При ранней практичности отрока, осуществлявшего свой розыск с дерзкой, почти грабительской небрежностью, независимо от изображения на поверхности, меньше всего, пожалуй, руководился он корыстным побужденьем не оставить чего-либо ценного по уходе... но стоило бы подумать до осужденья, не полагается ли безвинно лишаемым крова, отчизны и доли в наследстве предков сверх глотка воздуха и комендантской пули вдогонку горбушка хлеба и горсть отеческой казны на обзаведенье? И с одной стороны пытливый паренек понимал, что еще до него все там обшарено куда более опытными лицами, но с другой-то – где-то здесь должна была таиться древняя, до такой степени заветная, что лишь во храме сохраняемая и, в толкованье материалистического века, непременно вещная вещь, тысячелетие подряд вдохновлявшая прадедов, чтобы оказаться вдруг под пятою возлюбленных потомков. На худой конец могла она обернуться лишь наивным талисманом вроде самородного каменного креста, а то и берестяным лоскутом с детскими каракулями на угасшем языке, но в ней-то и заключалась разгадка мощной исторической поступи этой страны, столь спорная для светлейших умов России. Отсюда и вытекала подсознательная потребность отрока – добыть ее, в руке подержать, гвоздем поскоблить или актом более действенного кощунства самостоятельно проверить на святость – в рассужденье задач послезавтрашнего дня. Направленье описанного поиска наглядно сближало Егора с отступничеством старшего брата, пытавшегося с противоположного края заглянуть в ту же национальную шкатулку... Не отвергается, впрочем, что, по расслабленности родителей чувствуя на себе обязанности старшинства, торопился Егор исторгнуть из обреченных на щебенку бесчувственных камней некую денежку в дорогу, на временное пропитание.
Меж тем желтые пряди осени там и сям украсили кладбищенские кущи – все не поступало приказания о срочном выезде. Близость стужи, а пуще крепнущая надежда на отсрочку, на служебную халатность, на Божье вразумление понемножку возвращали старофедосеевцев к совсем было прерванной жизни. Снова вывесили на воротах символическое, в картинках, уведомленье для окрестных жителей о починке всякой обиходной утвари, так что с возобновлением учебных занятий включилась в зимний сезон и универсальная лоскутовская артель. Ликовали как по случаю амнистии, когда фининспектор Гаврилов принес в починку кое-какую детскую обувку... правда, от предложенного чая отказался наотрез, зато милостиво, хотя и стоя, обласкал воспрянувших духом стариков солидной беседой о замечаемых в здешнем климате нарушениях. По его уходе веселей стало удалять отовсюду следы упадка. Латали обветшалую кровлю, доставали из дымохода застрявший кирпич, пилили на дровишки истинно Божий дар, сваленные геодезистами березы... Тут, при всеобщей уборке, Прасковья Андреевна и обнаружила на полу под канапе подозрительное напыление из древесной трухи, а призванные на консилиум Егор с Никанором сразу установили в исподней части диванчика засилье грызущих насекомых; плачевное состояние любимого предмета указывало на своевременность поднятой тревоги. Здесь канапе навело о.Матвея на поучительный афоризм, что вот также, пока не рухнут наземь, властелины вселенной зачастую не догадываются о кипучей инородной жизни, происходящей в ножках ихних тронов. В тот же вечер попозже, уединясь в пустующей аблаевской половине, чтобы ядовитым «воспареньем» не отравлять сон домашних, о.Матвей при керосиновой лампешке занялся ремонтом любимой исторической реликвии. Опрокинув канапе на ящиках ножками вверх, он под симпатичную музыку разгулявшейся осенней бури за окном приступил к намеченному делу.
По невозможности иными средствами изгнать мебельного жука наружу батюшка решил ввести в поры разрушенной древесины какой-либо быстро-твердеющий состав и таким образом одновременно с ее закрепленьем предотвратить распространение заразы на смежные территории – мастеровая смекалка подсказывала применить для данной цели горячий столярный клей. Несколькими широкими, взад-вперед, мазками он покрыл источенные поверхности, кое-где тыча кистью встречь, чтобы жгучая жижа лучше поступала в лабиринт внутренних переходов, не оставляя лазеек для спасения. Хотя никакой паники не замечалось в щелях, в воображении сами собой представали несчастные Помпея и Геркуланум, тоже погребаемые под лавой из смежной огнедышащей горы. Порывистый дождик так уютно шумел по кровле, а ветер кружил опадающую за ставнями листву, что невольно приходили на ум вдохновительные мысли, в частности одно, довольно витиеватой конструкции недоумение – почему безвинно истребляемая живность, пусть даже произволением неба пасущаяся на теле человека, не терзает впоследствии совесть своих мучителей, подобно тому как известных деятелей, по слухам, посещают в полночный час загробные тени убиенных ими в глухих местностях под вой запускаемых моторов? При всей разности жертв в обоих случаях наличествует отнятие жизни, которое не является ли самовольной нашей попыткой подправить свыше установленный порядок, но тут священника успокоило равновесное же уподобление людей божественным перстам верховного творца, правомочного разрушать созидаемое ими ради дальнейшего совершенства. А потужив о подлой гибкости ума, готового извинить любое преступление, о.Матвей счел за благо подпустить в норки обреченных какого-нибудь особо крепкого, невоспламенительного растворцу, чтобы, сокращая муки обреченных, тем самым ускорить успех мероприятия.
Твердо помнилось, при последней уборке попадалась ему на глаза пузатая такая, из-под духов склянка нашатырного спирта, применявшегося в доме для нюханья в случае особых эпохальных происшествий. Домашняя аптечка с прочей обиходной химией помещалась в шкафчике за дверью, буквально рукой подать. Почему-то при собственном монтере так и не удосужились хоть времянку в сени прокинуть на длинном шнуре, но и лампешку из пожарных соображений тоже незачем было ради минутки туда тащить. Поневоле приходилось, впотьмах и на ощупь отбирая пузырьки, с каждым в отдельности соваться для опознанья в тусклую полоску света, сочившегося от Аблаевых из дверной щели. Согласно позднейшим Матвеевым показаниям приблизительно на пятом по счету – с окружной дороги донесся гудок позднего поезда, чей унылый зов ночной нередко будит в нас странные воспоминанья. Из-за непогоды он прозвучал глуше обычного, – тем непонятней, почему склянка выскользнула из дрогнувшей Матвеевой руки. Сразу опустясь на пол, самозабвенно шарил он впотьмах закатившуюся склянку, но уже знал в ту минуту, что не один находится здесь, в чем и убедился, набравшись смелости оглянуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206