Фенрихи смущенно переглянулись. Им понемногу становилось ясно, что их утомительная работа не являлась, как им казалось, безобидным упражнением. По мнению обер-лейтенанта Крафта, а его мнение было здесь безапелляционным, работа имела серьезный характер. Эта «сладкая смерть» являлась, очевидно, не чем иным, как тонко замаскированной ловушкой.
Обер-лейтенант взял несколько, видимо первых попавшихся ему под руку, работ и начал цитировать их отдельные фразы.
— Вот что, например, пишет фенрих Меслер: «Еще в Древней Греции ее граждане с радостью умирали за отечество». Это можно допустить, тем более что противное в настоящее время весьма трудно доказать. Кроме того, во все времена имелось определенное количество людей, которые охотно умирали. Например, самоубийцы. Ну, конечно, и некоторые герои также. Меня удивляет и заявление фенриха Амфортаса, который, между прочим, пишет: «Нет прекрасней смерти». Я мог бы назвать несколько видов смерти, которые, по меньшей мере, так же прекрасны, как и смерть на поле боя. А вот, например, фенрих Андреас, как мне кажется, беседует по заданной теме с самим господом богом, так как он пишет: «Солдату предначертано провидением умирать такой прекрасной смертью». Могу по этому поводу заметить: этим любимцам провидения, очевидно, выпадает возможность пробраться вперед, чтобы по крайней мере остальным остаться в живых.
Фенрихам показалось, что имеется прямой повод для смеха. Кое-кто улыбнулся. Отдельные смешки переросли во всеобщий хохот.
Крафт взял наконец работу, которую перед разбором заботливо отложил в сторону.
— Здесь, — промолвил он, — я обнаружил особый, буквально роскошный экземпляр «сладкой смерти», прямо, можно сказать, из кондитерской. Я позволю себе отрезать на пробу кусочек. Цитирую: «Смерть за отечество означает благороднейший и чистейший в истории человечества поступок. Она должна венчать героическую жизнь. Она сладка в смысле наслаждения бессмертием». Я спрашиваю себя: как может нормальный человек слепить вместе это дерьмо?
Фенрих Хохбауэр встал бледный как полотно. Ему, герою ортодоксальных взглядов, не оставалось ничего иного.
— Господин обер-лейтенант, — промолвил он, — тем, что я написал, мне хотелось выразить мысль, что смерть за отечество является почетнейшей смертью.
— Это-то и является спорным, — заявил Крафт, — но, к сожалению, спорить об этом можно не с каждым. Я лично мог бы привести в пример много иных видов смерти, которые являются почетными, но среди них нет, пожалуй, ни одной, которая была бы сладкой. Чем восторгаться? Человек на поле боя издыхает иногда в считанные доли секунды, а иногда мучается целые сутки.
— Тезис о том, что смерть за отечество сладка, — упрямо оборонялся Хохбауэр, — нужно рассматривать как непреложное классическое завещание, изложенное в соответствующей образной форме, господин обер-лейтенант. Это изречение украшает и сейчас многие памятники и триумфальные арки. Оно имеется в книгах для чтения и цитируется на многих торжествах.
— С тех времен, когда в туманной древности какой-то подстрекатель-бард сочинил стихи о «сладкой смерти», прошло несколько тысяч лет, — промолвил Крафт, которому упорство Хохбауэра, казалось, пришлось по душе. — За это время люди вряд ли стали значительно умнее, но они могли накопить опыт, хотя сама память о войнах в историческом разрезе невелика. Тем не менее повсюду утверждают, что именно ведущаяся война по сравнению со всеми предыдущими является образцовой. Каких-либо несколько десятилетий назад распевали: «Вчера еще был в полной силе, а сегодня с простреленной грудью лежит в могиле». Но война начхала на стихи поэтов. Она редко бьет в грудь. Она рвет, раздирает, жжет, раздавливает в лепешку, дробит в клочья. Понятно, что при этом вряд ли кто осмелится сказать о ее сладости, от этих рассуждений не остается и следа.
— Господин обер-лейтенант, по этому вопросу такой же точки зрения придерживаются господа Ремарк, Ренн и Барбюс, — настаивал на своем Хохбауэр.
Фенрихи испуганно переглянулись. Они сразу увидели, что последние аргументы Хохбауэра были опасного свойства и были задуманы как уничтожающие, беспощадные удары ниже пояса. Точно так же, как тогда, когда на месте Крафта перед ними стоял лейтенант Барков. Барков ответил тогда полным отрицанием, в то время как обер-лейтенант Крафт, наоборот, весь засиял, как будто ему сделали давно ожидаемый подарок. Фенрихи терялись в догадках, в чем же дело.
Крафт действительно с трудом скрывал свой триумф. Хохбауэр как раз попал в положение, на котором Крафт хотел его поймать. Он настиг свою жертву. Теперь ему оставалось только прихлопнуть ее.
Крафт спокойно сказал:
— Я констатирую, Хохбауэр, что вы имеете дерзость приписывать высказывания нашего фюрера господину Эриху Мария Ремарку.
Эта фраза явилась как бы своеобразной колонной, на которую налетел лбом фенрих Хохбауэр. Он смотрел вокруг себя совершенно обескураженно, будучи не в состоянии даже полностью осознать, что ему только что сказал обер-лейтенант. Его физиономия выражала абсолютную беспомощность. Остальные фенрихи насторожились, почувствовав, что присутствуют на интереснейшем представлении.
И Хохбауэр почти беспомощно спросил:
— Нашего фюрера?
Крафт кивнул с удовлетворенной улыбкой:
— Совершенно верно! Я говорю о нашем фюрере, Хохбауэр. И я не позволю сравнивать его с Ремарком. Я нахожу» просто неслыханным, что вы осмеливаетесь подозревать его в этом, если не просто позорить. Как вы можете стать офицером, если даже не удосуживаетесь знать и уважать взгляды вашего верховного главнокомандующего?
Хохбауэр просто не знал, что с ним произошло. Может быть, действительно, он допустил ошибку? И это он, считающий себя верным и преданнейшим солдатом фюрера! Он не находил слов. Фенрихи сидели разинув рты, с широко открытыми глазами.
— Вы должны постоянно, — промолвил Крафт, — заглядывать в книгу Гитлера «Майн кампф», Хохбауэр, а у вас, очевидно, для этого не хватает времени. Я вам настоятельно рекомендую делать это систематически. А может быть, у вас вообще нет намерения стать офицером фюрера? Мне кажется, это так, и, к сожалению, я должен сделать соответствующие выводы.
Хохбауэр бессмысленно уставился на своего воспитателя. То, что с ним произошло, было просто чудовищно! Если ему не изменяет слух, здесь сомневаются в том, что он всегда считал смыслом своей жизни. Он, для которого фюрер всегда был превыше всего! Превыше всего на свете!
Крафт поучал далее, что Адольф Гитлер, как фронтовик еще времен первой мировой войны, никогда не мог сравнить поле боя с кондитерской. О «сладкой смерти» у него никогда и нигде не было сказано. Наоборот, фюрер всегда подчеркивал, что смерть не пряник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190