Отстраняя предложенную ей зажигалку, Бао вдруг приподнялась и с сигаретой в зубах потянулась к его лицу; прикурив, она удовлетворенно выпустила изо рта кольцо дыма. Су даже похолодела от гнева: какие бессовестные, делают вид, что прикуривают, а сами целуются на глазах у публики. Не желая больше видеть такое неприличие, она поднялась и сказала, что пойдет вниз, хотя знала, что идти некуда: в каюте было душно, а в столовой сражались в мацзян. Сунь тоже хотела спуститься вниз и поинтересоваться, сколько просадил на сей раз ее муж, но тут же рассудила, что он, чего доброго, выместит на ней всю досаду за проигрыш, весь день будет пилить, зачем вылезла со своим любопытством. Поэтому она решила не рисковать и, нагнувшись к ребенку, спросила, не нужно ли ему кой-куда.
Су совершенно напрасно сочла Фан Хунцзяня бессовестным. В тот момент он так смутился, словно вся палуба только на него и глядела. В душе он сердился на Бао — слишком много она себе позволяла. Но он был недоволен и собой за то, что не имел решимости прямо сказать ей об этом. Ему исполнилось двадцать семь лет, он был давно обручен, но опыта в любви у него не было. Его отец при Цинской династии имел степень цзюйжэня и в своих родных местах — в захолустном уезде к югу от реки Янцзы — считался именитым человеком. Когда выходцы из этого уезда переселялись в большие города, они в девяти случаях из десяти становились либо кузнецами, либо носильщиками, либо занимались приготовлением бобового сыра. Самым распространенным изделием местных мастеров были глиняные куклы, а тамошние молодые люди, поступая в университеты, чаще всего избирали специальность строителя. Твердость железа, узость паланкина, преснятина бобового сыра и запах глины — из таких вот компонентов складывался характер земляков Фана. Даже тем из них, кому удавалось разбогатеть и стать чиновником, недоставало фантазии жить на широкую ногу. Один из уроженцев этого уезда по фамилии Чжоу открыл в Шанхае скобяную лавку, разбогател и вместе с другими земляками основал банк под названием «Разменное золото», назначив самого себя управляющим. Вспомнив о старинном обычае — добившись богатства и почета, возвращаться в родные места,— он однажды, ко дню праздника Чистоты и .Света, отправился в свой уезд совершить обряд на могилах предков, завязать знакомства с полезными людьми. Отец Фан Хунцзяня был видное лицо в округе, и Чжоу не мог не почтить его визитом. Это положило начало их приятельству, а затем они уж и породниться пожелали. Фан Хунцзянь в ту пору еще учился в средней школе, вопрос о своей будущей женитьбе он предоставил решать родителям и даже не видел девушки, с которой его заочно обручили. Правда, ему выдали ее фотокарточку, но она ничуть его не заинтересовала. Спустя два года, поступив в университет в Бэйпине , юноша впервые познал радости совместного обучения. При виде парочек, крутивших любовь, у него разгорались глаза. Припомнились рассказы о том, что невеста его всего один год пробыла в средней школе, а потом ушла осваивать в семье домоводство, чтобы стать примерной женой. Постепенно им овладело безотчетное недоброе чувство к девушке. Несколько дней он терзался обидой на судьбу и на родителей, потом расхрабрился и послал домой письмо с просьбой о расторжении помолвки. Дома он учился грамоте у отца, в школе был первым учеником, так что письмо ему удалось написать отменное по стилю, без единой ошибки против правил классической грамматики. Юноша писал:
«С некоторых пор обуревают меня мрачные предчувствия, я возлюбил одиночество и сторонюсь людей, в думах моих — холод осени. Устремлю взор в зеркало — вижу, как слабеет дух и вянет плоть. Весь мой облик являет вид человека, коему судьба не сулит долголетия. Опасаюсь, что коли сам не раскрою истинного своего состояния, барышне Чжоу суждено будет совершить роковую ошибку. Льщу себя надеждой, что вы, батюшка, снизойдете к моим мольбам и освободите меня от необдуманного обета. Лучше причинить малую боль сейчас, чем быть причиной страданий целой жизни».
