Фан забеспокоился. Однажды рано утром нарочный принес ему письмо от Чжао Синьмэя, который писал, что не застал Фана в банке и просит его, если это возможно, прийти сегодня в четыре часа для разговора о важном деле. Далее следовала приписка: «Все, что произошло между нами, прошу считать совершенным недоразумением». Особенно удивила Фана подпись: «Ваш сочувственник Синьмэй». Фан терялся в догадках: зачем Чжао хочет встретиться с ним теперь, после того, как вопрос о его женитьбе на Су Вэньвань вроде бы уже решен — не звать же Фана в шаферы? Скоро пришли газеты. Жена младшего брата развернула одну и вдруг спросила, как зовут подругу Хунцзяня — не Су Вэньвань? Смутившись под взглядом невестки, Хунцзянь спросил, в чем дело. Та показала ему объявление, оповещавшее читателей о помолвке дочери Су Хунъе с сыном Цао Юаньчжэня. Хунцзянь даже вскрикнул от изумления и тут же решил: вот оно то «важное дело», о котором собирается говорить Чжао. Но до чего глупыми могут быть женщины! Выйти за
Цао Юаньлана! А Чжао Синьмэя по-настоящему жалко.
Фан не мог знать, что Су, давая согласие Цао Юаньлану, тоже сказала:
— Бедняжка Чжао, теперь он будет корить меня за жестокость.
Поэт от радости забыл все, что знал о тонкостях женской психологии, и сказал:
— Не беспокойся, он найдет другую. Мне хочется, чтобы все стали счастливыми, как я. Пусть уж поскорее улыбнется ему удача.
Су нахмурилась и промолчала. Тут Цао понял свою ошибку. Увлекшись современной поэзией, он забыл о строке Юань Чжэня:
Море повидав, станешь ли смотреть на речку?
Су, несомненно, полагала, что любившему ее человеку не может понравиться другая женщина. Подсознательно она наверняка хотела, чтобы Чжао не женился, а терпеливо ждал, пока она овдовеет. Придя домой, Цао Юаньлан быстренько написал стихотворное обращение к Су, дабы выразить свою радость и загладить оплошность. Смысл стихотворения состоял в том, что он отвергает принцип частной собственности и отныне будет делить с Су свою душу и тело — в том числе, видимо, и прыщи, выступившие на его лице от беготни по жаре.
В назначенное время Фан подошел к многоквартирному дому, в котором обитал Чжао Синьмэй. Из раскрытых окон доносились звуки радио — какая-то эстрадная звезда отечественного производства манерно выводила модную тогда «Весеннюю песнь любви»:
Почему же ты медлишь, весна, весна?
В моем сердце уже распустился цветок!
Ах! Моя любовь...
Из этих слов логически вытекало, что не успеет наступить лето, как у героини уже завяжется плод. Голос певицы казался липким и тягучим, как будто он тек из носа, или скорее из слоновьего хобота — такими долгими были рулады. Эти самые звуки донеслись из квартиры Чжао на втором этаже. Нажимая кнопку звонка, фан с раздражением подумал, что слушать такое пение — все равно что любоваться порнографическими картинками. Разумеется, это свидетельствует об умственной отсталости или душевном расстройстве. Неужели любовная неудача довела Чжао до такого состояния?
