Смешанный с ароматом пудры и одеколона, он вызывал у Фана тошноту, закурить же, чтобы перебить запах, Фан не решился. Сразу видно, что из Парижа, думал он. Привезла сюда целую «симфонию запахов» парижского рынка. Воистину, Париж— это целый мир: именно там он впервые встретился с Шэнями, а здесь пути их снова сошлись.
Госпожа Шэнь была невзрачна, зато крикливо одета. В темных мешках под глазами она, видимо, как в термосе, хранила горячие слезы. Окрашенная губной помадой слюна оставляла на ее темно-желтых зубах кровавые следы, как на обложке детективного романа. В свою речь она то и дело вставляла французские восклицания вроде, изгибаясь при этом всем телом, причем каждое движение усиливало исходивший от нее запах. Фану не терпелось сказать ей, что для разговора достаточно рта и что от подобных изгибов может сломаться позвоночник.
По отвислой нижней губе господина Шэня можно было легко догадаться, что он страдает словесным недержанием. Сейчас он рассказывает о том, как ему сплошь да рядом удавалось пробудить у французов сочувствие к Китаю в его войне с Японией:
— После эвакуации Нанкина многие во Франции говорили, что с Китаем покончено, а я им отвечал, что в первую мировую войну их правительство тоже уезжало из Парижа, а победили все-таки французы. Им нечего было возразить!
Правительство и то может переехать в другой город, подумал Фан, а он не решается пересесть в другое кресло...
Чжао Синьмэй изрек с видом ценителя:
— Удачный ответ! Почему бы вам не написать на эту тему статью?
— Вам не приходилось видеть зарубежные корреспонденции моей жены в «Шанхайском вестнике»? Там рассказано об этом диалоге,— несколько разочарованно произнес господин Шэнь.
— Ну, стоит ли вспоминать об этом? Кого могли заинтересовать мои статейки!—деланно засмеялась госпожа Шэнь, сделав мужу знак рукой.
— Как же, как же, я читал! Вот теперь вспомнил, что там действительно говорилось о переезде правительства...
— А мне не довелось,— сказал Фан.— Как называлась корреспонденция?
— Вы, философы, заняты вневременными проблемами, где уж вам читать газеты! А название... Вот только что в голове вертелось...— Чжао, разумеется, в глаза не видал той корреспонденции, но не хотел упустить случая уколоть Фана.
Су пришла ему на помощь:
— Хунцзянь был тогда, наверное, в провинции, у родных, и не мог видеть шанхайских газет. Корреспонденция называлась «Письмо сестрам-соотечественницам» и была помещена в рубрике «Птица-вестник из Европы в Азию, проливающую свою кровь». Я не ошиблась, госпожа Шэнь?
— Верно, верно! «Письмо сестрам-соотечественницам», «Птица-вестник...» Как звучно! И какая у тебя память, Вэньвань! —захлопал в ладоши Чжао.
— Недаром все говорят о ваших талантах! Запомнили даже такую безделицу,— скромничала госпожа Шэнь.
— По-настоящему хорошие вещи не приходится запоминать, они сами остаются в памяти.
— Госпожа Шэнь писала эту статью для женщин, так что «брату-соотечественнику» простительно не читать ее,— сказала Тан, обращаясь к Хунцзяню. Тот парировал:
— Да и таким девушкам, как вы, тоже необязательно — ведь госпожа Шэнь обращалась к «сестрам», а не «племянницам» и не к «внучкам».
Как бы извиняясь за свою забывчивость, Чжао наговорил госпоже Шэнь любезностей и добавил, что Китайско-Американское агентство печати собирается
выпускать издание для женщин, в котором она могла бы сотрудничать. Это еще более расположило супругов Шэнь в его пользу. Слуга отодвинул занавес, отделявший столовую от гостиной, и Су пригласила гостей к столу. Фан почувствовал себя преступником, которому вышла амнистия. После чая он поспешил занять место рядом с Тан. Госпожа Шэнь без умолку говорила о чем-то Чжао. Фан заметил, что у того насморк, каковое обстоятельство и помогало ему выдерживать соседство собеседницы. Господин Шэнь вел с Су разговор о том, чтобы она попросила отца — Шэнь величал его «дядюшкой» — подыскать ему приличное место в Гонконге. Фан решил воспользоваться благоприятной обстановкой и тихо спросил Тан:
— Вы ничего не ели. Может, вам нездоровится?
— Я в поле здорова и ела все подряд.
— Зачем вы говорите неправду? Я ведь не хозяин, не обижусь. Вы выпили глоток бульона, потом нахмурились и ничего больше не брали в рот.
