– Мальчик? – спросил я.
– Нет – девочка!.. Разумеется, мальчик – он в порядке, сейчас с ним психиатр, – злобно вымолвил Виттенгер.
– Как зовут ребенка? – Я вдруг вспомнил, что никогда не интересовался его именем.
– Так же как и отца – Альм, Альм-младший.
– К чему давать ребенку имя отца? – удивился я.
– Теперь уж точно не у кого спросить, – ухмыльнулся Виттенгер.
– Как она умерла, уже известно?
– Шоковый разряд, вот видите – с правой стороны чуть ниже уха покраснение. – Нагнувшись,
Виттемгер показал, куда был нанесен удар цефалошокером.
– Давно? – продолжал расспрашивать я. На удивление, Виттенгер мне отвечал:
– Часов в пять утра – плюс-минус.
– Оружие нашли?
– Нашли, вот… – Майор показал мне пакетик с шокером. – Цефалошокер был зажат в ее правой руке, – пояснил он.
– Черт, похоже, накаркали мы вчера… – выругался я.
– В смысле? – не понял Виттенгер. Он не помнил ничего из вчерашнего разговора.
– В смысле не сама ли она все это устроила, – ответил я. На трезвую голову произносить слово «самоубийство» невыносимо тяжело. – Следы какие-нибудь нашли?
– Все пробы сняли, расшифровывать будем в лаборатории – все равно спешить теперь некуда. А на это вы обратили внимание? – Виттенгер указал на экран. Я посмотрел. На экране была лишь одна строка:
Я НИКОГО НЕ УБИВАЛА
Так там было написано, черным по-белому.
– Вот те раз… – пробормотал я, – предсмертная записка? Или один из тех знаков, о которых вы мне вчера толковали?
– О чем вы? Какие еще знаки? – несколько напряженно переспросил Виттенгер. Я попытался напомнить:
– Ну вспомните, вы говорили, что каждое наше движение – это знак…
– И я так говорил? Знаете что, забудьте-ка вы все, что я вам вчера наговорил, – посоветовал он.
– Уже забыл. – Я поспешно последовал его совету. – Так это она писала?
– Не знаю Вводили не голосом, поэтому авторство установить невозможно. Следы на мануалке мы, конечно, проверим, но вряд ли результат анализа поможет нам ответить на вопрос, кто это написал.
Я находился в полнейшей растерянности.
– Ерунда какая-то получается. Предположим, что мы имеем дело с суицидом и текст писала она. Тогда почему она написала «никого», а не, скажем, «своего мужа» или «Альма Перка». Кого еще она не убивала? И если она и вправду никого не убивала, тогда и нет видимого мотива для того, чтобы покончить с собой.
Виттенгер возразил:
– Но ты же собирался обвинить ее еще в одном преступлении. Помнишь, ты просил узнать, где она находилась во время взрыва на Укене. Мне только что сообщили, что взорванный дом принадлежал Франкенбергу и не исключено, что во время взрыва он находился в доме. Кстати, я уверен, ты с самого начала знал, что взорвали Франкенберга, но мне ничего не сказал. Ты и в убийстве старика-профессора собирался ее обвинить?
– Даже если и так – откуда ей стало известно о наших планах? Как она могла догадаться, что мы хотим обвинить ее и в убийстве мужа, и в убийстве Франкенберга? К тому же обвинение в двойном убийстве при условии, что она их не совершала, еще не повод для суицида, особенно учитывая, что у нее есть ребенок. Если только… – Я задумался.
– Если только что? – переспросил Виттенгер.
– Если она причастна к обоим убийствам, то текст предназначался именно для сына – чтобы тот не считал свою мать убийцей. А для нас ее предсмертное послание – своеобразный намек – мол, я все сделала за вас, закройте дело и не травмируйте ребенка, ведь от посмертных обвинений все равно нет никакого проку. И вот еще что… – Я отвел Виттенгера в сторону так, чтобы остальные криминалисты не могли нас слышать. – Скажите честно, может, вы вчера вечером или ночью спьяну попытались поговорить с ней и сболтнули чего лишнего – ей или кому другому?
– Да за кого ты меня принимаешь, черт возьми?! – взревел полицейский. Все криминалисты как по команде подняли головы. Заметив их движение, он тихо добавил:
– Перестань пороть чушь. Я не первый год в полиции, и не тебе меня учить, а тем более – обвинять.
– Ладно, это я так, на всякий случай, – примирительно сказал я. – Кстати, как вы так быстро тут оказались?
– В пятнадцать минут девятого сработала сигнализация, – ответил Виттенгер и поспешно пояснил: – Нет, не от вторжения… По всей вероятности, мальчик, проснувшись утром и обнаружив вот это, – он кивнул в сторону мертвого тела, – нажал тревожную кнопку. Теперь этому учат детей с пеленок.
– Понятно. А чем вообще занималась Эмма Перк? – К своему стыду, я до сих пор не удосужился это выяснить.
– Вы разве не знаете? Ну вы даете… Она работала все в том же Институте антропоморфологии. – Виттенгер, похоже, усомнился в моей профессиональной пригодности.
– С мужем? – спросил я.
– Нет, она работала в отделе изучения ретротрансзональных чего-то там… – Виттенгер тоже не научился выговаривать длинные названия институтских отделов.
– Да, да, я понял – в том же отделе, что и Лесли Джонс, – неизвестно чему обрадовался я, странно, что я не обратил на нее внимание.
– Она работала под своей девичьей фамилией, – подсказал Виттенгер. – А вы что, знакомы с Джонсом?
– Не совсем. Мы виделись только раз и то – на похоронах.
– И вы думаете, он может быть замешан? – допытывался Виттенгер.
– Здесь кто угодно может быть замешан, – развел я руками, – особенно если считать смерть Эммы Перк убийством…
Мое замечание Виттенгеру не понравилось.
– Если Эмма Перк была убита, то текст на экране писал убийца. В таком случае ему следовало бы написать признание и в убийстве Альма Перка, и во взрыве на Укене, а тут все наоборот.
Я возразил.
– Убийца не так глуп. Он мог предполагать, что в конце концов нам удастся доказать, что Эмма Перк никого не убивала, а отсюда будет следовать, что и ее смерть, никакое не самоубийство. Предположим, что убийцы нет железного алиби только на время смерти Эммы Перк и ему жизненно важно, чтобы именно ее смерть все считали самоубийством.
– Туманно, очень туманно, – протянул Виттенгер, – мы пришли к тому, с чего начали.
– А с чего мы начали? – поинтересовался я
– С того, что ничего непонятно, – ответил он.
– Факт! – согласился я.
Несмотря на обещание, наша вчерашняя дискуссия о природе суицида никак не выходила из головы. Я попросил Виттенгера прислать мне дело того сбежавшего самоубийцы.
– А зачем оно вам? – удивился Виттенгер.
– Хочу сравнить.. Там ведь вы точно исключили убийство?
– Абсолютно точно, – заверил он.
– Тогда пришлите, – еще раз попросил я его.
Виттенгер пообещал, но уж больно странно: сказал, что он, конечно, забудет, но как только снова вспомнит, то сразу пришлет.
Из дома Перков я направился в Отдел. Со смертью Эммы Перк было потеряно последнее связующее звено в деле, которое я считал уже практически раскрытым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113