Служанка открыла дверь и взяла у него визитную карточку, звуки радио умолкли. Фана провели в маленькую, довольно изящно обставленную гостиную, на стенах которой висели под стеклом большие фотографии покойного отца Чжао Синьмэя, его самого в ученой мантии с дипломом бакалавра в руке и его американского профессора с дарственным автографом. Был еще коллективный снимок группы китайских студентов в Америке, сделанный во время летних каникул. Чжао сидел в первом ряду, но чтобы не возникало сомнений, красными чернилами над его головой был поставлен крестик, который пришелся прямо на живот стоявшего позади однокашника. С первого взгляда могло показаться, что тот совершил над собой харакири. Далее Фан обратил внимание на длинную, узкую фотографию, на которой Су, в платке и — предположительно — пастушеском наряде, гнала перед собой белых барашков; от нее веяло чем-то классическим, буколическим, пасторальным. Жаль только, героиня уделяла барашкам мало внимания — ее улыбающееся лицо было обращено к зрителям. Как явствовало из надписи, фотография была сделана Су во французской деревне и подарена Чжао после ее возвращения на родину. Неожиданно для себя Фан ощутил легкий приступ ревности: Су никогда не показывала ему этого снимка. Кроме фотографий, на стенах были развернуты два свитка с оттиснутыми на них печатями Чжао. На первом, каллиграфическом, рукой Дун Сечуаня было написано несколько шутливых фраз в классическом стиле о том, что человека, оставшегося до тридцати лет холостяком, можно назвать «постигшим смысл жизни». Второй свиток был живописным. Изображенная на нем картина принадлежала кисти супруги Дуна и именовалась «Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ»
Пока Фан разглядывал все это, вышел Чжао — весь красный, не то от жары, не то от смущения, в пиджаке, который он застегивал на ходу. Гость попросил хозяина не церемониться, пиджаки были сняты, на столе появился чай, сигареты и прохладительное питье. Фан похвалил убранство гостиной и выяснил, что Чжао живет в доме со своей матерью и тремя слугами, старший брат с женой переехал в Тяньцзинь. Чжао пристально взглянул на собеседника и участливо произнес:
— А вы сильно похудели!
— Да вот, все болею с тех пор, как вы меня напоили.
— Прошу вас, не ворошите прошлое! Как говорится, не подерешься — не подружишься, а нам стоит дружить, ведь наверняка придется часто встречаться. Скажите лучше, когда вы узнали о любви Су и Цао?
— Сегодня утром из газетного объявления.
— А я еще позавчера.— В голосе хозяина прозвучало удовлетворение.— Она сама сказала мне и тут же присовокупила множество любезностей по моему адресу. Но я так и не знаю, что за человек этот Цао Юаньлан.
— Я с ним встречался, но мне никогда не приходило в голову, что он окажется избранником Су. Я был уверен, что она выйдет за вас.
— А я считал вас ее героем! И откуда взялся этот Цао? Ловка же она, однако, столько времени водила нас за нос! Говоря откровенно, за это ее можно уважать. Значит, мы теперь товарищи по несчастью, а в дальнейшем станем товарищами по работе.
— Как, и вы приглашены в университет Саньлюй?
Чжао стал рассказывать гостю всю подоплеку этой
истории. Университет Саньлюй — заведение новорожденное, а его ректор Гао Суннянь — бывший учитель Чжао. Получив приглашение стать деканом факультета политических наук, Чжао поначалу хотел было отклонить его, не желая расставаться с Су; узнав от нее, что Фан Хунцзянь ищет себе место преподавателя в государственном университете, он заочно рекомендовал его Гао Сунняню, надеясь таким образом избавиться от соперника. Но Гао Суннянь не оставлял Чжао в покое, забрасывал его телеграммами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Цао Юаньлана! А Чжао Синьмэя по-настоящему жалко.
Фан не мог знать, что Су, давая согласие Цао Юаньлану, тоже сказала:
— Бедняжка Чжао, теперь он будет корить меня за жестокость.
Поэт от радости забыл все, что знал о тонкостях женской психологии, и сказал:
— Не беспокойся, он найдет другую. Мне хочется, чтобы все стали счастливыми, как я. Пусть уж поскорее улыбнется ему удача.
Су нахмурилась и промолчала. Тут Цао понял свою ошибку. Увлекшись современной поэзией, он забыл о строке Юань Чжэня:
Море повидав, станешь ли смотреть на речку?
Су, несомненно, полагала, что любившему ее человеку не может понравиться другая женщина. Подсознательно она наверняка хотела, чтобы Чжао не женился, а терпеливо ждал, пока она овдовеет. Придя домой, Цао Юаньлан быстренько написал стихотворное обращение к Су, дабы выразить свою радость и загладить оплошность. Смысл стихотворения состоял в том, что он отвергает принцип частной собственности и отныне будет делить с Су свою душу и тело — в том числе, видимо, и прыщи, выступившие на его лице от беготни по жаре.
В назначенное время Фан подошел к многоквартирному дому, в котором обитал Чжао Синьмэй. Из раскрытых окон доносились звуки радио — какая-то эстрадная звезда отечественного производства манерно выводила модную тогда «Весеннюю песнь любви»:
Почему же ты медлишь, весна, весна?
В моем сердце уже распустился цветок!
Ах! Моя любовь...