— А зачем смотреть, как другие едят? Может быть, я не хотела, чтобы вы видели меня жующей, и предпочла остаться голодной. Ха-ха, не принимайте это всерьез, господин Фан. Вот уж я не знала, что вы за мной наблюдаете. Лучше скажите мне, почему у вас был такой страдальческий вид, когда вы сидели рядом с госпожой Шэнь?
— Так вы тоже из наблюдателей! — И оба рассмеялись, как понимающие друг друга заговорщики.
— Господин Фан, сегодняшний визит меня несколько разочаровал. Я думала, вы схватитесь с Чжао Синьмэем, а ничего не случилось.
— Да, спектакля не получилось, вы уж извините. Господин Чжао неправильно оценил характер моих отношений с вашей кузиной — может быть, так же, как и вы. Поэтому я не стал отвечать на его выпады, пусть знает, что у нас нет столкновения интересов.
— Правда? Но ведь стоило кузине намекнуть, и недоразумение рассеялось бы.
— У нее могут быть свои соображения. Если бы господин Чжао думал, что у него нет соперника, он не проявил бы себя полностью. Всегда считалось полезным раззадорить полководца перед сражением. Только противник оказался инвалидной командой — и не умеет и не желает сражаться...
— Разве в отряде нет добровольцев?
— Какое! Сплошь мобилизованные из-под палки.
— Но ведь побежденный часто пользуется большим сочувствием...— Тан почувствовала, что ее слова могут быть превратно истолкованы, и покраснела.— Я хотела сказать, что сестра сочувствует угнетенным нациям...
У Фана от радости екнуло сердце.
— Об этом мне трудно судить. Я хотел бы пригласить вас с сестрой завтра на ужин в «Эмэйчунь». Вы не откажетесь? — Видя, что Тан колеблется, он продолжал: — Я понимаю, что это слишком смело с моей стороны. Су говорила мне, что у вас много друзей, может быть, я не достоин быть в их числе, но мне бы этого хотелось.
— Сестра выдумывает, нет у меня никаких друзей. Что именно она сказала?
— Ничего особенного. Что вы светская девушка, что у вас много знакомых.
— Как странно, я же провинциалка, нигде не бываю...
— Прошу вас, не церемоньтесь, приходите завтра! Мне хочется вкусно поесть, но одному идти вовсе не интересно, вот я и сделаю вид, что угощаю вас, а сам буду получать удовольствие. Так соглашайтесь!
— Вы так ловко уговариваете, что придется пойти! Во сколько прикажете?
Фан, радостно возбужденный, назначил время. Тут до него донесся громкий голос госпожи Шэнь:
— Я была на всемирном конгрессе женщин и обнаружила одну общую тенденцию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Госпожа Шэнь была невзрачна, зато крикливо одета. В темных мешках под глазами она, видимо, как в термосе, хранила горячие слезы. Окрашенная губной помадой слюна оставляла на ее темно-желтых зубах кровавые следы, как на обложке детективного романа. В свою речь она то и дело вставляла французские восклицания вроде, изгибаясь при этом всем телом, причем каждое движение усиливало исходивший от нее запах. Фану не терпелось сказать ей, что для разговора достаточно рта и что от подобных изгибов может сломаться позвоночник.
По отвислой нижней губе господина Шэня можно было легко догадаться, что он страдает словесным недержанием. Сейчас он рассказывает о том, как ему сплошь да рядом удавалось пробудить у французов сочувствие к Китаю в его войне с Японией:
— После эвакуации Нанкина многие во Франции говорили, что с Китаем покончено, а я им отвечал, что в первую мировую войну их правительство тоже уезжало из Парижа, а победили все-таки французы. Им нечего было возразить!
Правительство и то может переехать в другой город, подумал Фан, а он не решается пересесть в другое кресло...
Чжао Синьмэй изрек с видом ценителя:
— Удачный ответ! Почему бы вам не написать на эту тему статью?
— Вам не приходилось видеть зарубежные корреспонденции моей жены в «Шанхайском вестнике»? Там рассказано об этом диалоге,— несколько разочарованно произнес господин Шэнь.
— Ну, стоит ли вспоминать об этом? Кого могли заинтересовать мои статейки!—деланно засмеялась госпожа Шэнь, сделав мужу знак рукой.
— Как же, как же, я читал! Вот теперь вспомнил, что там действительно говорилось о переезде правительства...
— А мне не довелось,— сказал Фан.— Как называлась корреспонденция?
— Вы, философы, заняты вневременными проблемами, где уж вам читать газеты! А название... Вот только что в голове вертелось...— Чжао, разумеется, в глаза не видал той корреспонденции, но не хотел упустить случая уколоть Фана.
Су пришла ему на помощь:
— Хунцзянь был тогда, наверное, в провинции, у родных, и не мог видеть шанхайских газет. Корреспонденция называлась «Письмо сестрам-соотечественницам» и была помещена в рубрике «Птица-вестник из Европы в Азию, проливающую свою кровь». Я не ошиблась, госпожа Шэнь?
