Конечно, по наличию старо-федосеевских друзей, не обладавших даром утекать сквозь пальцы и в случае чего автоматически становившихся заложниками, он и сам теперь не убежал бы, так что пост наружного наблюдения прямо под носом у Дымкова, учреждался не столько ради подстраховки, как во удержание от опрометчивых поступков, пресечение коих внесло бы нежелательный холодок в отношения великого реформатора со своим напарником по окончательному устроению человека на Земле. Попутно простая регистрация посторонних посещений позволяла при необходимости проследить до конечного пункта утечку сверхсекретной отныне информации.
Тягостное сознание своей другим концом обернувшейся миссии – стать печальным вестником в домике со ставнями – заставляло Дымкова со дня на день оттягивать свой визит в Старо-Федосеево, позже сюда присоединилось опасение занести туда худшую на земле заразу. В свою очередь пугающее отсутствие вестей о Вадиме Лоскутове толкало старофедосеевцев на худшие предположения насчет его добровольного заступника, возможно, вызвавшего своим присутствием гнев диктатора. В разведку послан был хитроумный Никанор с наставлением беречься возможной засады, широко практикуемой для отлова сообщников арестованного; применительно к Никаноровой наружности трогательней всего выглядел совет поскромнее держаться на улицах, чтобы не привлекать внимание злых людей. Гонец прибыл на место к открытию пивного ларька, откуда улица Энгельса с памятным тополем посреди просматривалась во весь прогон. Первые же два часа непрерывного наблюдения за окрестностью со стеклянной, для конспирации кружкой в руке, поглотили скромную студентову наличность, да и окружающие, в большинстве одутловатой внешности сборище стало косо поглядывать на затесавшегося к ним детину. И тут последний внезапно в каком-нибудь десятке шагов увидел проходившего мимо Дымкова. Оказалось, занявшаяся с утра мытьем своей малолетней оравы квартирохозяйка упросила жильца, чем на койке-то валяться, сходить за нее на базар, проветриться. Никанору повезло вторично и в том, что целый хвост граждан с авоськами вытянулся за картошкой, так что пристроившийся позади ангела студент имел время вторично расспросить его, не вызывая ничьих подозрений. Дымков тоже заметно обрадовался возможности выполнить возложенное на него поручение через постороннее лицо, следовательно, без неизбежных в таком деле тягостных сцен и не привлекая ничьего внимания.
Но раз коснувшись затронутой темы, Дымкову нельзя стало обойти молчанием и данную ему в Кремле аудиенцию, на которой получил беглые сведения о Вадиме Лоскутове.
– Вы понимаете, Никанор, мне настрого запрещено болтать о нашей встрече с ним, – между прочим обмолвился Дымков, убедившись в отсутствии чужих ушей поблизости, – но я считаю, что нехорошо скрывать тайну от тех, кого она жизненно касается. Да и не успел бы полностью, на ходу, всего пересказать, на что у нас там ушло почти полночи...
– А и не надо полностью, предупредить можно и вкратце, – насторожившись, легонечко подтолкнул Никанор и тоном клятвы заверил ангела, что, кроме них троих, с Дуней во главе, ни одна душа не узнает про завязавшийся теперь разговор.
Кстати, он почти сдержал свое слово... если же позже к тройке и подключился некто четвертый, кому все они обязаны своим появленьем в данном повествовании, то лишь после выяснения, что все рассказанное в нем сущая неправда, которую и не стоит долее скрывать. Нагляднее всего проявляется она, пожалуй, в хронологическом парадоксе о несчастной Вадимовой участи. Сам Никанор объяснял его естественной, по недослышке в рыночной толчее, словесной путаницей. Кроме того, уже при последней встрече с Вадимом, когда постыдный монолог отступничества выявил всю необратимость его умственного разорения, студент наперед помирился с неизбежной трагической концовкой бывшего дружка; а не такая была эпоха, чтобы оглядываться на отстающих, зазря пропадающих, с разорванным сердцем падающих на бегу, так ему казалось тогда, по молодости лет. В подобном аспекте некогда было вникать в фактические причины Вадимовой гибели – от зверя или голода, настигающих неопытного беглеца в тайге сибирской. К слову, иные, насильственные варианты почему-то не умещались в дымковском воображении. Гораздо глубже, насколько можно было понять из бестолковой передачи ангела, взволновали Никанора программные замыслы вождя на завтрашний день мира с вопиющими отступленьями от генеральной линии своих предшественников, а кое-где и вразрез им. До вечера бродил по городу мыслитель Шамин, изнуряя себя напрасными терзаньями – как примирить дошедшие до него еретические откровенья с общеизвестными воззреньями беспощадного догматика. На практике постигал он тайны политического кораблевождения, состоящего не столько в решимости пойти на таран встречных препятствий, но прежде всего в искусстве маневра ради заключительного выигрыша, так сказать, с покрышкой. Студент уже считал, что ему посчастливилось послушать сокровеннейшие раздумья вождя над картой послезавтрашнего, окончательного боя, которым собирался, видимо, руководить посмертно, из могилы. И лишь в воротах старо-федосеевской обители с жутким холодком в спине прояснилось вдруг Никанору, что весь тот вечер в тайниках подсознанья и под прикрытием дум о вожде, велась у него мучительная работа по расшифровке основного логического противоречия между зарегистрированной датой Вадимовой гибели и его приездом к родителям на побывку, так сказать, чуда навыворот.
