Это надо учесть: смех увеличивает здоровье. К сожалению, сколько я в данной отрасли понимаю, там у тебя и пуха не намечается? – огорчился генерал и надо считать признаком особого расположения, что при малом росте потянулся тыльной частью ладони обследовать состояние растительности у него на щеке. – Ладно, на твое усмотрение. Никуда не отлучайся, отдыхай покамест, а прежде всего не робей. И с гордостью заруби себе на носу, что ты у нас главный гвоздь программы!.. Все остальное только гарнир к тебе!
Сверх оказанных милостей, уже с порога, последовало царственное обещание лично заехать за артистом завтра вечерком, чтобы избавить последнего от пропускных формальностей, неувязок столичного транспорта и вообще – от непроизводительного расходования ценной потусторонней силы.
Несмотря на спешку, Дуне понадобилось некоторое время оценить обстановку, которая складывалась на редкость благоприятно. Шквальный генеральский налет сгоряча представился ей началом дымковского восхождения по ступеням молниеносной славы от совсем близкого лауреатства до избрания, глядишь, куда-нибудь и повыше, где за обсуждением верховных законов наравне с деятелями эпохи мог бы мимоходом посодействовать смягчению участи православных батюшек на Руси. И тем большей удачей становилось приглашение в кремлевский концерт, что артист будет находиться почти в непосредственном соседстве с генеральным-то зрителем, и в случае успешного выступления ему не составляло бы труда сразу, как только стихнут аплодисменты, устно обратиться к нему в защиту невинно осужденного. Впрочем, с расстояния толком не объяснишь, и конечно десятки рук тотчас схватили бы заступника на полпути к священной особе вождя. Отсюда возникала необходимость лишь письменного обращения с двумя одинаково привлекательными способами передачи. Или, как раньше с царями, опуститься на колени, положив прошение себе на шею в напоминанье о повинной голове, которую и меч не сечет, и ждать так, пока адресат не заинтересуется содержанием загадочной бумаги... Или же, свернув последнюю в комок поплотней для лучшего полета, кинуть его через рампу в направлении властелина, благодаря чему последний смог бы тут же и наложить желательную резолюцию. Но хотя до Старо-Федосеева и не доходили слухи про случай в Большом театре, когда нуждавшийся в жилплощади флейтист на очередном спектакле перебросил через борт оркестровой ямы в директорскую ложу свое слезное письмецо и таким образом, на вооружение злодейства и на беду себе, изобрел хитроумное средство прямого контакта с вождем, Дуня спасительным чутьем избрала третий, в обход чуда и совершенно безобидный вариант. Дымкову надлежало лишь блеснуть на эстраде мастерством и изяществом исполнения в такой степени, чтобы потрясенные гости, дотоле сплошь штурмовики атеизма, взмолились бы к хозяину вечера познакомить их лично с выдающимся феноменом чародейства – причем не любопытства ради, а из потребности разубедиться в мистике только что состоявшегося сеанса и тем самым подкрепить свое решительно пошатнувшееся материалистическое мировоззрение. А там, в непосредственной близости с повелителем, Дымкову ничего не стоило испросить у последнего пощаду нечаянной жертве, потому что при зарубежных товарищах неудобно было бы отказывать в акте великодушия артисту, которому сам же минуту назад аплодировал, тем более что грозная слава его нисколько не пострадала бы.
Оперативная, хотя местами, по незнанию кремлевской обстановки, и чисто детская логика Дуниных рассуждений заставила бы и Егора поставить вровень с собственным зрелое мышление сестренки – не в политическом, а в том же защитно-подпольном аспекте, разумеется. Не без сердцебиения оглянулась она на себя: ведь если просто подолгу смотреть на дворцовые окна возбраняется подданным, то она в данном случае, как бы прильнув вплотную, изучала расположение внутренних апартаментов. В самом деле, слишком уж на заправский заговор походил ее последовательно разработанный и в чем-то безошибочный план действий – как, минуя охрану и прочие административные препоны, пробиться прямиком в окружение и дальше – в душу вождя. Бросается в глаза, до чего смертельная опасность может мобилизовать у жизни подсознательную, не подозревавшуюся раньше пружину смекалки... Тем важнее отметить случившееся в тот раз у Дуни мимолетное расщепленье мысли. Свою тактическую программу она произносила с какой-то маньякальной устремленностью, однако вполне слитно и вместе с тем не в силах оторвать взор от окна, хотя ничего особенного не виднелось там – против света и сквозь засиженное мухами стекло. Лишь тоскливый и тусклый, постепенно исчезающий ныне, еще от прошлого века сохранившийся кое-где пейзаж дореволюционного Подмосковья: корявые дачные задворки с непролазными крапивами за пошатнувшимся штакетником да сорные сиреньки среди них, на просвет пронизанные закатным багрецом, и в самом конце проулка – черный, на фоне пламенеющего неба, силуэт пивного киоска, вкруг которого блуждали давеча с Никанором в поисках дымковского убежища. Ничего примечательного!.. Но властное притягательное очарование таилось в самом воздухе, насыщенном золотистой пылью, в самой его безбольной, усыпляющей тишине, как будто все кончилось, и нечего оплакивать на свете, потому что и некому, так что проникавший сюда через открытую форточку граммофонный лай с положенным на исходе дня самоварным чадом казался галлюцинацией в пустыне. В тот же момент солнце на две трети скрылось за зубчатой кромкой рощи, и молодцеватый армейский кавалер в последний раз перед погруженьем в ночь улыбнулся со своей стенки Дуне, которой воротившееся почему-то мысленное видение старо-федосеевского погоста с рассеянными там и тут клочками закатного пламени доставило странное, стариковское успокоенье. Как бы ни усмехалась высокомерная новизна над замшелыми на могильных камнях именами, и сама когда-нибудь жадно, как они, будет впитывать прощальное, негреющее тепло.
То была извечная и наивная утеха бедных, что подобно всему живому на свете и они, и они тоже, в свое время, досыта хлебнут старо-федосеевской участи, – мелькнула и канула куда-то.
Меж тем уже и блекнуть стало расплывшееся было небо, а дело не двигалось с мертвой точки. С наступлением сумерек все мучительнее рисовались Дуне убитые горем старики, как они у ней в светелке, с места не сходя, издалека прислушиваются к ее бессовестной болтовне ни о чем. Правда, она сама же и медлила с изложением дела, осторожничала из понятной боязни напугать собеседника своим несчастьем, которое в те годы почиталось наиболее смертельной из зараз, потому что всегда находился доброволец поблизости – проследить, разгадать, донести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206