Ввиду применяемой нами скоростной хирургии дознания и тотального, без судебной волокиты, облавного сыска враг становится коварен, хитер, неуловим. Когда народ начинает мыслить на единой шифрованной волне о том единственном способе избавиться от диктатора, неминуемые заговорщики общаются заочно и молча... не исключается даже, что из конспирации они встречаются лишь во сне, пока в процессе брожения созревшие ручейки ненависти не сольются в лавину. И тогда приходится железом сдирать маску преданности с его лица, чтобы прочесть сокрытый под нею умысел.
Хозяин потянулся было за освежительным глотком к своему стакану и машинально отвел руку от одной, совсем ничтожной несообразности. Слишком отчетливая, под настольной лампой, концентрическая дрожь периодически рябила чайную гладь, гасла и возникала вновь. В условиях незыблемой кремлевской скалы только незапланированные, поблизости, подвижки громоздкого военного железа могли породить такую сейсмическую зыбь.
Здесь какая-то внезапная догадка осенила его. То ли услышал воровской шорох за окном, то ли сквозь стенку различив скользнувшую по ней чужую тень, он осторожно, чтобы его собственная, от настольной лампы, не легла на длинную, наглухо задернутую штору, и пальцем чуток отклонив ее от себя, забыв о присутствии свидетеля, искоса через образовавшуюся щель выглянул наружу. Так значительно было обоюдное напряжение, что ангел как бы через плечо Хозяина увидел то же самое, что и тот, его глазами.
Кремлевский план представился ему чуть горбатым, как и полагается под уширенным углом. Затяжной моросил осенний дождик, смутные гало густились вкруг мощных лампионов над мокрой площадной брусчаткой. Тем призрачней на заднем плане сияли белесые кубы соборов с куполами, тонувшими в непогодной мгле. Словом, благодаря чудесной оптике на мгновенье вернувшегося дара, ангел панорамно охватил все до мельчайших подробностей, кроме одной, не ускользнувшей от вождя. Служебная, откуда-то сзади, прожекторная подсветка отбрасывала длинную тень соседнего зданья, – прилепившийся сбоку силуэт выдавал человека за углом. Наверно, и крысе было бы не пересечь это пустынное, во всех направленьях пристрелянное пространство, но диктатор знал по опыту собственных побегов, как на помощь им подвертывается в таких случаях дремота, смена или срочная надобность караульного. Тридцать пять лет назад, почти на том же месте, бомба террориста разнесла в клочья долговязого московского губернатора, дядю царя. Всего с десяток шагов оставалось для броска точно такого же в освещенное окно, но, значит, опаска промаха заставляла медлить охотника, так же как свойственная игрокам жгучая тяга испытать судьбу мешала его жертве нажатием кнопки поднять на ноги кремлевский гарнизон. Но еще верней было бы предположить подсознательное стремление лишней минуткой преодоленного страха умножить предстоящую утеху неторопливой, капля по капле, расправы над смельчаком, ощутимо находившимся у него в ладони. «Слаще власти и ласки женской, самого дыхания слаще – месть». Так же неслышно он вернулся к столу и некоторое время стоял с протянутой к телефону рукой... еще пара мгновений – и сигналы тревоги запищали бы, загремели, зазвонили на сторожевых башнях, во всех караулках, казармах Кремля, и ночная пустота наполнилась бы безмолвной суматохой и беготней, но вдруг раздумал.
Однако игра грозила затянуться, если бы ангел невольным прикашливаньем не прервал тот поединок с самим собой. Пока размешивал в стакане полурастворившийся сахар, происходило возвращенье к действительности, – часовые стрелки над дверью поторопили его с раскрытием главной цели свиданья. Но здесь снова не обойтись без преуведомленья касательно заключительной части.
