два скептика прилетели за тридевять земель только для того, чтобы сообщить друг другу о том, что оба они не верят какому-то Джону Смиту. Абсурдно, не правда ли?
– Согласен. Поэтому возьмем в качестве основной гипотезы, что оба мы не то чтоб слишком верим, но и окончательно не отвергаем… Идет? – с улыбкой предложил Абметов.
– Идет! В таком случае мы должны подозревать, что у гипотетических гомоидов есть гипотетический создатель. Какие у вас версии на этот счет?
– А у вас?
– Вы меня пригласили, а не я вас, поэтому вам первому и отвечать.
– Логично, – признал Абметов, – но вот что любопытно: вы заинтересовались работами по моделированию человеческого разума раньше, чем появилось письмо Джона Смита. Только не спрашивайте меня, откуда я это узнал.
– Не буду, хотя стоило бы спросить. Объяснение тому простое: я журналист, и мое дело интересоваться всякой такой ерундой.
– Не такая уж и ерунда, – возразил Абметов, – очень даже не ерунда. Многие, на этой, как вы сказали, ерунде, сломали голову…
– Кто, например? – быстро спросил я. – Уж не Франкенберг ли, с которым вы встречались двадцать пять лет назад на конференции по фундаментальной антропологии?
Конечно, не стоило мне раньше времени хвастать своею осведомленностью, но в тот момент я не видел другого способа его разговорить. Абметов воспринял вопрос неожиданно хладнокровно.
– Хм, вам многое известно, – усмехнулся он, – давно это было, я и забыл уже.
– Франкенберг там выступал? Или вы не помните?
– Отчего же, помню… Да, он выступал.
– И о чем он говорил?
– Вам так это важно? Нет, мы лучше вот как сделаем: я вам расскажу все, что знаю о Франкенберге, а вы взамен расскажете мне о Джоне Смите, – предложил Абметов.
Отличная сделка, подумал я и решительно согласился:
– По рукам!
– И еще одна маленькая просьба: поскольку эго не интервью, то не надо меня записывать.
Просьба была не такой уж и маленькой, но я ее выполнил.
– Отлично, – обрадовался Абметов, не подозревая, как подло я собираюсь его надуть с Джоном Смитом. – Речь на той конференции шла о множественности моделей рефлексирующего разума. Вы с ними знакомы? Ну хотя бы в общих чертах?
– С одной моделью, пожалуй, знаком.. Именно что в общих чертах, – неуверенно ответил я, силясь припомнить то, что наговорил мне Стас.
– Очевидно, вы говорите о модели человеческого мышления – модель Лефевра. Тогда вы, должно быть, помните, что Лефевр основывает свою модель на ряде аксиом и постулатов. Изменив одну или несколько аксиом, мы получаем другую модель и даже много моделей. Ситуация, как в геометрии. Отказавшись или изменив некоторые из аксиом Эвклида, мы получаем новую геометрию, которая описывает совсем другие природные процессы. Первоначальную, «человеческую» модель рефлексирующего разума в научной литературе называют стабильной.
– Могу предположить, что все остальные называются нестабильными, – догадался я.
– Да, вы абсолютно правы, – согласился Абметов, – сама идея множественности сомнению не подвергалась, но вот ее практическое воплощение… Франкенбергу тогда здорово досталось от оппонентов.
– В чем заключались их возражения?
– В том, что все модели, отличные от человеческой, действительно нестабильны.
– То есть, что они описывают нестабильную личность? – Я старался переводить абметовскую терминологию на человеческий язык. – Иными словами, если бы подобную модель удалось реализовать, то в результате получился бы психически ненормальный субъект, – добавил я, вспомнив, что говорил Типс о Джоне Брауне.
Абметов едва сдержал улыбку – он понял, что имеет дело с дилетантом.
– Ненормальным кого угодно назвать можно. Психически нормального человека представить себе труднее, чем ненормального. Поэтому я бы воздержался от подобных оценок.
– Тогда поясните, что вы имеете в виду под «нестабильностью».
– В классической бинарной модели мыслящему субъекту предлагается сделать выбор между двумя сценариями поведения. Что именно он выберет – мы не знаем, но мы можем говорить, с какой вероятностью он выберет тот или иной сценарий. Вероятность – это просто число – ничего больше. Число, являющееся решением некоего уравнения. У того уравнения, что описывает человеческое мышление, решение одно-единственное. Теперь представьте себе, что у уравнения оказалось не одно решение, а два. Если бы личность, чье мышление соответствует такому уравнению, существовала – она долго бы не прожила. Тем более не может существовать общество, состоящее из таких личностей.
