Часть их с первых же дней
стала смотреть на меня как на забавного шута, некоторые отнеслись с на-
ивной любовью детей к человеку, который умеет рассказывать интересные
сказки. Чорт знает, что я говорил этим людям, но, разумеется, все, что
могло внушить им надежду на возможность иной, более легкой и осмысленной
жизни. Иногда это удавалось мне, и, видя как опухшие лица освещаются че-
ловеческой печалью, а глаза вспыхивают обидой и гневом, - я чувствовал
себя празднично и с гордостью думал, что "работаю в народе", "просвещаю"
его.
Но, разумеется, чаще приходилось мне испытывать мое бессилие, недос-
таток знаний, неумение ответить даже на простейшие вопросы жизни, быта.
Тогда я чувствовал себя сброшенным в темную яму, где люди копошатся, как
слепые черви, стремясь только забыть действительность и находя это заб-
вение в кабаках, да в холодных об'ятиях проституток.
Посещение публичных домов было обязательно каждый месяц в день получ-
ки заработка; об этом удовольствии мечтали вслух за неделю до счастливо-
го дня, а прожив его - долго рассказывали друг другу об испытанных нас-
лаждениях. В этих беседах цинически хвастались половой энергией, жестоко
глумились над женщинами, говорили о них брезгливо отплевываясь.
Но - странно! - за всем этим я слышал - мне чудилось - печаль и стыд.
Я видел, что в "домах утешения", где за рубль можно было купить женщину
на всю ночь, мои товарищи вели себя смущенно, виновато, - это казалось
мне естественным. А некоторые из них держались слишком развязно, с
удальством, в котором я чувствовал нарочитость и фальшь. Меня жутко ин-
тересовало отношение полов, и я наблюдал за этим с особенной остротою.
Сам я еще не пользовался ласками женщины, и это ставило меня в неприят-
ную позицию: надо мною зло издевались и женщины, и товарищи. Скоро меня
перестали приглашать в "дома утешения", заявив откровенно:
- Ты, брат, с нами не ходи.
- Почему?
- Так, уж! Не хорошо с тобой.
Я цепко ухватился за эти слова, чувствуя в них что-то важное для ме-
ня, но не получил об'яснения более толкового.
- Экой, ты! Сказано тебе - не ходи. Скушно с тобой...
И только Артем сказал, усмехаясь:
- Вроде, как при попе, али при отце.
Девицы сначала высмеивали мою сдержанность, потом стали спрашивать с
обидой:
- Брезгуешь?
Сорокалетняя "девушка" пышная и красивая полька Тереза Борута "эко-
номка", глядя на меня умными глазами породистой собаки, сказала:
- Оставимте ж его, подруги, - у него обязательно невеста есть - да?
Такой силач обязательно невестой держится, больше ничем.
Алкоголичка, она пила запоем и пьяная была неописуемо отвратительна,
а в трезвом состоянии удивляла меня вдумчивым отношением к людям и спо-
койным исканием смысла в их деяниях.
- Самый же непонятный народ - это обязательно студенты Академии, да!
- рассказывала она моим товарищам. - Они такое делают с девушками: велят
помазать пол мылом, поставят голую девушку на четвереньки, руками - но-
гами на тарелки и толкают ее в зад - далеко ли уедет по полу? Так - од-
ну, так и другую. Вот. Зачем это?
- Ты врешь! - сказал я.
- Ой, нет! - воскликнула Тереза не обижаясь, спокойно, и в спо-
койствии этом было что-то подавляющее.
- Ты выдумала это.
- Как же такое можно выдумать девушке? Разве я - сумасшедшая? - спро-
сила она, вытаращив глаза.
Люди прислушивались к нашему спору с жадным вниманием, а Тереза все
рассказывала об играх гостей бесстрастным тоном человека, которому нужно
только одно: понять - зачем это?
Слушатели с отвращением отплевывались, дико ругали студентов, а я, -
видя, что Тереза возбуждает вражду к людям уже излюбленным мною, - гово-
рил, что студенты любят народ, желают ему добра.
- Так то студенты с Воскресной улицы, штатские, с университета, я ж
говорю о духовных, с Арского поля! Они, духовные, - сироты все, а сирота
растет обязательно вором или озорником, плохим человеком растет, он же
ни к чему не привязан, сирота!
Спокойные рассказы "экономки" и злые жалобы девушек на студентов, чи-
новников, и вообще на "чистую публику", вызывали в товарищах моих не
только отвращение и вражду, но почти радость, она выражалась словами:
- Значит, образованные-то хуже нас!