– Итак, мы бегло познакомились с возможными варьянтами будущности, осталось наметить практические выводы, – стал закругляться Хозяин, своеобычно заложив пальцы за борт кителя и враскачку переступая с ноги на ногу, – человечество стоит перед главным своим рубиконом, за которым простирается неизвестность с волчьими ямами по всем параметрам общественного бытия. Из них наглядней прочих такие, как несоразмерная нашему множеству теснота мнимых земных просторов и, следовательно, чреватая кризисными ситуациями уплотненность населения или, скажем, социальное, а по мнению мизантропов, возрастным износом обусловленное оскуденье нравственности, искусств, самой породы людской, действительно подзасоренных гуманистическим либерализмом прошлого. Не исключено, под предлогом очистительного вырожденья от склеротической накипи веков и осуществится попытка еще не родившихся заменить нашу благородную доктрину целенаправленного, круговой братской порукой увязанного единства жестким отбором генетически достойных места под солнцем избранников в перманентной схватке за свое кастовое благо, достигаемое случайностью, присвоением прибавочной стоимости и просто разбоем. История ставит нам вопрос – способны ли мы защитить от них свою идею, оплаченную кровью стольких мучеников? Полагаю, что справимся, если заблаговременно обеспечим себе последнее слово в дискуссии с неминуемым противником, необходимо лишь обуздать немножко резвость поисковой мысли, которая, надо признать, никогда не считалась со святынями. Не сочтите, что вас приглашают принять участие в девальвации земного бытия на порядок-другой ниже, с заменой чуда пайком усредненного, зато гарантированного счастья. Напротив, пусть углубляют, шлифуют, совершенствуют жизнь в рамках социалистической разумности и утвердившейся у нас любимой песни о паровозе, который уже летит стрелой, в коммуне остановка, чем идеально формулирует гармоничный золотой век без катаклизмов и разочарований. Вижу, вам не терпится узнать, к чему тут винтовка, – загадочно усмехнулся вождь. – Хорошо, поделюсь с вами своим замыслом вкратце: в защиту от неизбежного.
Прозвучавшая в его намеке угроза косвенно объясняла карательную политику вождя против любого вольномыслия стремлением закрепить в стране свой режим как образец потомкам, но для постижения его гекатомбы в целом требуется вовсе заумная логика, вроде излагаемой здесь, в авторской догадке.
Видимо, кремлевского властелина тревожило предчувствие, что однажды обнаружится наконец истинная подоплека всех доныне происходивших социальных миропотрясений. Когда-нибудь, в одинаковых условиях всеобщего благоденствия от единого для всех коммунально-пайкового счастья до вожделенных высокооплачиваемых должностей, и после скандальных хозяйственных просчетов, прикрываемых версией вредительства, воочию обнаружится биологическое неравенство особей, обусловленное разностью сословного назначения и потому несоразмерно отпущенной им свыше творческой благодати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206
Хозяин потянулся было за освежительным глотком к своему стакану и машинально отвел руку от одной, совсем ничтожной несообразности. Слишком отчетливая, под настольной лампой, концентрическая дрожь периодически рябила чайную гладь, гасла и возникала вновь. В условиях незыблемой кремлевской скалы только незапланированные, поблизости, подвижки громоздкого военного железа могли породить такую сейсмическую зыбь.
Здесь какая-то внезапная догадка осенила его. То ли услышал воровской шорох за окном, то ли сквозь стенку различив скользнувшую по ней чужую тень, он осторожно, чтобы его собственная, от настольной лампы, не легла на длинную, наглухо задернутую штору, и пальцем чуток отклонив ее от себя, забыв о присутствии свидетеля, искоса через образовавшуюся щель выглянул наружу. Так значительно было обоюдное напряжение, что ангел как бы через плечо Хозяина увидел то же самое, что и тот, его глазами.