– Под обществом вы подразумеваете внеземную цивилизацию?
– Ее самую. Вопрос стоял именно так: могут ли существовать цивилизации разумных существ с иной, отличной от человеческой, формой мышления.
– Ну ладно, уравнения уравнениями, оставим их пока в стороне… Кстати, а что будет, если у того уравнения вовсе нет решений?
– Такие модели даже Франкенберг в расчет не принимал, – развел руками Абметов, – пришлось бы конструировать субъекта из антивещества.
Честно говоря, этого замечания я не понял – наверное, это все же была шутка. Я спросил:
– Почему вы сказали, что личность, соответствующая нестабильной модели, долго бы не прожила?
Оговорка абметова меня поразила. Умирающий гомоид из пещер Южного мыса, самоубийца Джон Браун – в один миг они вновь встали перед моими глазами.
– Да это я так, фигурально выразился. Я настаивал:
– Ну а все-таки… Представьте на минуту, что удалось создать существо, мыслящее не так, как мы, но в чем-то похожее на нас – гомоида, одним словом. Что бы оно собой представляло? Только прошу вас, без уравнений, пожалуйста…
– Наиболее близкий аналог нестабильности – это так называемый синдром раздвоения личности у человека. Точнее говоря, такой синдром – это защитная, компенсирующая реакция человеческого организма на воздействие окружающей среды. Или наоборот, на отсутствие привычного нам воздействия. Например, если вас или меня надолго изолировать от общества, в сурдокамере или еще где-нибудь, то рано или поздно вы начнете говорить сам с собой, у вас могут появиться галлюцинации, вам будет казаться, что рядом есть кто-то еще. В случае же выдуманного вами искусственного существа-гомоида никакого внешнего воздействия и не нужно – существо будет само на себя воздействовать, пока его сознание не распадется на две отдельные личности – по одной на каждое решение уравнения. Или же сработает механизм самоотторжения…
– Иначе говоря, существо покончит жизнь самоубийством – вы это имели в виду, когда говорили, что нестабильная личность не смогла бы жить?
– Да, примерно это я и имел в виду.
– Но почему?
– На этот вопрос не так просто ответить. То есть ответить-то просто, но вам, вероятно, будет трудно понять…
Прежде чем перестать понимать, я подвел промежуточный итог:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Согласен. Поэтому возьмем в качестве основной гипотезы, что оба мы не то чтоб слишком верим, но и окончательно не отвергаем… Идет? – с улыбкой предложил Абметов.
– Идет! В таком случае мы должны подозревать, что у гипотетических гомоидов есть гипотетический создатель. Какие у вас версии на этот счет?
– А у вас?
– Вы меня пригласили, а не я вас, поэтому вам первому и отвечать.
– Логично, – признал Абметов, – но вот что любопытно: вы заинтересовались работами по моделированию человеческого разума раньше, чем появилось письмо Джона Смита. Только не спрашивайте меня, откуда я это узнал.
– Не буду, хотя стоило бы спросить. Объяснение тому простое: я журналист, и мое дело интересоваться всякой такой ерундой.
– Не такая уж и ерунда, – возразил Абметов, – очень даже не ерунда. Многие, на этой, как вы сказали, ерунде, сломали голову…
– Кто, например? – быстро спросил я. – Уж не Франкенберг ли, с которым вы встречались двадцать пять лет назад на конференции по фундаментальной антропологии?
Конечно, не стоило мне раньше времени хвастать своею осведомленностью, но в тот момент я не видел другого способа его разговорить. Абметов воспринял вопрос неожиданно хладнокровно.
– Хм, вам многое известно, – усмехнулся он, – давно это было, я и забыл уже.
– Франкенберг там выступал? Или вы не помните?
– Отчего же, помню… Да, он выступал.
– И о чем он говорил?
– Вам так это важно? Нет, мы лучше вот как сделаем: я вам расскажу все, что знаю о Франкенберге, а вы взамен расскажете мне о Джоне Смите, – предложил Абметов.
Отличная сделка, подумал я и решительно согласился:
– По рукам!
– И еще одна маленькая просьба: поскольку эго не интервью, то не надо меня записывать.
Просьба была не такой уж и маленькой, но я ее выполнил.
– Отлично, – обрадовался Абметов, не подозревая, как подло я собираюсь его надуть с Джоном Смитом. – Речь на той конференции шла о множественности моделей рефлексирующего разума. Вы с ними знакомы? Ну хотя бы в общих чертах?