Из этих слов логически вытекало, что не успеет наступить лето, как у героини уже завяжется плод. Голос певицы казался липким и тягучим, как будто он тек из носа, или скорее из слоновьего хобота — такими долгими были рулады. Эти самые звуки донеслись из квартиры Чжао на втором этаже. Нажимая кнопку звонка, фан с раздражением подумал, что слушать такое пение — все равно что любоваться порнографическими картинками. Разумеется, это свидетельствует об умственной отсталости или душевном расстройстве. Неужели любовная неудача довела Чжао до такого состояния?
Служанка открыла дверь и взяла у него визитную карточку, звуки радио умолкли. Фана провели в маленькую, довольно изящно обставленную гостиную, на стенах которой висели под стеклом большие фотографии покойного отца Чжао Синьмэя, его самого в ученой мантии с дипломом бакалавра в руке и его американского профессора с дарственным автографом. Был еще коллективный снимок группы китайских студентов в Америке, сделанный во время летних каникул. Чжао сидел в первом ряду, но чтобы не возникало сомнений, красными чернилами над его головой был поставлен крестик, который пришелся прямо на живот стоявшего позади однокашника. С первого взгляда могло показаться, что тот совершил над собой харакири. Далее Фан обратил внимание на длинную, узкую фотографию, на которой Су, в платке и — предположительно — пастушеском наряде, гнала перед собой белых барашков; от нее веяло чем-то классическим, буколическим, пасторальным. Жаль только, героиня уделяла барашкам мало внимания — ее улыбающееся лицо было обращено к зрителям. Как явствовало из надписи, фотография была сделана Су во французской деревне и подарена Чжао после ее возвращения на родину. Неожиданно для себя Фан ощутил легкий приступ ревности: Су никогда не показывала ему этого снимка. Кроме фотографий, на стенах были развернуты два свитка с оттиснутыми на них печатями Чжао. На первом, каллиграфическом, рукой Дун Сечуаня было написано несколько шутливых фраз в классическом стиле о том, что человека, оставшегося до тридцати лет холостяком, можно назвать «постигшим смысл жизни». Второй свиток был живописным. Изображенная на нем картина принадлежала кисти супруги Дуна и именовалась «Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ»
Пока Фан разглядывал все это, вышел Чжао — весь красный, не то от жары, не то от смущения, в пиджаке, который он застегивал на ходу. Гость попросил хозяина не церемониться, пиджаки были сняты, на столе появился чай, сигареты и прохладительное питье. Фан похвалил убранство гостиной и выяснил, что Чжао живет в доме со своей матерью и тремя слугами, старший брат с женой переехал в Тяньцзинь. Чжао пристально взглянул на собеседника и участливо произнес:
— А вы сильно похудели!
— Да вот, все болею с тех пор, как вы меня напоили.
— Прошу вас, не ворошите прошлое! Как говорится, не подерешься — не подружишься, а нам стоит дружить, ведь наверняка придется часто встречаться. Скажите лучше, когда вы узнали о любви Су и Цао?
— Сегодня утром из газетного объявления.
— А я еще позавчера.— В голосе хозяина прозвучало удовлетворение.— Она сама сказала мне и тут же присовокупила множество любезностей по моему адресу. Но я так и не знаю, что за человек этот Цао Юаньлан.
— Я с ним встречался, но мне никогда не приходило в голову, что он окажется избранником Су. Я был уверен, что она выйдет за вас.
— А я считал вас ее героем! И откуда взялся этот Цао? Ловка же она, однако, столько времени водила нас за нос! Говоря откровенно, за это ее можно уважать. Значит, мы теперь товарищи по несчастью, а в дальнейшем станем товарищами по работе.
— Как, и вы приглашены в университет Саньлюй?
Чжао стал рассказывать гостю всю подоплеку этой
истории. Университет Саньлюй — заведение новорожденное, а его ректор Гао Суннянь — бывший учитель Чжао. Получив приглашение стать деканом факультета политических наук, Чжао поначалу хотел было отклонить его, не желая расставаться с Су; узнав от нее, что Фан Хунцзянь ищет себе место преподавателя в государственном университете, он заочно рекомендовал его Гао Сунняню, надеясь таким образом избавиться от соперника. Но Гао Суннянь не оставлял Чжао в покое, забрасывал его телеграммами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112