Загадочное происшествие с покойным дружком, способное самого стойкого атеиста повергнуть в идеологическое замешательство, если и не пошатнуло позитивное мировоззрение Никанора, то во всяком случае заставило его пересмотреть свои взгляды на личность великого корифея, чье авторство выпукло угадывалось в том адском спектакле с участием шестимесячного мертвеца. Казалось, такой изобретательный в истолковании всякой бытовой мистики, но теперь уставший разум соглашался признать наконец известную долю иррациональности в слишком уж невероятном факте. При всем своем телесном могуществе, как ни противился всю дорогу упадническим настроениям, на крыльце домика со ставнями студент Шамин испытал крайнее изнеможение, словно заодно с известием о Вадиме, самого его тащил домой на плече. В самом деле ступеньки так и прогибались под ним, когда поднимался к Дуне в светелку, где так недавно ее самое ждали домочадцы. По собственному Никанорову признанью, весь погано расслабевая при виде женских слез, он как-то сразу превращался в свою диалектическую противоположность. С минуту выстоял он на пороге, выдерживая вопросительное молчанье собравшихся, родителя своего в том числе, пока тоненько не всхлипнула Дуня, и тогда, лишь бы предотвратить готовые хлынуть рыдания, он и выпалил залпом принесенную им новость с попутным же намеком, кого надлежит всем им благодарить за доставленное удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206
Тягостное сознание своей другим концом обернувшейся миссии – стать печальным вестником в домике со ставнями – заставляло Дымкова со дня на день оттягивать свой визит в Старо-Федосеево, позже сюда присоединилось опасение занести туда худшую на земле заразу. В свою очередь пугающее отсутствие вестей о Вадиме Лоскутове толкало старофедосеевцев на худшие предположения насчет его добровольного заступника, возможно, вызвавшего своим присутствием гнев диктатора. В разведку послан был хитроумный Никанор с наставлением беречься возможной засады, широко практикуемой для отлова сообщников арестованного; применительно к Никаноровой наружности трогательней всего выглядел совет поскромнее держаться на улицах, чтобы не привлекать внимание злых людей. Гонец прибыл на место к открытию пивного ларька, откуда улица Энгельса с памятным тополем посреди просматривалась во весь прогон. Первые же два часа непрерывного наблюдения за окрестностью со стеклянной, для конспирации кружкой в руке, поглотили скромную студентову наличность, да и окружающие, в большинстве одутловатой внешности сборище стало косо поглядывать на затесавшегося к ним детину. И тут последний внезапно в каком-нибудь десятке шагов увидел проходившего мимо Дымкова. Оказалось, занявшаяся с утра мытьем своей малолетней оравы квартирохозяйка упросила жильца, чем на койке-то валяться, сходить за нее на базар, проветриться. Никанору повезло вторично и в том, что целый хвост граждан с авоськами вытянулся за картошкой, так что пристроившийся позади ангела студент имел время вторично расспросить его, не вызывая ничьих подозрений. Дымков тоже заметно обрадовался возможности выполнить возложенное на него поручение через постороннее лицо, следовательно, без неизбежных в таком деле тягостных сцен и не привлекая ничьего внимания.