Ему казалось, что, искусно подобрав слова, он размягчит своим письмом даже каменное сердце. Но вот как распушил его отец в ответном послании, пришедшем с экстренной почтой:
«Я, не считаясь с расходами, отправил тебя за тысячи ли совершенствоваться в науках. На что же ты тратишь время? На торчание перед зеркалом? Зачем тебе оно — ты же не дама и не девица. Только питомцы Грушевого сада будучи мужчинами, не расстаются с зеркалами, так за то их и презирают. Мог ли я думать, что, едва расставшись с родным домом, ты приобретешь столь дурные привычки? Какая боль, какая досада! А ведь древняя мудрость гласит: пока родители живы, не говори, что состарился. Ты же, не думая о том, как отец и мать беспокоятся о тебе, уехавшем в дальние края, пугаешь их возможностью своей смерти... Такова твоя сыновняя почтительность! А все дело, видно, в том, что у вас юнцы и девицы учатся вместе, тебе приглянулась какая-нибудь студентка, и ты решил переметнуться к ней. Ты пишешь, что в думах твоих — осень, а вот я убежден, что тут не без весенних порывов, и уж тут меня не переубедишь. Так вот, если ты не выкинешь дурь из головы, я перестану высылать тебе деньги и прикажу вернуться домой, а на будущий год обе свадьбы сразу сыграем — и твою и младшего брата. Подумай об, этом хорошенько!»
Фан Хунцзянь оробел так, что весь съежился: какова у старика проницательность! Он поспешил отправить домой письмо с извинениями и разъяснениями. Дескать, зеркала он не покупал, а только одолжил у соседа по комнате; в последние дни он принимал американский рыбий жир и немецкие витамины, так что настроение поднялось и лицо округлилось — да вот беда: лекарства очень уж дороги, много не купишь; что же касается женитьбы, то он со всей убедительностью просит отложить ее до получения диплома. Ранний брак стал бы помехой в учебе, к тому же содержать сейчас семью сам он не в состоянии, а увеличивать родительские расходы не считает себя вправе.
Из письма отец увидел, что его авторитет не слабеет и на расстоянии. Преисполненный самодовольства, он перевел сыну денег на укрепляющие средства. А Фан Хунцзянь отбросил игривые помыслы, начал изучать Шопенгауэра и часто произносил с видом знатока: «Никакой любви нет — есть лишь сексуальные им- пульсы!»
Незаметно подошел четвертый год университетских занятий — диплом и женитьба были теперь не за горами. И вот снова пришло письмо от отца:
«Только что получили телеграмму твоего тестя, из коей с прискорбием узнали, что Шуин простудилась. Европейский врач неправильно лечил ее, и тринадцатого сего месяца в четыре пополудни она навсегда ушла от нас... Близился день свадьбы, но в жизни редко все складывается удачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Су совершенно напрасно сочла Фан Хунцзяня бессовестным. В тот момент он так смутился, словно вся палуба только на него и глядела. В душе он сердился на Бао — слишком много она себе позволяла. Но он был недоволен и собой за то, что не имел решимости прямо сказать ей об этом. Ему исполнилось двадцать семь лет, он был давно обручен, но опыта в любви у него не было. Его отец при Цинской династии имел степень цзюйжэня и в своих родных местах — в захолустном уезде к югу от реки Янцзы — считался именитым человеком. Когда выходцы из этого уезда переселялись в большие города, они в девяти случаях из десяти становились либо кузнецами, либо носильщиками, либо занимались приготовлением бобового сыра. Самым распространенным изделием местных мастеров были глиняные куклы, а тамошние молодые люди, поступая в университеты, чаще всего избирали специальность строителя. Твердость железа, узость паланкина, преснятина бобового сыра и запах глины — из таких вот компонентов складывался характер земляков Фана. Даже тем из них, кому удавалось разбогатеть и стать чиновником, недоставало фантазии жить на широкую ногу. Один из уроженцев этого уезда по фамилии Чжоу открыл в Шанхае скобяную лавку, разбогател и вместе с другими земляками основал банк под названием «Разменное золото», назначив самого себя управляющим. Вспомнив о старинном обычае — добившись богатства и почета, возвращаться в родные места,— он однажды, ко дню праздника Чистоты и .