К чему природе испытывать остальные модели, если даже при поверхностном рассмотрении они никуда не годны…
– Вы все про природу да про природу, – перебил я Абметова, – речь-то идет об искусственных существах, о гомоидах!
– Нельзя создать то, что не предусмотрено самой природой, – отрезал он, – вам нравится квадрат больше, чем эллипс – ради бога, но планеты летать по квадрату вы не заставите. Так и тут – слепить Голема из глины всякий сможет, но чтоб вдохнуть в него жизнь – одной пентаграммой не обойдешься!
– Какой такой пентаграммой? – спросил я и подумал, только бы он про Адама Кадмона не вспомнил.
– "Шем ха фораш", что означает «истинное имя Бога» Так в свое время оживляли големов-гомоидов.
Что-то уж больно он разнервничался. Я продолжал его донимать:
– Очень кстати вы вспомнили о Големе. Помнится, за завтраком вы рассказывали прелюбопытную теорию о том, как легенды превращаются в быль. Так вот вам еще один пример: Франкенберг воплотил в жизнь легенду о Големе.
– За големов и биороботы сойдут, – огрызнулся Аб-метов, – вы либо и впрямь не понимаете, либо не хотите понять: все что ни делает человек, все несет печать его, человеческого, способа мышления. Чтобы со здать субъекта, мыслящего по-другому, нужно быть по меньшей мере Господом Богом. Мало того, нужно весь существующий мир переделать так, чтобы само существование этого субъекта стало возможным. Как в примере с планетами: чтобы заставить одну-единственную планету летать по квадрату, необходимо всю Вселенную перестроить по новым законам.
Ну вот, думаю, и Господа Бога приплел.
– Вы хотите сказать, что существование гомоидов противоречит законам физики. И каким же, позвольте спросить?
– Второму началу термодинамики, если угодно! – выпалил он не задумываясь. Опять врет, подумал я.
Из-за двери в спальню выглянула испуганная Татьяна.
– Вы еще не подрались? Может, вас обедом покормить, а то вы друг друга сожрете скоро.
– Не думаю, что это своевременная идея, – сухо заметил Абметов. Он вдруг превратился в этакого обиженного педанта.
– Закажем в номер, – отозвался я.
Не вовремя Татьяна вмешалась – мне почти удалось вывести его из себя. Хорошо испытанный на Шефе способ общения – сначала довести собеседника до белого каления, а потом внимательно выслушать все, что он на самом деле о тебе и обо всем на свете думает, – результата не дал. Татьяна заказала обед и включила телевизор. Уходить она больше не собиралась.
– Продолжайте, продолжайте, я не слушаю, – сказала она, глядя в экран. Реклама «Глобального Страхового Общества» прорывалась и здесь: «Если вы застрахованы у нашего конкурента, то мы застрахуем вас от его банкротства», – обещали с экрана.
Абметов вспомнил о сделке:
– Теперь ваша очередь рассказывать. Кто такой этот ваш Джон Смит?
Ни слова не говоря, я протянул ему выдуманный мною самим адрес.
– И это все? – возмутился Абметов. – По этому адресу человека найти невозможно.
Я пожал плечами:
– Это все, что у меня есть. – И это была чистая правда. Абметов, однако, не поверил:
– Вы сами-то пробовали связаться с ним по этому адресу.
– Бесполезно, – уклончиво ответил я. Абметов задумался.
– Знаете что, – выдал он минуты через три, – сдается мне, никакого Джона Смита нет и в помине.
Если бы, сказав это, он посмотрел мне в глаза, то, безусловно, прочитал бы в них утвердительный ответ, поскольку, чтобы врать систематически, мне необходимо вдохновение, а вдохновения в ту минуту у меня как раз и не было. К счастью, Абметов смотрел не на меня, а куда-то в пол. Пока он кончиком ботинка приглаживал ворсинки на ковре, у меня возникла одна идея.
– Вот, взгляните. – Я протянул ему крылатую пирамидку.
– Что это? – удивился Абметов и осторожно, двумя пальцами взял у меня пирамидку.
– Да я, собственно, у вас хотел спросить. Пирамидка какая-то…
– А, трисптерос показываешь! – воскликнула Татьяна, не оборачиваясь. Она все-таки подслушивала.
– Не знаю, никогда не видел ничего подобного, – равнодушно ответил Абметов, – откуда она у вас?
– Купил в сувенирной лавке, внизу, рядом с вестибюлем, – ответил я не совсем точно.
– Я не заметил там никаких сувенирных лавок, – возразил Абметов.
– Я неточно выразился, я имел в виду застекленную галерею, что примыкает к вестибюлю гостиницы. Там магазинчики всякие, лавочки… Торгуют всяким таким барахлом, – пояснил я.