Мне тяжело и горько было слышать эти слова. Я видел, что в полутем-
ные, маленькие комнаты стекается, точно в ямы, грязь города; вскипает на
чадном огне и, насыщенная враждою, злобой, снова изливается в город. Я
наблюдал, как в этих щелях, куда инстинкт и скука жизни забивают людей,
создаются из нелепых слов трогательные песни о тревогах и муках любви,
как возникают уродливые легенды о жизни "образованных людей", зарождает-
ся насмешливое и враждебное отношение к непонятному, - и видел, что "до-
ма утешения" являются университетами, откуда мои товарищи выносят знания
весьма ядовитого характера.
Смотрел я, как по грязному полу двигаются, лениво шаркая ногами, "де-
вушки для радости", как отвратительно трясутся их дряблые тела под на-
зойливый визг гармоники, или под раздражающий треск струн разбитого пиа-
нино, смотрел - и у меня зарождались какие-то неясные, но тревожные мыс-
ли. От всего вокруг истекала скука, отравляя душу бессильным желанием
куда-то уйти, где-то спрятаться.
Когда в мастерской я начинал рассказывать о том, что есть люди, кото-
рые бескорыстно ищут путей к свободе, к счастью народа, - мне возражали:
- А, вот, девки не то говорят про них!
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным ку-
тенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, - я тоже
злился. Начиная понимать, что думы о жизни - не менее тяжелы, чем сама
жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо терпеливым лю-
дям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть,
покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издева-
тельствам пьяного хозяина.
И - как нарочно - именно в эти тяжелые дни мне довелось познакомиться
с идеей совершенно новой и хотя органически враждебной мне, но все-таки
очень смутившей меня.
В одну из тех вьюжных ночей, когда кажется, что злобно воющий ветер
изорвал серое небо в мельчайшие клочья и они сыплются на землю, хороня
ее под сугробами ледяной пыли, и кажется, что кончилась жизнь земли,
солнце погашено, не взойдет больше, - в такую ночь, на Масленой неделе я
возвращался в мастерскую от Деренковых. Шагал, закрыв глаза, против вет-
ра, сквозь мутное кипение серого хаоса и вдруг - упал, наскочив на чело-
века, лежавшего поперек панели. Мы оба выругались, я - по-русски, он -
на французском языке:
- О, дьявол...
Это возбудило мое любопытство, я поднял его, поставил на ноги, - он
был маленького роста, легкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
стала смотреть на меня как на забавного шута, некоторые отнеслись с на-
ивной любовью детей к человеку, который умеет рассказывать интересные
сказки. Чорт знает, что я говорил этим людям, но, разумеется, все, что
могло внушить им надежду на возможность иной, более легкой и осмысленной
жизни. Иногда это удавалось мне, и, видя как опухшие лица освещаются че-
ловеческой печалью, а глаза вспыхивают обидой и гневом, - я чувствовал
себя празднично и с гордостью думал, что "работаю в народе", "просвещаю"
его.
Но, разумеется, чаще приходилось мне испытывать мое бессилие, недос-
таток знаний, неумение ответить даже на простейшие вопросы жизни, быта.
Тогда я чувствовал себя сброшенным в темную яму, где люди копошатся, как
слепые черви, стремясь только забыть действительность и находя это заб-
вение в кабаках, да в холодных об'ятиях проституток.
Посещение публичных домов было обязательно каждый месяц в день получ-
ки заработка; об этом удовольствии мечтали вслух за неделю до счастливо-
го дня, а прожив его - долго рассказывали друг другу об испытанных нас-
лаждениях. В этих беседах цинически хвастались половой энергией, жестоко
глумились над женщинами, говорили о них брезгливо отплевываясь.
Но - странно! - за всем этим я слышал - мне чудилось - печаль и стыд.
Я видел, что в "домах утешения", где за рубль можно было купить женщину
на всю ночь, мои товарищи вели себя смущенно, виновато, - это казалось
мне естественным. А некоторые из них держались слишком развязно, с
удальством, в котором я чувствовал нарочитость и фальшь. Меня жутко ин-
тересовало отношение полов, и я наблюдал за этим с особенной остротою.
Сам я еще не пользовался ласками женщины, и это ставило меня в неприят-
ную позицию: надо мною зло издевались и женщины, и товарищи. Скоро меня
перестали приглашать в "дома утешения", заявив откровенно:
- Ты, брат, с нами не ходи.
- Почему?
- Так, уж! Не хорошо с тобой.
Я цепко ухватился за эти слова, чувствуя в них что-то важное для ме-
ня, но не получил об'яснения более толкового.
- Экой, ты! Сказано тебе - не ходи. Скушно с тобой...
И только Артем сказал, усмехаясь:
- Вроде, как при попе, али при отце.
