- Анюту захлестнула волна инобытия...
Многочисленные юбки Анны Шмит сильно потрепаны, ботинки в заплатах,
кофточки простираны до дыр и не искусно заштопаны. Ее мать, больная ста-
руха лет восьмидесяти, могла питаться только куриным бульоном, для нее
необходимо было покупать ежедневно курицу, это стоило шестьдесят, во-
семьдесят копеек, т.-е. - тридцать, сорок строк, а печатала Шмит, в
среднем, не более шестидесяти строк.
Говоря о матери, она становилась похожа на девочку-подростка, которая
любит мать и считает ее высшим авторитетом во всех вопросах жизни. Было
странно и трогательно слышать из уст старухи мягкое, детское слово - ма-
ма.
Мне говорили, что эта мама старчески эгоистична и раздражительна; ес-
ли курица оказывалась жестка или надоедала ей, старуха топала ногами на
дочь и бросала в нее ложками, вилками, хлебом. Ко мне Анна Шмит относи-
лась очень внимательно, но, не замечая в ней ничего интересного, я укло-
нялся от ее несколько назойливых вопросов, - они почти всегда касались
интимных сторон жизни. Обычно же она говорила мало и почти всегда о "де-
лах" города, газеты. В бесцветных речах ее я не мог уловить ни одного
оригинального, меткого слова, которое навсегда всосалось бы в память, а
я был очень лаком до таких слов, - они, точно лучики солнца, освещая
темноту души ближнего, вдруг покажут какую-то неожиданную частицу ее и
тем причастят тебя духу человека.
Убогость внешнего облика Анны Шмит безнадежно подчеркивалась убожест-
вом ее суждений о политике города и государства, и это давало право всем
в редакции относиться к ней так же, как относились извозчики, - считать
ее "блаженной", недоумком.
Тем более сокрушительно изумлен был я, когда священик Ф., талантливый
организатор публичных прений с бесчисленными сектантами Нижегородского
края, сказал мне, неприязненно наморщив свой нос:
- Хитрейшая старушонка эта ваша Шмит! Весьма искусный ловец челове-
ков. Вредное существо.
Не веря искренности изумления моего, иронически ухмыляясь он говорил
в ответ на мои вопросы:
- Будто не осведомлены? Трудновато допустить сие при наличии хорошо
известного мне любопытства вашего в отношении к людям...
Он страдал какой-то неизлечимой болезнью, его аскетически костлявое
христоподобное лицо было обтянуто темной кожей, глаза лихорадочно свер-
кали, он часто облизывал губы бурым языком и нервозно ломал длинные
пальцы, так что они трещали. В спорах с "еретиками" он был ехиден, ловко
пользовался искусством эристики и умел раздражать противников так, что
они оплошностями своими всегда облегчали ему словесные победы. Мне очень
нравилось наблюдать его фокусы, но казалось, что этот человек с лицом
великомученика не любит ни Бога, ни веры, ни людей, жизнь опротивела
ему, он ходит на прения, как ходил бы в трактир играть на биллиарде, -
он напоминал мне актера, который читает роль правоверного еврея в пьесе
"Уриель Акоста". Похрустывая пальцами, он выспрашивал меня:
- И того, якобы, не знаете, что эта Шмит находится в переписке с фи-
лософом Владимиром Соловьевым, коего справедливо обвиняют в уклоне к
ереси католической?
Я сказал:
- Это так же неожиданно для меня, как если бы вы, отец Александр,
оказались вдруг не священником, а пожарным.
К вящшему изумлению моему священник расхохотался и, сквозь смех, стал
уличать меня:
- Вот вы и проговорились! Ох, плохой дипломат вы! Значит - с учеником
ее, пожарным Симаковым - знакомы?
После настоятельных и даже сердитых заявлений моих, что я не знаю по-
жарного, священник, не скрывая недоверия своего, лениво рассказал мне,
что Анна Шмит организовала религиозный кружок, способный развиться в
секту, в кружке этом - извозчики, мастеровые, какой-то тюремный надзира-
тель и пожарный.
- Народ наш любит словесность и привержен к сказкам. Пожарный этот
беспоповцем был, а ныне Шмитихин пламенный адепт. Но, по природе своей,
дурак, он есть самый болтливый из прозелитов новой секты и, ежели вы же-
лаете ознакомиться, как ерундословие старухи этой укладывается в мозгах
простецов, вы с ним познакомьтесь. Он бывает на прениях у меня, рычит
нелепо...
---------------
Лука Симаков, рядовой гренадерского полка, большой, грузный человек с
черными, щеткой, усами и синим, гладко обритым черепом. Щеки у него тоже
синие, а толстая нижняя губа цвета сырой говядины. Левый, темный глаз
меньше правого и тревожно забегает к виску, особенно далеко в те минуты,
когда Лука волнуется и жесткой ладонью, размером с небольшую лопату,
крепко трет череп свой, трет так, что слышен треск волос. А правый глаз
его, большой, выпуклый, почти неподвижен, тускл и, окруженный очень
длинными ресницами, напоминает какое-то насекомое.
В темненьком трактире, навалясь грудью на стол, он глухим голосом по-
учал меня:
- По-твоему - как надо Христа понимать?
Луку не надо было выспрашивать, слова лились из его рта, как ручей из
трещины в камне. Он говорил с тем буйным напором верующего, который иск-
лючает возможность возражений.
- Христос - это легость!
"Легостью" зовется тонкая веревка, с грузом на конце; ее матросы па-
роходов бросают на пристань, подчаливаясь к ней.
- Не то-о! - с досадой сказал Лука. - Легость - легкость, понял?
Христос - легкость, с ним жить легко. Насчет чалки - это подходящее, -
причаливай через Христа к истинной вере. Только ты пойми! - Христос - не
естество и не существо, он просто одно слово...
- Логос?
Симаков удивленно вскричал:
- Во-от!
И еще подвинулся ко мне, спрашивая:
- Откуда знаешь? Кто научил? Мамаша? Какова старушка-то? - уже шопо-
том продолжал он. - Ведь - так себе, вроде нищей. Мы - наряжаемся, хвас-
таем, а она - святость, неприметна. И в мухе сокрыта премудрость...
- А слово это ты никому не говори, - предупредил он меня. - Особенно,
чтоб попы не слыхали, - попам оно яд. Ежели они услышат это слово - тебе
будет плохо!
Потом он сообщил мне, как великую тайну, что Христос - жив, живет в
Москве на Арбате.
- Это все выдумано попами, будто он на кресте помер, а после воскрес,
вознесся, нет, - он на земле, около людей. Слово - не убьешь! Ну-ко,
убей-ко - да? Вот я тебе говорю слово - да, а ты его убей! Понял?
Часа два слушал я темные речи пожарного; уходя, он покровительственно
обещал:
- Ты погоди, я тебя сведу с самой мамашей! Она тебя обучит.
---------------
О моем знакомстве с пожарным Шмит узнала раньше, чем я успел сказать
ей. Беспокойно постукивая карандашиком по ногтям, она спрашивала:
- Что говорил вам этот простец Божий?
Узнав, что Лука рассказал мне о Христе, живущем в Москве, на Арбате,
она еще более тревожно стала шаркать карандашом по ногтям, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69