– Мне кажется, это должно быть что-то древнеегипетское, – сказала Татьяна, продолжая смотреть в экран.
– Возможно-возможно, – не очень уверенно произнес Абметов, – но не берусь судить.
Он без особого интереса рассматривал загадочный сувенир и вернул мне его как-то слишком поспешно.
– Здесь много всякой ерунды продается, – пожал он плечами, – надо же как-то подогревать интерес у публики. Вот и выдумывают мифические артефакты мифических сапиенсов.
– Это верно, – согласилась Татьяна, – где ж наш заказ-то – через десять минут обещали прислать, – вспомнила она об обеде.
Абметов тоже как будто о чем-то вспомнил, несколько раз взглянул на часы и начал прощаться:
– К сожалению, не могу составить вам компанию – уже поздно, а мне надо еще кое-что успеть, – пробормотал он. Убедить его в том, что дела могут подождать, нам не удалось, и он ушел.
– Куда это он так сорвался? – спросила Татьяна. – Это его дело как-то связано с вашим разговором?
– Не знаю. – Для меня поведение Абметова тоже было непонятным. – А что ты там ляпнула про трис… птерос? – Я не был уверен, что правильно повторил небрежно брошенное Татьяной слово.
– Ну да, «трисптерос» – означает «трехкрылый». Раз мы решили, что все артефакты имеют земное происхождение, то и название должно быть каким-нибудь земным. Я и придумала – «трисптерос». Тебе не нравится?
Я сказал, что очень даже нравится. Татьяна взяла пирамидку и принялась ее разглядывать.
– Думаешь, мы что-то пропустили? – спросил я.
– Посмотри на нижнюю грань – на ту, которая без крыла. – И она повернула пирамидку так, чтобы я мог разглядеть.
– Видишь, тут посередине такое круглое пятнышко. – Она ткнула ногтем в середину основания пирамидки.
Я пригляделся. Татьяна была права – в центре свободной грани темнело едва заметное пятно величиною с косточку от вишни. На ощупь пятно было гладким, в то время как остальная поверхность пирамидки – слегка шершавой.
– Что, если на месте пятна находилось четвертое крыло, но его отломали, – предположил я.
– Вряд ли, – возразила она. – След облома должен быть более светлым и более шершавым. Смотри, каждое из трех крыльев направлено вдоль средней линии соответствующей грани, причем направление одно и то же – от вершины к основанию. Четвертое крыло нарушило бы симметрию, следовательно, его там никогда и не было, – заключила Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Вы все про природу да про природу, – перебил я Абметова, – речь-то идет об искусственных существах, о гомоидах!
– Нельзя создать то, что не предусмотрено самой природой, – отрезал он, – вам нравится квадрат больше, чем эллипс – ради бога, но планеты летать по квадрату вы не заставите. Так и тут – слепить Голема из глины всякий сможет, но чтоб вдохнуть в него жизнь – одной пентаграммой не обойдешься!
– Какой такой пентаграммой? – спросил я и подумал, только бы он про Адама Кадмона не вспомнил.
– "Шем ха фораш", что означает «истинное имя Бога» Так в свое время оживляли големов-гомоидов.
Что-то уж больно он разнервничался. Я продолжал его донимать:
– Очень кстати вы вспомнили о Големе. Помнится, за завтраком вы рассказывали прелюбопытную теорию о том, как легенды превращаются в быль. Так вот вам еще один пример: Франкенберг воплотил в жизнь легенду о Големе.
– За големов и биороботы сойдут, – огрызнулся Аб-метов, – вы либо и впрямь не понимаете, либо не хотите понять: все что ни делает человек, все несет печать его, человеческого, способа мышления. Чтобы со здать субъекта, мыслящего по-другому, нужно быть по меньшей мере Господом Богом. Мало того, нужно весь существующий мир переделать так, чтобы само существование этого субъекта стало возможным. Как в примере с планетами: чтобы заставить одну-единственную планету летать по квадрату, необходимо всю Вселенную перестроить по новым законам.
Ну вот, думаю, и Господа Бога приплел.
– Вы хотите сказать, что существование гомоидов противоречит законам физики. И каким же, позвольте спросить?
– Второму началу термодинамики, если угодно! – выпалил он не задумываясь. Опять врет, подумал я.
Из-за двери в спальню выглянула испуганная Татьяна.
– Вы еще не подрались? Может, вас обедом покормить, а то вы друг друга сожрете скоро.
– Не думаю, что это своевременная идея, – сухо заметил Абметов. Он вдруг превратился в этакого обиженного педанта.
– Закажем в номер, – отозвался я.
Не вовремя Татьяна вмешалась – мне почти удалось вывести его из себя. Хорошо испытанный на Шефе способ общения – сначала довести собеседника до белого каления, а потом внимательно выслушать все, что он на самом деле о тебе и обо всем на свете думает, – результата не дал. Татьяна заказала обед и включила телевизор. Уходить она больше не собиралась.