Но раз коснувшись затронутой темы, Дымкову нельзя стало обойти молчанием и данную ему в Кремле аудиенцию, на которой получил беглые сведения о Вадиме Лоскутове.
– Вы понимаете, Никанор, мне настрого запрещено болтать о нашей встрече с ним, – между прочим обмолвился Дымков, убедившись в отсутствии чужих ушей поблизости, – но я считаю, что нехорошо скрывать тайну от тех, кого она жизненно касается. Да и не успел бы полностью, на ходу, всего пересказать, на что у нас там ушло почти полночи...
– А и не надо полностью, предупредить можно и вкратце, – насторожившись, легонечко подтолкнул Никанор и тоном клятвы заверил ангела, что, кроме них троих, с Дуней во главе, ни одна душа не узнает про завязавшийся теперь разговор.
Кстати, он почти сдержал свое слово... если же позже к тройке и подключился некто четвертый, кому все они обязаны своим появленьем в данном повествовании, то лишь после выяснения, что все рассказанное в нем сущая неправда, которую и не стоит долее скрывать. Нагляднее всего проявляется она, пожалуй, в хронологическом парадоксе о несчастной Вадимовой участи. Сам Никанор объяснял его естественной, по недослышке в рыночной толчее, словесной путаницей. Кроме того, уже при последней встрече с Вадимом, когда постыдный монолог отступничества выявил всю необратимость его умственного разорения, студент наперед помирился с неизбежной трагической концовкой бывшего дружка; а не такая была эпоха, чтобы оглядываться на отстающих, зазря пропадающих, с разорванным сердцем падающих на бегу, так ему казалось тогда, по молодости лет. В подобном аспекте некогда было вникать в фактические причины Вадимовой гибели – от зверя или голода, настигающих неопытного беглеца в тайге сибирской. К слову, иные, насильственные варианты почему-то не умещались в дымковском воображении. Гораздо глубже, насколько можно было понять из бестолковой передачи ангела, взволновали Никанора программные замыслы вождя на завтрашний день мира с вопиющими отступленьями от генеральной линии своих предшественников, а кое-где и вразрез им. До вечера бродил по городу мыслитель Шамин, изнуряя себя напрасными терзаньями – как примирить дошедшие до него еретические откровенья с общеизвестными воззреньями беспощадного догматика. На практике постигал он тайны политического кораблевождения, состоящего не столько в решимости пойти на таран встречных препятствий, но прежде всего в искусстве маневра ради заключительного выигрыша, так сказать, с покрышкой. Студент уже считал, что ему посчастливилось послушать сокровеннейшие раздумья вождя над картой послезавтрашнего, окончательного боя, которым собирался, видимо, руководить посмертно, из могилы. И лишь в воротах старо-федосеевской обители с жутким холодком в спине прояснилось вдруг Никанору, что весь тот вечер в тайниках подсознанья и под прикрытием дум о вожде, велась у него мучительная работа по расшифровке основного логического противоречия между зарегистрированной датой Вадимовой гибели и его приездом к родителям на побывку, так сказать, чуда навыворот.
Загадочное происшествие с покойным дружком, способное самого стойкого атеиста повергнуть в идеологическое замешательство, если и не пошатнуло позитивное мировоззрение Никанора, то во всяком случае заставило его пересмотреть свои взгляды на личность великого корифея, чье авторство выпукло угадывалось в том адском спектакле с участием шестимесячного мертвеца. Казалось, такой изобретательный в истолковании всякой бытовой мистики, но теперь уставший разум соглашался признать наконец известную долю иррациональности в слишком уж невероятном факте. При всем своем телесном могуществе, как ни противился всю дорогу упадническим настроениям, на крыльце домика со ставнями студент Шамин испытал крайнее изнеможение, словно заодно с известием о Вадиме, самого его тащил домой на плече. В самом деле ступеньки так и прогибались под ним, когда поднимался к Дуне в светелку, где так недавно ее самое ждали домочадцы. По собственному Никанорову признанью, весь погано расслабевая при виде женских слез, он как-то сразу превращался в свою диалектическую противоположность. С минуту выстоял он на пороге, выдерживая вопросительное молчанье собравшихся, родителя своего в том числе, пока тоненько не всхлипнула Дуня, и тогда, лишь бы предотвратить готовые хлынуть рыдания, он и выпалил залпом принесенную им новость с попутным же намеком, кого надлежит всем им благодарить за доставленное удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206