Света, отправился в свой уезд совершить обряд на могилах предков, завязать знакомства с полезными людьми. Отец Фан Хунцзяня был видное лицо в округе, и Чжоу не мог не почтить его визитом. Это положило начало их приятельству, а затем они уж и породниться пожелали. Фан Хунцзянь в ту пору еще учился в средней школе, вопрос о своей будущей женитьбе он предоставил решать родителям и даже не видел девушки, с которой его заочно обручили. Правда, ему выдали ее фотокарточку, но она ничуть его не заинтересовала. Спустя два года, поступив в университет в Бэйпине , юноша впервые познал радости совместного обучения. При виде парочек, крутивших любовь, у него разгорались глаза. Припомнились рассказы о том, что невеста его всего один год пробыла в средней школе, а потом ушла осваивать в семье домоводство, чтобы стать примерной женой. Постепенно им овладело безотчетное недоброе чувство к девушке. Несколько дней он терзался обидой на судьбу и на родителей, потом расхрабрился и послал домой письмо с просьбой о расторжении помолвки. Дома он учился грамоте у отца, в школе был первым учеником, так что письмо ему удалось написать отменное по стилю, без единой ошибки против правил классической грамматики. Юноша писал:
«С некоторых пор обуревают меня мрачные предчувствия, я возлюбил одиночество и сторонюсь людей, в думах моих — холод осени. Устремлю взор в зеркало — вижу, как слабеет дух и вянет плоть. Весь мой облик являет вид человека, коему судьба не сулит долголетия. Опасаюсь, что коли сам не раскрою истинного своего состояния, барышне Чжоу суждено будет совершить роковую ошибку. Льщу себя надеждой, что вы, батюшка, снизойдете к моим мольбам и освободите меня от необдуманного обета. Лучше причинить малую боль сейчас, чем быть причиной страданий целой жизни».
Ему казалось, что, искусно подобрав слова, он размягчит своим письмом даже каменное сердце. Но вот как распушил его отец в ответном послании, пришедшем с экстренной почтой:
«Я, не считаясь с расходами, отправил тебя за тысячи ли совершенствоваться в науках. На что же ты тратишь время? На торчание перед зеркалом? Зачем тебе оно — ты же не дама и не девица. Только питомцы Грушевого сада будучи мужчинами, не расстаются с зеркалами, так за то их и презирают. Мог ли я думать, что, едва расставшись с родным домом, ты приобретешь столь дурные привычки? Какая боль, какая досада! А ведь древняя мудрость гласит: пока родители живы, не говори, что состарился. Ты же, не думая о том, как отец и мать беспокоятся о тебе, уехавшем в дальние края, пугаешь их возможностью своей смерти... Такова твоя сыновняя почтительность! А все дело, видно, в том, что у вас юнцы и девицы учатся вместе, тебе приглянулась какая-нибудь студентка, и ты решил переметнуться к ней. Ты пишешь, что в думах твоих — осень, а вот я убежден, что тут не без весенних порывов, и уж тут меня не переубедишь. Так вот, если ты не выкинешь дурь из головы, я перестану высылать тебе деньги и прикажу вернуться домой, а на будущий год обе свадьбы сразу сыграем — и твою и младшего брата. Подумай об, этом хорошенько!»
Фан Хунцзянь оробел так, что весь съежился: какова у старика проницательность! Он поспешил отправить домой письмо с извинениями и разъяснениями. Дескать, зеркала он не покупал, а только одолжил у соседа по комнате; в последние дни он принимал американский рыбий жир и немецкие витамины, так что настроение поднялось и лицо округлилось — да вот беда: лекарства очень уж дороги, много не купишь; что же касается женитьбы, то он со всей убедительностью просит отложить ее до получения диплома. Ранний брак стал бы помехой в учебе, к тому же содержать сейчас семью сам он не в состоянии, а увеличивать родительские расходы не считает себя вправе.
Из письма отец увидел, что его авторитет не слабеет и на расстоянии. Преисполненный самодовольства, он перевел сыну денег на укрепляющие средства. А Фан Хунцзянь отбросил игривые помыслы, начал изучать Шопенгауэра и часто произносил с видом знатока: «Никакой любви нет — есть лишь сексуальные им- пульсы!»
Незаметно подошел четвертый год университетских занятий — диплом и женитьба были теперь не за горами. И вот снова пришло письмо от отца:
«Только что получили телеграмму твоего тестя, из коей с прискорбием узнали, что Шуин простудилась. Европейский врач неправильно лечил ее, и тринадцатого сего месяца в четыре пополудни она навсегда ушла от нас... Близился день свадьбы, но в жизни редко все складывается удачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112