последним его закроет. Хотя ректор не подает вида, он уж наверное продумал план действий; неосторожные слова Фана могут сделать его посмешищем в глазах людей, которые будут считать его самого виноватым в том, что он лишился чашки риса. Лучше платить ректору деланным равнодушием, всем своим видом показывая, что проблема заработка его не волнует,— это единственный способ «сохранить лицо».
Труднее было сносить предупредительность коллег. Они явно знали о его предстоящем увольнении, но, поскольку официально об этом не сообщалось, их сочувствие было как бы упрятано в пакет и извлекалось оттуда лишь украдкой. Люди, с которыми Фан раньше почти не общался, наносили ему неожиданные визиты. Он подозревал, что они являлись для того, чтобы выведать его настроение, и потому молчал. Но как Санта Клаус должен положить в чулок подарок, так и визитеры считали своим долгом не уходить, пока не выразят словами или по крайней мере взглядами своего сожаления по поводу случившегося. Такого рода сочувствие было еще тяжелее, чем откровенные насмешки. Едва гости показывали
свои спины, Хунцзянь скрежетал зубами и проклинал всех скопом: «Катитесь вы все в тартарары!»
До помолвки Сунь Жоуцзя часто навещала Фана, однако теперь ее посещения почти прекратились, и жениху приходилось самому ходить к ней. Прежде она казалась Фану девочкой, нуждающейся в советах и руководстве, но теперь он убедился, что у нее есть свои взгляды, к тому же весьма твердые. Узнав о его намерении отказаться от работы, она сказала, что не следует поддаваться минутному раздражению, ибо найти место нелегко, разве только у него уже есть надежные гарантии.
— А тебе разве хочется оставаться здесь? Ты же с самого начала говорила, что мечтаешь вернуться к родителям!
— Теперь другое дело! Теперь мне все равно, где жить, лишь бы мы были вместе.
Фан, конечно, радовался такой рассудительности и преданности своей невесты, но не собирался слушаться ее советов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112