Каждый на свой лад, все эти люди были примечательны и вполне заслужи-
вали внимания, но - архиерей являлся особенно выдающейся фигурой, он на-
сильно окрестил девушку татарку, чем едва не вызвал бунт среди татар це-
лой волости, он устроил совершенно идиотский процесс хлыстов; по этому
процессу были осуждены люди ни в чем не повинные, - это я хорошо знал.
Наиболее славен был такой подвиг его: во время поездки по епархии, в не-
погожий день, у него сломалась карета около какой-то маленькой, забро-
шенной деревеньки, и он должен был зайти в избу крестьянина. Там, на
полке, около божницы, он увидал гипсовую голову Зевса. Разумеется, это
поразило его. Из расспросов и осмотра других изб, оказалось, что изобра-
жение владыки олимпийцев, а также и статуэтка богини Венеры есть и еще у
нескольких крестьян, но никто из них не хотел сказать - откуда они взяли
идолов? Этого оказалось достаточно, чтоб возбудить уголовное дело о сек-
те самарских язычников, которые поклонялись богам древнего Рима. Идоло-
поклонников посадили в тюрьму, где они и пробыли до поры, пока следствие
не установило, что ими убит и ограблен некий торговец гипсовыми изделия-
ми Солдатской слободы в Вятке; убив торговца, эти люди дружески раздели-
ли между собой его товар и - только.
Одним словом - я был недоволен губернатором, архиереем, городом, ми-
ром, самим собою и еще многим. Поэтому, в состоянии запальчивости и
раздражения, я обругал поэта, воспевшего ненавистное мне, приставив к
его фамилии - Скукин - слово - сын.
В. Г. тотчас прислал мне длинное и внушительное письмо на тему: даже
и за дело ругая людей, следует соблюдать чувство меры. Это было хорошее
письмо, но его при обыске отобрали у меня жандармы, и оно пропало вместе
с другими письмами Короленко.
Кстати - о жандармах.
Ранней весной 97 года меня арестовали в Нижнем и, не очень вежливо,
отвезли в Тифлис. Там, в Метехском замке, ротмистр Конисский, впос-
ледствии начальник Петербургского жандармского управления, - допрашивая
меня, уныло говорил:
- Какие хорошие письма пишет вам Короленко, а ведь он теперь лучший
писатель России!
Странный человек был этот ротмистр: маленький, движения мягкие, осто-
рожные, как будто неуверенные; уродливо большой нос грустно опущен, а
бойкие глаза - точно чужие на его лице и зрачки их забавно прячутся ку-
да-то в переносицу.
- Я - земляк Короленко, тоже волынец, потомок того епископа Конисско-
го, который - помните? - произнес знаменитую речь Екатерине Второй: "Ос-
тавим солнце" и т. д. Горжусь этим.
Я вежливо осведомился - кто больше возбуждает гордость его - предок
или земляк?
- И тот и другой, конечно, и тот и другой!
Он загнал зрачки в переносицу, но тотчас громко шмыгнул носом, и
зрачки выскочили на свое место. Будучи болен и, потому, сердит, - я за-
метил, что плохо понимаю гордость человека, которому чрезмерно любезное
внимание жандармов так много мешало и мешает жить, - Конисский благочес-
тиво ответил:
- Каждый из нас - творит волю пославшего, каждый и все! Пойдемте да-
лее. Итак, - вы утверждаете... А между тем, нам известно...
Мы сидели в маленькой комнатке под входными воротами замка. Окно ее
помещалось очень высоко, под потолком, через него, на стол загруженный
бумагами, падал луч жаркого солнца и, между прочим, - на позор мой, -
освещал клочок бумаги, на котором мною было четко написано: -
- Не упрекайте лососину за то, что гложет лось осину.
Я смотрел на эту проклятую бумажку и думал:
- Что я отвечу ротмистру, если он спросит меня о смысле этого изрече-
ния?
---------------
Шесть лет, - с 95 по 901 год, - я не встречал Владимира Галактионови-
ча, лишь изредка обмениваясь письмами с ним.
В 901 году я впервые приехал в Петербург, город прямых линий и неоп-
ределенных людей. Я был "в моде", меня одолевала "слава", основательно
мешая мне жить. Популярность моя проникала глубоко: помню, шел я ночью
по Аничкову мосту, меня обогнали двое людей, видимо парикмахеры, и один
из них, заглянув в лицо мое, испуганно вполголоса сказал товарищу:
- Гляди - Горький!
Тот остановился, внимательно осмотрел меня с ног до головы и, пропус-
тив мимо себя, сказал с восторгом:
- Эх, дьявол, - в резинковых калошах ходит!
В числе множества удовольствий я снялся у фотографа с группой членов
редакции журнала "Начало", - среди них был провокатор и агент охранного
отделения М. Гурович.
Разумеется, мне было крайне приятно видеть благосклонные улыбки жен-
щин, почти обожающие взгляды девиц, - и, вероятно, как все молодые люди,
только что ошарашенные славой, - я напоминал индейского петуха.
Но, бывало, ночами, наедине с собою, вдруг почувствуешь себя в поло-
жении непойманного уголовного преступника; его окружают шпионы, следова-
тели, прокуроры, все они ведут себя так, как будто считают преступление
несчастием, печальной "ошибкой молодости", и - только сознайся! - они
великодушно простят тебя. Но - в глубине души каждому из них непобедимо
хочется уличить преступника, крикнуть в лицо ему торжествующе:
- Ага-а!
Нередко приходилось стоять в положении ученика, вызванного на публич-
ный экзамен по всем отраслям знания.
- Како веруеши? - пытали меня начетчики сект и жрецы храмов.
Будучи любезным человеком, я сдавал экзамены, обнаруживая терпение,
силе которого сам удивлялся; но после пытки словами у меня возникало же-
лание проткнуть Исаакиевский собор Адмиралтейской иглою или совершить
что-либо иное, не менее скандальное.
Где-то позади добродушия, почти всегда несколько наигранного, россия-
не скрывают нечто, напоминающее хамоватость. Это качество - а, может
быть, это метод исследования? - выражается очень разнообразно, главным
же образом - в стремлении посетить душу ближнего, как ярмарочный бала-
ган, взглянуть, какие в ней показываются фокусы, пошвырять, натоптать,
насорить пустяков в чужой душе, а иногда - опрокинуть что-нибудь и, по
примеру Фомы, тыкать в раны пальцами, очевидно, думая, что скептицизм
апостола равноценен любопытству обезьян.
---------------
В. Г. Короленко и в каменном Петербурге нашел для себя старенький де-
ревянный дом, провинциально уютный, с крашенным полом в комнатах, с лас-
ковым запахом старости.
В. Г. поседел за эти годы, кольца седых волос на висках были почти
белые, под глазами легли морщины, взгляд - рассеянный, усталый. Я тотчас
почувствовал, что его спокойствие, раньше так приятное мне, заменилось
нервозностью человека, который живет в крайнем напряжении всех сил души.
Видимо - не дешево стоило ему Мультанское дело и все, что он, как мед-
ведь, ворочал в эти трудные годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69