— И на следующем занятии вы не сообщите фенрихам об их ошибках? — удивленно поинтересовался Крафт.
— Я им скажу, как делать правильно, этого с них хватит. Писанина этих ребят все равно не верна, или не точна, или не закончена. Они и сами знают это. Потому и убежали, навалив полные штаны, а это самый главный эффект в воспитании, которого я добиваюсь. Зачем? Чтобы дать им ощутить предвкушение того ада, в который они хотят попасть в качестве офицеров. Я заставляю их шевелить мозгами, пока они наконец не осознают свою крайнюю духовную скудость. Да мы, собственно, все таковы. Поедемте ко мне на виллу Розенхюгель, и я докажу вам это. Я заказал машину — она будет через полчаса.

Через полчаса автомобиль, полуоткрытый «мерседес-кюбель», выехал из казармы. За рулем сидел наглухо закутанный ефрейтор в меховой шапке с наушниками. На заднем сиденье расположились Федерс и Крафт в своих суконных шинелях. Они отчаянно мерзли, и выдыхаемый ими воздух превращался в маленькие облачка. Они объехали Вильдлинген-на-Майне и повернули на шоссе, которое вело в Вюрцбург. Мимо проносились плоские холмы, а выпавший снег навевал меланхолию.
— Чертовски холодно, — сказал Федерс. — Я должен вбить фенрихам в голову, что это такое намертво промерзшая земля: она увеличивает воздействие взрыва и усложняет рытье могил.
Вскоре они свернули с шоссе, проскочили идиллические боковые улочки в направлении Ипфхофена, где рос чудесный виноград. Но сейчас горы были пусты, будто вымершие. А колышки между виноградными лозами в их застывшей последовательности походили на бесконечные ряды крестов, какие стоят на кладбищах героев.
— Что вы думаете о Хохбауэре, господин капитан? — осторожно спросил Крафт.
— Он наиболее способный в подразделении. Ярко выраженный одаренный тактик, — не задумываясь ответил Федерс. — Мыслит ясно, целеустремленный, решительный. И раз уж вы ему симпатизируете, могу сказать — он прирожденный офицер.
— А черты его характера?
— Ну, эта мура меня не интересует. Какое кому дело до характера, если все в том, чтобы обладать деловой сметкой, энергией и выдержкой. Офицер должен в первую очередь командовать, отдавать приказы — быстрые, четкие, целесообразные, и притом правильные. Без характера не обрести положения и уж тем более не завоевать.
— Это верно, но все-таки свойства характера…
— …абсолютно десятистепенное дело, с моей точки зрения, как преподавателя тактики. Чего вы, собственно, хотите от офицера? Доброты, понимания, человеколюбия, порядочности? С таким комплексом нечего лезть на войну, а уж тем более стараться выиграть ее. Свойства характера! Попробуйте вы, танцор-мечтатель, поизучать свое начальство с точки зрения черт характера. Начните лучше сразу с вашего высшего начальства. Что скажете, Крафт?
— Бессмысленно.
— И я так думаю, — согласился Федерс. — Вернемся лучше к нашим баранам. Поверьте, Крафт, самое главное свойство характера для офицера — это жестокость. В войне не остается иного выбора. Ибо война безжалостна, жестока и отвратительна. В ней подыхают или выживают. Но это еще не все, Крафт. Бывают такие, кто выживает, подохнув. Самое позднее через полчаса вы поймете, что я имею в виду.
Они молча ехали дальше через крохотные городки, в которых еще витал дух средневековья, забытые в закоулках страны, на которую надвигалась смертельная опасность. Кругом безжизненные поля, и среди них защитного цвета «мерседес-кюбель», инородное тело, жучок, ползущий по узкой дороге.
Они ехали дальше по боковому проселку, пока перед ними не появилась вилла, стоявшая на холме. Приют мечтательного одиночества — такой она казалась, — романтическая прелесть, обвитая вдали серебристой лентой реки Майн.
— А что, не так? — насмешливо спросил Федерс. — Не хватает только звука арфы или веселеньких бубенцов на санях, ведь как-никак зима.
Крафт при виде этой декоративной виллы был готов встретить тут что угодно: подпольный бордель для офицеров, тайный склад товаров или даже секретную научно-исследовательскую лабораторию.
— Вот там, — сказал капитан Федерс, показав глазами на вымершую, стоявшую перед ними виллу, — моя, так сказать, часовня. В последнюю ночь вы видели меня в моей худшей ипостаси — болтливый, хныкающий, беспомощный человеческий отброс. Но такие состояния депрессии у меня редки, и когда они грозят овладеть мной, я удираю сюда. Хозяин этого дома — мой единственный друг.
С приближением виллы Розенхюгель становилось все яснее, что они в совершенно безлюдном районе. Прямая дорога была перекрыта шлагбаумом. Рядом с ним стоял щит с надписью: «Запретная зона». Немного дальше возвышался забор из колючей проволоки.
Автомашина остановилась. Федерс выпрыгнул из нее, подошел к воротам и нажал кнопку переговорного устройства.
— Прошу представиться, — раздался из динамика хриплый голос.
— Капитан Федерс и два сопровождающих.
— Пожалуйста, проезжайте, — ответил голос после короткой паузы.
Федерс влез в машину. Раздался жужжащий шум блоков — ворота автоматически раскрылись. Медленно — скорость свыше десяти километров в час не разрешалась — машина въехала во двор виллы. Федерс и Крафт вышли из автомобиля, шофер остался в нем. Очевидно, несмотря на мороз, он совсем не собирался сопровождать обоих офицеров, а может быть, по его прежним поездкам сюда, ему и не разрешалось это. Он немного постукал ногами одна о другую, закурил сигарету, а погасшую спичку сунул в коробок.
— Ну вот, мы у цели, — сказал капитан Федерс, — или в конце пути.
Режуще-белый холл виллы был пуст. Ступенчатый пол кое-где покрыт дорожками из дерюги. В воздухе витал резкий, спертый запах, сразу выдававший назначение здания: это была больница, лазарет. Но особый, в котором господствовала тяжкая тишина. Откуда-то сзади появился и быстро пошел им навстречу высокий худой мужчина в форме офицера, поверх которой развевался распахнутый белый халат. Движения человека были размашисты. Его голова как-то неестественно всунута между плечами. Когда он подошел ближе, Крафт понял, что у человека нет лица. На его плечах прилепилась бледно-розовая разбухшая масса, в которой мерцал один огромный глаз. Голубой, умный, добро смотрящий глаз.
— Разрешите познакомить вас, — произнес Федерс очень церемонно. — Майор медицинской службы Крюгер, мой друг, — обер-лейтенант Крафт, мой коллега.
Майор-медик протянул Крафту свою длинную руку. Длиннопалую, мускулистую, тонко сработанную ладонь, полную силы и одновременно нежную. Руку скрипача или хирурга, отмеченную высокой чувствительностью. В бесформенной массе, которая когда-то была лицом — и, боже, каким, наверное, совершенной красоты лицом, если судить по руке, — открылась щель, сквозь которую майор-медик сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190