— Верно, верно! «Письмо сестрам-соотечественницам», «Птица-вестник...» Как звучно! И какая у тебя память, Вэньвань! —захлопал в ладоши Чжао.
— Недаром все говорят о ваших талантах! Запомнили даже такую безделицу,— скромничала госпожа Шэнь.
— По-настоящему хорошие вещи не приходится запоминать, они сами остаются в памяти.
— Госпожа Шэнь писала эту статью для женщин, так что «брату-соотечественнику» простительно не читать ее,— сказала Тан, обращаясь к Хунцзяню. Тот парировал:
— Да и таким девушкам, как вы, тоже необязательно — ведь госпожа Шэнь обращалась к «сестрам», а не «племянницам» и не к «внучкам».
Как бы извиняясь за свою забывчивость, Чжао наговорил госпоже Шэнь любезностей и добавил, что Китайско-Американское агентство печати собирается
выпускать издание для женщин, в котором она могла бы сотрудничать. Это еще более расположило супругов Шэнь в его пользу. Слуга отодвинул занавес, отделявший столовую от гостиной, и Су пригласила гостей к столу. Фан почувствовал себя преступником, которому вышла амнистия. После чая он поспешил занять место рядом с Тан. Госпожа Шэнь без умолку говорила о чем-то Чжао. Фан заметил, что у того насморк, каковое обстоятельство и помогало ему выдерживать соседство собеседницы. Господин Шэнь вел с Су разговор о том, чтобы она попросила отца — Шэнь величал его «дядюшкой» — подыскать ему приличное место в Гонконге. Фан решил воспользоваться благоприятной обстановкой и тихо спросил Тан:
— Вы ничего не ели. Может, вам нездоровится?
— Я в поле здорова и ела все подряд.
— Зачем вы говорите неправду? Я ведь не хозяин, не обижусь. Вы выпили глоток бульона, потом нахмурились и ничего больше не брали в рот.
— А зачем смотреть, как другие едят? Может быть, я не хотела, чтобы вы видели меня жующей, и предпочла остаться голодной. Ха-ха, не принимайте это всерьез, господин Фан. Вот уж я не знала, что вы за мной наблюдаете. Лучше скажите мне, почему у вас был такой страдальческий вид, когда вы сидели рядом с госпожой Шэнь?
— Так вы тоже из наблюдателей! — И оба рассмеялись, как понимающие друг друга заговорщики.
— Господин Фан, сегодняшний визит меня несколько разочаровал. Я думала, вы схватитесь с Чжао Синьмэем, а ничего не случилось.
— Да, спектакля не получилось, вы уж извините. Господин Чжао неправильно оценил характер моих отношений с вашей кузиной — может быть, так же, как и вы. Поэтому я не стал отвечать на его выпады, пусть знает, что у нас нет столкновения интересов.
— Правда? Но ведь стоило кузине намекнуть, и недоразумение рассеялось бы.
— У нее могут быть свои соображения. Если бы господин Чжао думал, что у него нет соперника, он не проявил бы себя полностью. Всегда считалось полезным раззадорить полководца перед сражением. Только противник оказался инвалидной командой — и не умеет и не желает сражаться...
— Разве в отряде нет добровольцев?
— Какое! Сплошь мобилизованные из-под палки.
— Но ведь побежденный часто пользуется большим сочувствием...— Тан почувствовала, что ее слова могут быть превратно истолкованы, и покраснела.— Я хотела сказать, что сестра сочувствует угнетенным нациям...
У Фана от радости екнуло сердце.
— Об этом мне трудно судить. Я хотел бы пригласить вас с сестрой завтра на ужин в «Эмэйчунь». Вы не откажетесь? — Видя, что Тан колеблется, он продолжал: — Я понимаю, что это слишком смело с моей стороны. Су говорила мне, что у вас много друзей, может быть, я не достоин быть в их числе, но мне бы этого хотелось.
— Сестра выдумывает, нет у меня никаких друзей. Что именно она сказала?
— Ничего особенного. Что вы светская девушка, что у вас много знакомых.
— Как странно, я же провинциалка, нигде не бываю...
— Прошу вас, не церемоньтесь, приходите завтра! Мне хочется вкусно поесть, но одному идти вовсе не интересно, вот я и сделаю вид, что угощаю вас, а сам буду получать удовольствие. Так соглашайтесь!
— Вы так ловко уговариваете, что придется пойти! Во сколько прикажете?
Фан, радостно возбужденный, назначил время. Тут до него донесся громкий голос госпожи Шэнь:
— Я была на всемирном конгрессе женщин и обнаружила одну общую тенденцию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112