Девицы сначала высмеивали мою сдержанность, потом стали спрашивать с
обидой:
- Брезгуешь?
Сорокалетняя "девушка" пышная и красивая полька Тереза Борута "эко-
номка", глядя на меня умными глазами породистой собаки, сказала:
- Оставимте ж его, подруги, - у него обязательно невеста есть - да?
Такой силач обязательно невестой держится, больше ничем.
Алкоголичка, она пила запоем и пьяная была неописуемо отвратительна,
а в трезвом состоянии удивляла меня вдумчивым отношением к людям и спо-
койным исканием смысла в их деяниях.
- Самый же непонятный народ - это обязательно студенты Академии, да!
- рассказывала она моим товарищам. - Они такое делают с девушками: велят
помазать пол мылом, поставят голую девушку на четвереньки, руками - но-
гами на тарелки и толкают ее в зад - далеко ли уедет по полу? Так - од-
ну, так и другую. Вот. Зачем это?
- Ты врешь! - сказал я.
- Ой, нет! - воскликнула Тереза не обижаясь, спокойно, и в спо-
койствии этом было что-то подавляющее.
- Ты выдумала это.
- Как же такое можно выдумать девушке? Разве я - сумасшедшая? - спро-
сила она, вытаращив глаза.
Люди прислушивались к нашему спору с жадным вниманием, а Тереза все
рассказывала об играх гостей бесстрастным тоном человека, которому нужно
только одно: понять - зачем это?
Слушатели с отвращением отплевывались, дико ругали студентов, а я, -
видя, что Тереза возбуждает вражду к людям уже излюбленным мною, - гово-
рил, что студенты любят народ, желают ему добра.
- Так то студенты с Воскресной улицы, штатские, с университета, я ж
говорю о духовных, с Арского поля! Они, духовные, - сироты все, а сирота
растет обязательно вором или озорником, плохим человеком растет, он же
ни к чему не привязан, сирота!
Спокойные рассказы "экономки" и злые жалобы девушек на студентов, чи-
новников, и вообще на "чистую публику", вызывали в товарищах моих не
только отвращение и вражду, но почти радость, она выражалась словами:
- Значит, образованные-то хуже нас!
Мне тяжело и горько было слышать эти слова. Я видел, что в полутем-
ные, маленькие комнаты стекается, точно в ямы, грязь города; вскипает на
чадном огне и, насыщенная враждою, злобой, снова изливается в город. Я
наблюдал, как в этих щелях, куда инстинкт и скука жизни забивают людей,
создаются из нелепых слов трогательные песни о тревогах и муках любви,
как возникают уродливые легенды о жизни "образованных людей", зарождает-
ся насмешливое и враждебное отношение к непонятному, - и видел, что "до-
ма утешения" являются университетами, откуда мои товарищи выносят знания
весьма ядовитого характера.
Смотрел я, как по грязному полу двигаются, лениво шаркая ногами, "де-
вушки для радости", как отвратительно трясутся их дряблые тела под на-
зойливый визг гармоники, или под раздражающий треск струн разбитого пиа-
нино, смотрел - и у меня зарождались какие-то неясные, но тревожные мыс-
ли. От всего вокруг истекала скука, отравляя душу бессильным желанием
куда-то уйти, где-то спрятаться.
Когда в мастерской я начинал рассказывать о том, что есть люди, кото-
рые бескорыстно ищут путей к свободе, к счастью народа, - мне возражали:
- А, вот, девки не то говорят про них!
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным ку-
тенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, - я тоже
злился. Начиная понимать, что думы о жизни - не менее тяжелы, чем сама
жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо терпеливым лю-
дям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть,
покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издева-
тельствам пьяного хозяина.
И - как нарочно - именно в эти тяжелые дни мне довелось познакомиться
с идеей совершенно новой и хотя органически враждебной мне, но все-таки
очень смутившей меня.
В одну из тех вьюжных ночей, когда кажется, что злобно воющий ветер
изорвал серое небо в мельчайшие клочья и они сыплются на землю, хороня
ее под сугробами ледяной пыли, и кажется, что кончилась жизнь земли,
солнце погашено, не взойдет больше, - в такую ночь, на Масленой неделе я
возвращался в мастерскую от Деренковых. Шагал, закрыв глаза, против вет-
ра, сквозь мутное кипение серого хаоса и вдруг - упал, наскочив на чело-
века, лежавшего поперек панели. Мы оба выругались, я - по-русски, он -
на французском языке:
- О, дьявол...
Это возбудило мое любопытство, я поднял его, поставил на ноги, - он
был маленького роста, легкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69