Кремлевский план представился ему чуть горбатым, как и полагается под уширенным углом. Затяжной моросил осенний дождик, смутные гало густились вкруг мощных лампионов над мокрой площадной брусчаткой. Тем призрачней на заднем плане сияли белесые кубы соборов с куполами, тонувшими в непогодной мгле. Словом, благодаря чудесной оптике на мгновенье вернувшегося дара, ангел панорамно охватил все до мельчайших подробностей, кроме одной, не ускользнувшей от вождя. Служебная, откуда-то сзади, прожекторная подсветка отбрасывала длинную тень соседнего зданья, – прилепившийся сбоку силуэт выдавал человека за углом. Наверно, и крысе было бы не пересечь это пустынное, во всех направленьях пристрелянное пространство, но диктатор знал по опыту собственных побегов, как на помощь им подвертывается в таких случаях дремота, смена или срочная надобность караульного. Тридцать пять лет назад, почти на том же месте, бомба террориста разнесла в клочья долговязого московского губернатора, дядю царя. Всего с десяток шагов оставалось для броска точно такого же в освещенное окно, но, значит, опаска промаха заставляла медлить охотника, так же как свойственная игрокам жгучая тяга испытать судьбу мешала его жертве нажатием кнопки поднять на ноги кремлевский гарнизон. Но еще верней было бы предположить подсознательное стремление лишней минуткой преодоленного страха умножить предстоящую утеху неторопливой, капля по капле, расправы над смельчаком, ощутимо находившимся у него в ладони. «Слаще власти и ласки женской, самого дыхания слаще – месть». Так же неслышно он вернулся к столу и некоторое время стоял с протянутой к телефону рукой... еще пара мгновений – и сигналы тревоги запищали бы, загремели, зазвонили на сторожевых башнях, во всех караулках, казармах Кремля, и ночная пустота наполнилась бы безмолвной суматохой и беготней, но вдруг раздумал.
Однако игра грозила затянуться, если бы ангел невольным прикашливаньем не прервал тот поединок с самим собой. Пока размешивал в стакане полурастворившийся сахар, происходило возвращенье к действительности, – часовые стрелки над дверью поторопили его с раскрытием главной цели свиданья. Но здесь снова не обойтись без преуведомленья касательно заключительной части.
– Итак, мы бегло познакомились с возможными варьянтами будущности, осталось наметить практические выводы, – стал закругляться Хозяин, своеобычно заложив пальцы за борт кителя и враскачку переступая с ноги на ногу, – человечество стоит перед главным своим рубиконом, за которым простирается неизвестность с волчьими ямами по всем параметрам общественного бытия. Из них наглядней прочих такие, как несоразмерная нашему множеству теснота мнимых земных просторов и, следовательно, чреватая кризисными ситуациями уплотненность населения или, скажем, социальное, а по мнению мизантропов, возрастным износом обусловленное оскуденье нравственности, искусств, самой породы людской, действительно подзасоренных гуманистическим либерализмом прошлого. Не исключено, под предлогом очистительного вырожденья от склеротической накипи веков и осуществится попытка еще не родившихся заменить нашу благородную доктрину целенаправленного, круговой братской порукой увязанного единства жестким отбором генетически достойных места под солнцем избранников в перманентной схватке за свое кастовое благо, достигаемое случайностью, присвоением прибавочной стоимости и просто разбоем. История ставит нам вопрос – способны ли мы защитить от них свою идею, оплаченную кровью стольких мучеников? Полагаю, что справимся, если заблаговременно обеспечим себе последнее слово в дискуссии с неминуемым противником, необходимо лишь обуздать немножко резвость поисковой мысли, которая, надо признать, никогда не считалась со святынями. Не сочтите, что вас приглашают принять участие в девальвации земного бытия на порядок-другой ниже, с заменой чуда пайком усредненного, зато гарантированного счастья. Напротив, пусть углубляют, шлифуют, совершенствуют жизнь в рамках социалистической разумности и утвердившейся у нас любимой песни о паровозе, который уже летит стрелой, в коммуне остановка, чем идеально формулирует гармоничный золотой век без катаклизмов и разочарований. Вижу, вам не терпится узнать, к чему тут винтовка, – загадочно усмехнулся вождь. – Хорошо, поделюсь с вами своим замыслом вкратце: в защиту от неизбежного.
Прозвучавшая в его намеке угроза косвенно объясняла карательную политику вождя против любого вольномыслия стремлением закрепить в стране свой режим как образец потомкам, но для постижения его гекатомбы в целом требуется вовсе заумная логика, вроде излагаемой здесь, в авторской догадке.
Видимо, кремлевского властелина тревожило предчувствие, что однажды обнаружится наконец истинная подоплека всех доныне происходивших социальных миропотрясений. Когда-нибудь, в одинаковых условиях всеобщего благоденствия от единого для всех коммунально-пайкового счастья до вожделенных высокооплачиваемых должностей, и после скандальных хозяйственных просчетов, прикрываемых версией вредительства, воочию обнаружится биологическое неравенство особей, обусловленное разностью сословного назначения и потому несоразмерно отпущенной им свыше творческой благодати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206