– Продолжайте, продолжайте, я не слушаю, – сказала она, глядя в экран. Реклама «Глобального Страхового Общества» прорывалась и здесь: «Если вы застрахованы у нашего конкурента, то мы застрахуем вас от его банкротства», – обещали с экрана.
Абметов вспомнил о сделке:
– Теперь ваша очередь рассказывать. Кто такой этот ваш Джон Смит?
Ни слова не говоря, я протянул ему выдуманный мною самим адрес.
– И это все? – возмутился Абметов. – По этому адресу человека найти невозможно.
Я пожал плечами:
– Это все, что у меня есть. – И это была чистая правда. Абметов, однако, не поверил:
– Вы сами-то пробовали связаться с ним по этому адресу.
– Бесполезно, – уклончиво ответил я. Абметов задумался.
– Знаете что, – выдал он минуты через три, – сдается мне, никакого Джона Смита нет и в помине.
Если бы, сказав это, он посмотрел мне в глаза, то, безусловно, прочитал бы в них утвердительный ответ, поскольку, чтобы врать систематически, мне необходимо вдохновение, а вдохновения в ту минуту у меня как раз и не было. К счастью, Абметов смотрел не на меня, а куда-то в пол. Пока он кончиком ботинка приглаживал ворсинки на ковре, у меня возникла одна идея.
– Вот, взгляните. – Я протянул ему крылатую пирамидку.
– Что это? – удивился Абметов и осторожно, двумя пальцами взял у меня пирамидку.
– Да я, собственно, у вас хотел спросить. Пирамидка какая-то…
– А, трисптерос показываешь! – воскликнула Татьяна, не оборачиваясь. Она все-таки подслушивала.
– Не знаю, никогда не видел ничего подобного, – равнодушно ответил Абметов, – откуда она у вас?
– Купил в сувенирной лавке, внизу, рядом с вестибюлем, – ответил я не совсем точно.
– Я не заметил там никаких сувенирных лавок, – возразил Абметов.
– Я неточно выразился, я имел в виду застекленную галерею, что примыкает к вестибюлю гостиницы. Там магазинчики всякие, лавочки… Торгуют всяким таким барахлом, – пояснил я.
– Мне кажется, это должно быть что-то древнеегипетское, – сказала Татьяна, продолжая смотреть в экран.
– Возможно-возможно, – не очень уверенно произнес Абметов, – но не берусь судить.
Он без особого интереса рассматривал загадочный сувенир и вернул мне его как-то слишком поспешно.
– Здесь много всякой ерунды продается, – пожал он плечами, – надо же как-то подогревать интерес у публики. Вот и выдумывают мифические артефакты мифических сапиенсов.
– Это верно, – согласилась Татьяна, – где ж наш заказ-то – через десять минут обещали прислать, – вспомнила она об обеде.
Абметов тоже как будто о чем-то вспомнил, несколько раз взглянул на часы и начал прощаться:
– К сожалению, не могу составить вам компанию – уже поздно, а мне надо еще кое-что успеть, – пробормотал он. Убедить его в том, что дела могут подождать, нам не удалось, и он ушел.
– Куда это он так сорвался? – спросила Татьяна. – Это его дело как-то связано с вашим разговором?
– Не знаю. – Для меня поведение Абметова тоже было непонятным. – А что ты там ляпнула про трис… птерос? – Я не был уверен, что правильно повторил небрежно брошенное Татьяной слово.
– Ну да, «трисптерос» – означает «трехкрылый». Раз мы решили, что все артефакты имеют земное происхождение, то и название должно быть каким-нибудь земным. Я и придумала – «трисптерос». Тебе не нравится?
Я сказал, что очень даже нравится. Татьяна взяла пирамидку и принялась ее разглядывать.
– Думаешь, мы что-то пропустили? – спросил я.
– Посмотри на нижнюю грань – на ту, которая без крыла. – И она повернула пирамидку так, чтобы я мог разглядеть.
– Видишь, тут посередине такое круглое пятнышко. – Она ткнула ногтем в середину основания пирамидки.
Я пригляделся. Татьяна была права – в центре свободной грани темнело едва заметное пятно величиною с косточку от вишни. На ощупь пятно было гладким, в то время как остальная поверхность пирамидки – слегка шершавой.
– Что, если на месте пятна находилось четвертое крыло, но его отломали, – предположил я.
– Вряд ли, – возразила она. – След облома должен быть более светлым и более шершавым. Смотри, каждое из трех крыльев направлено вдоль средней линии соответствующей грани, причем направление одно и то же – от вершины к основанию. Четвертое крыло нарушило бы симметрию, следовательно, его там никогда и не было, – заключила Татьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113