- Надо придумать что-нибудь, - озабоченно пощупывая бородку, говорил
Андрей и виновато улыбался, тяжко вздыхал.
Мне казалось, что этот человек считает себя осужденным на бессрочную
каторгу помощи людям и, хотя примирился с наказанием, но все-таки порою
оно тяготит его.
Не однажды, разными словами, я спрашивал:
- Почему вы делаете это?
Он, видимо не понимая моих вопросов, отвечал на вопрос - для чего? -
говорил книжно и невразумительно о тяжелой жизни народа, о необходимости
просвещения, знания.
- А - хотят, ищут люди знания?
- Ну, как же! Конечно! Ведь вы - хотите?
Да, я - хотел. Но - я помнил слова учителя истории:
"Люди ищут забвения, утешения, а не - знания".
Для таких острых идей - вредна встреча с людьми семнадцати лет от ро-
ду; идеи притупляются от этих встреч, люди тоже не выигрывают.
Мне стало казаться, что я всегда замечал одно и то же: людям нравятся
интересные рассказы только потому, что позволяют им забыть на час време-
ни тяжелую, но привычную жизнь. Чем больше "выдумки" в рассказе, тем
жаднее слушают его. Наиболее интересна та книга, в которой много краси-
вой "выдумки". Кратко говоря - я плавал в чадном тумане.
Деренков придумал открыть булочную. Помню, - было совершенно точно
высчитано, что это предприятие должно давать не менее тридцати пяти про-
центов на каждый оборот рубля. Я должен был работать "подручным" пекаря
и, как "свой человек", следить, чтоб оный пекарь не воровал муку, яйца,
масло и выпеченный товар.
И вот я переселился из большого грязного подвала в маленький, почище,
- забота о чистоте его лежала на моей обязанности. Вместо артели в сорок
человек предо мною был один, - у него седые виски, острая бородка, су-
хое, копченое лицо, темные, задумчивые глаза и странный рот: маленький -
точно у окуня, губы пухлые, толстые и сложены так, как будто он мысленно
целуется. И что-то насмешливое светится в глубине глаз.
Он, конечно, воровал, - в первую же ночь работы он отложил в сторону
десяток яиц, фунта три муки и солидный кусок масла.
- Это - куда пойдет?
- А это пойдет одной девченочке, - дружески сказал он и, сморщив пе-
реносье, добавил: - Ха-арошая девченка!
Я попробовал убедить его, что воровство считается преступлением. Но -
или у меня не хватило красноречия, или я сам был недостаточно крепко
убежден в том, что пытался доказать, - речь моя не имела успеха.
Лежа на ларе теста и глядя в окно на звезды, пекарь удивленно забор-
мотал:
- Он меня - учит! Первый раз видит и - готово! - учит. А сам втрое
моложе меня. Смешно...
Осмотрел звезды и спросил:
- Будто видел я тебя где-то, - ты у кого работал? У Семенова? Это где
бунтовали? Так. Ну, значит, я тебя во сне видел...
Через несколько дней я заметил, что человек этот может спать сколько
угодно и в любом положении, даже стоя, опершись на лопату. Засыпая, он
приподнимал брови и лицо его странно изменялось, принимая иронически
удивленное выражение. А любимой темой его были рассказы о кладах и снах.
Он убежденно говорил:
- Землю я вижу насквозь, и вся она, как пирог, кладами начинена: кот-
лы денег, сундуки, чугуны везде зарыты. Не раз бывало: вижу во сне зна-
комое место, скажем, баню, - под углом у ней сундук серебряной посуды
зарыт. Проснулся и пошел ночью рыть, аршина полтора вырыл, - гляжу - уг-
ли и собачий череп. Вот оно, - нашел!.. Вдруг - трах! - окно вдребезги,
и баба какая-то орет неистово: - Караул, воры! Конечно - убежал, а то бы
- избили. Смешно.
Я часто слышу это слово: смешно! - но Иван Лутонин не смеется, а
только, улыбчиво прищурив глаза, морщит переносицу, расширяя ноздри.
Сны его - не затейливы, они так же скучны и нелепы, как действи-
тельность, и я не понимаю: почему он сны свои рассказывал с увлечением,
а о том, что живет вокруг него - не любит говорить?
Весь город взволнован: застрелилась, приехав из-под венца, насильно
выданная замуж дочь богатого торговца чаем. За гробом ее шла толпа моло-
дежи, несколько тысяч человек, над могилой студенты говорили речи, поли-
ция разгоняла их. В маленьком магазине рядом с пекарней все кричат об
этой драме, комната за магазином набита студентами, к нам в подвал доно-
сятся возбужденные голоса, резкие слова.
- Косы ей драли мало, девице этой, - говорит Лутонин, и вслед за этим
сообщает: - Ловлю, будто, я карасей в пруде, вдруг - полицейский: стой,
как ты смеешь? Бежать некуда, нырнул я в воду и - проснулся.
Но, хотя действительность протекала где-то за пределами его внимания,
- он скоро почувствовал, что в булочной есть что-то необычайное: в мага-
зине торгуют девицы, неспособные к этому делу, читающие книжки - сестра
хозяина и подруга ее, большая, розовощекая, с ласковыми глазами. Прихо-
дят студенты, долго сидят в комнате за магазином, и кричат или шепчутся
о чем-то. Хозяин бывает редко, а я - "подручный" - являюсь, как будто,
управляющим булочной.
- Родственник ты хозяину? - спрашивает Лутонин. - А, может, он тебя в
зятья прочит? Нет. Смешно. А - зачем студенты шляются? Для барышень...
Н-да. Ну, это может быть... Хотя барышни незначительно вкусно-красивы...
Студентишки-то, наверно, больше - едят булки, чем для барышень старают-
ся...
Почти ежедневно в пять, шесть часов утра, на улице, у окна пекарни
является коротконогая девушка; сложенная из полушарий различных разме-
ров, она похожа на мешок арбузов. Спустив голые ноги в яму перед окном,
она, позевывая, зовет:
- Ваня!
На голове у нее пестрый платок, из-под него выбиваются курчавые,
светлые волосы, осыпая мелкими колечками ее красные, мячами надутые ще-
ки, низенький лоб, щекоча полусонные глаза. Она лениво отмахивает волосы
с лица маленькими руками, пальцы их забавно растопырены, точно у ново-
рожденного ребенка. Интересно - о чем можно говорить с такой девицей. Я
бужу пекаря, он спрашивает ее:
- Пришла?
- Видишь.
- Спала?
- Ну, а как же?
- Что видела во сне?
- Не помню...
Тихо в городе. Впрочем - где-то шаркает метла дворника, чирикают
только что проснувшиеся воробьи. В стекла окон упираются тепленькие лучи
восходящего солнца. Очень приятны мне эти задумчивые начала дней. Вытя-
нув в окно волосатую руку, пекарь щупает ноги девицы, она подчиняется
исследованию равнодушно, без улыбки, мигая овечьими глазами.
- Пешков, вынимай сдобное, пора.
Я вынимаю из печи железные листы, пекарь хватает с них десяток плю-
шек, слоек, саек, бросая их в подол девушке, а она, перебрасывая горячую
плюшку с ладони на ладонь, кусает ее желтыми зубами овцы, обжигается и
сердито стонет, мычит.
Любуясь ею, пекарь говорит:
- Опусти подол, бесстыдница...
А когда она уходит, он хвастается предо мною:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69