– С одной моделью, пожалуй, знаком.. Именно что в общих чертах, – неуверенно ответил я, силясь припомнить то, что наговорил мне Стас.
– Очевидно, вы говорите о модели человеческого мышления – модель Лефевра. Тогда вы, должно быть, помните, что Лефевр основывает свою модель на ряде аксиом и постулатов. Изменив одну или несколько аксиом, мы получаем другую модель и даже много моделей. Ситуация, как в геометрии. Отказавшись или изменив некоторые из аксиом Эвклида, мы получаем новую геометрию, которая описывает совсем другие природные процессы. Первоначальную, «человеческую» модель рефлексирующего разума в научной литературе называют стабильной.
– Могу предположить, что все остальные называются нестабильными, – догадался я.
– Да, вы абсолютно правы, – согласился Абметов, – сама идея множественности сомнению не подвергалась, но вот ее практическое воплощение… Франкенбергу тогда здорово досталось от оппонентов.
– В чем заключались их возражения?
– В том, что все модели, отличные от человеческой, действительно нестабильны.
– То есть, что они описывают нестабильную личность? – Я старался переводить абметовскую терминологию на человеческий язык. – Иными словами, если бы подобную модель удалось реализовать, то в результате получился бы психически ненормальный субъект, – добавил я, вспомнив, что говорил Типс о Джоне Брауне.
Абметов едва сдержал улыбку – он понял, что имеет дело с дилетантом.
– Ненормальным кого угодно назвать можно. Психически нормального человека представить себе труднее, чем ненормального. Поэтому я бы воздержался от подобных оценок.
– Тогда поясните, что вы имеете в виду под «нестабильностью».
– В классической бинарной модели мыслящему субъекту предлагается сделать выбор между двумя сценариями поведения. Что именно он выберет – мы не знаем, но мы можем говорить, с какой вероятностью он выберет тот или иной сценарий. Вероятность – это просто число – ничего больше. Число, являющееся решением некоего уравнения. У того уравнения, что описывает человеческое мышление, решение одно-единственное. Теперь представьте себе, что у уравнения оказалось не одно решение, а два. Если бы личность, чье мышление соответствует такому уравнению, существовала – она долго бы не прожила. Тем более не может существовать общество, состоящее из таких личностей.
– Под обществом вы подразумеваете внеземную цивилизацию?
– Ее самую. Вопрос стоял именно так: могут ли существовать цивилизации разумных существ с иной, отличной от человеческой, формой мышления.
– Ну ладно, уравнения уравнениями, оставим их пока в стороне… Кстати, а что будет, если у того уравнения вовсе нет решений?
– Такие модели даже Франкенберг в расчет не принимал, – развел руками Абметов, – пришлось бы конструировать субъекта из антивещества.
Честно говоря, этого замечания я не понял – наверное, это все же была шутка. Я спросил:
– Почему вы сказали, что личность, соответствующая нестабильной модели, долго бы не прожила?
Оговорка абметова меня поразила. Умирающий гомоид из пещер Южного мыса, самоубийца Джон Браун – в один миг они вновь встали перед моими глазами.
– Да это я так, фигурально выразился. Я настаивал:
– Ну а все-таки… Представьте на минуту, что удалось создать существо, мыслящее не так, как мы, но в чем-то похожее на нас – гомоида, одним словом. Что бы оно собой представляло? Только прошу вас, без уравнений, пожалуйста…
– Наиболее близкий аналог нестабильности – это так называемый синдром раздвоения личности у человека. Точнее говоря, такой синдром – это защитная, компенсирующая реакция человеческого организма на воздействие окружающей среды. Или наоборот, на отсутствие привычного нам воздействия. Например, если вас или меня надолго изолировать от общества, в сурдокамере или еще где-нибудь, то рано или поздно вы начнете говорить сам с собой, у вас могут появиться галлюцинации, вам будет казаться, что рядом есть кто-то еще. В случае же выдуманного вами искусственного существа-гомоида никакого внешнего воздействия и не нужно – существо будет само на себя воздействовать, пока его сознание не распадется на две отдельные личности – по одной на каждое решение уравнения. Или же сработает механизм самоотторжения…
– Иначе говоря, существо покончит жизнь самоубийством – вы это имели в виду, когда говорили, что нестабильная личность не смогла бы жить?
– Да, примерно это я и имел в виду.
– Но почему?
– На этот вопрос не так просто ответить. То есть ответить-то просто, но вам, вероятно, будет трудно понять…
Прежде чем перестать понимать, я подвел промежуточный итог:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113