Одновременно приходило на ум, сколько позволяла судить примирительная, местами льстивая тактика председателя, что, наряду с самыми жесткими директивами сверху, в запасе у него, на аварийный случай, имелись и другие, прямо противоположные.
– У меня как раз имеется вопрос... – гибко, как ни в чем не бывало, снова включился он. – В груде поступивших к нам писем, наряду с восхищением и благодарностью, мы наткнулись на тревожный сигнал от некоего Расторгуева из Калуги, где указывается... впрочем, цитирую по тексту! – Он помычал, ища в документе нужную строку. – Вот он пишет, что, «находясь в цирке на вечернем представлении двадцатого марта текущего года совместно с товарищем, тоже командировочным, оба они стали свидетелями, как артист Бамба, не покидая арены, снял запотевшие от духоты очки со старушки, сидевшей рядом ниже, на галерке же, и после протирки воротил их на прежнее место, что не совсем согласуется с передовым марксистским мировоззрением...». Автор высказывает законную тревогу насчет юношества, способного извлечь отсюда неправильные выводы. Комиссия рассчитывает получить авторитетное разъяснение...
Взглядом, обращенным в потолок, Дюрсо призвал к состраданию сперва небо правосудное, потом собственную дочь, с пристальным интересом следившую за сменяющимися фазами отцовского преображения.
– Он, что же, снизу так и дотянулся до старухи? Не припоминаю такого случая... – как бы через силу отозвался старик. – Но положим даже так, все равно не вижу состава преступления. – А что, сделать небольшую yслугу пожилой женщине, возможно, заслуженной пенсионерке гражданской войны, у них в Калуге считается нехорошо? Нет, абсолютно не помню, но... чего он собственно хочет, пособия или чего?
– В корреспонденции выражено желание получить научное разъяснение, согласитесь, несколько странного факта.
– Простите, а вы лично этого не смогли? Если вам известно как передовому человеку, что факты образуются из окружающей обстановки, то вот и запросите у вашего корреспондента возраст, образование... ну, и плюс к тому сколько чего было у них перед тем выпито в забегаловке! – И, беззвучно, подивясь нерасторопности, судя по внешности, высокооплачиваемого чиновника, сдержанно предложил, если недоумения калужского Расторгуева исчерпываются перечисленным, перейти к вещам более серьезным наконец.
Несмотря на очевидную для всех сущность явления, присутствующие зачарованно вслушивались затем в бульканье наливаемого в стакан боржома, кстати, чем-то напоминавшее собственную речь Дюрсо, временами столь неразборчивую, что повергала в отчаянье стенографистку за фикусом в углу. Собранию была также предоставлена возможность наблюдать процедуру принятия великим человеком большой заграничной пилюли и, после запивания, глотательные движенья царственного кадыка.
При всей ее учености, под влияньем столичной молвы, не иначе, комиссия с живым нетерпеньем дожидалась обещанного последним пунктом в повестке показа фрагментов из репертуара Бамба. Под оболочкой солидной, даже суровой авторитетности таилось более чем детское любопытство к непонятному, кстати, воодушевлявшее их в повседневных занятиях, а келейно организованная, с уважительной целью и бесплатная к тому же демонстрация чуда освобождала собравшееся старичье в их академических рангах от унизительной необходимости хлопотать о билетах через месткомы или самим торчать в очереди, где их запросто могла обидеть, затолкать или, что еще хуже, опознать, застукать на сомнительном дельце непосвященная толпа. Не исключено даже, что в основе проявленного ими поначалу медицинского усердия частично лежало и стремление оплатить авансом, натурой, предстоящее удовольствие. Однако, по мере приближения к желанному моменту, после неоднократных, более чем фантастических реприз старика Дюрсо, собранием стала овладевать какая-то унылая робость, проистекавшая в свою очередь из опасенья быть втянутым в некую бессовестно-площадную авантюру. Так что, когда председательствующий дважды, через долгую промежуточную паузу, осведомлялся о желающих высказаться или получить уточнительные справки на предмет обязательного, впереди, медицинского заключения, собрание оба раза перемолчало с опущенной головой либо с ребячьей решимостью в глазах смотрело в сторону во избежанье вызова к доске.
– В самом деле, если у кого имеется не слишком секретный интерес, то дирекция аттракциона просит не стесняться... – озабоченно, вслед за ним прибавил Дюрсо, прищуренным взором поверх золотых очков обводя собрание и выбирая подходящую жертву, чтобы после кратчайшей рапирной схватки опереться на ее поверженный авторитет как незыблемую скалу... и вдруг нацелился перстом в одного из второго ряда, пожалуй, самого почтенного и неслышного из всех, несмотря на видневшиеся в вороте халата генеральские выпушки военно-медицинского ведомства. – Вот у вас, например, коллега, немножко читается в лице недоверчивый осадок. Как говорил покойный Гиппократ, не будем ничего таить в себе, чтоб не заболеть. Давайте, выкладывайте из себя, что у вас там имеется.
То и был знаменитый генерал от паразитологии. Патриарх по всем статьям, прочие в сыновья ему годились. И хотя по своей специальности делать ему в комиссии было нечего, он по собственному почину напросился туда из нередкой у стариков потребности взглянуть, что делается по соседству, за околицей. Соскучась в домашней своей, до тонкости освоенной специальности, стал он последние годы, в мыслях пока, расширять сферу паразитоведения на самый род людской, не менее богато населенный в этом смысле, чем нижние этажи природы: притворство с шарлатанством считал он опознавательным признаком вида... Пригретый косым пучком света от юпитера, все заседание просидел он в мирном полудремотном молчании, втянув голову в плечи, отрываясь от своих ученых раздумий только разве ради постороннего восклицания либо произнесенного вслух научного термина.
На основе текущих наблюдений мысль его готова была сделать примечательные выводы. Внутренне, не для анкет, конечно, он никогда не соглашался с ведущей доктриной века, будто в искусстве проживания за чужой счет люди превзошли свою захребетную родню из низших этажей бытия изобретением классового общества. Наблюдения тех лет заставляли его считать последнее, правда, вчерне пока, естественно сложившейся, в данной фазе и биологически, несмотря на все, более выгодной формой общежития, как все в природе статистически оптимальным из возможных вариантов... Признавал зато, что в отличие от специализированных видов, ради дарового пансиона с отоплением обрекающих себя на проживание в гадких потемках питающего их хозяина, равно как и эктоорганизмов, вынужденных одновременно с погружением сосальца запускать в ранку дозу анестезирующего вещества, чтоб не прихлопнули на месте преступления, человек обучился проделывать то же самое со значительного, безопасного расстояния, иногда посредством простого ущекотанья лестью, шарлатанства и политического прислужничества, наконец, созданием долгодействующих институтов мистики, куда жертва добровольно тащит свою рабскую лепту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206