Константинов, наоборот, отличал постоянно – думающий человек обязан сомневаться, нет ничего скучнее постоянной убежденности в собственной правоте.
Его-то, капитана Никодимова, добрый приятель Игорь Куценко работал в одном отделе с Дубовым. От Игоря Куценко капитан Никодимов узнал, что Дубов прилетел ночью, а утром, как обычно по субботам, пойдет в Сандуны.
– Мы имеем право, – сказал Константинов, – на основании возбужденного нами уголовного дела приступить к розыскным мероприятиям – время настало.
– Знакомься, Сережа, это мой приятель, на одной парте сидели.
– Никодимов.
– Дубов.
– Предпочитаете здешний пар сауне? – спросил Никодимов. – Следуете врачебным советам?
– Да я как-то к их советам не очень прислушиваюсь. Исповедую фатализм – что на роду написано, то от тебя не уйдет.
Куценко засмеялся:
– Капитулянство это, Серж.
– Как знаешь, только можно слушаться врачей, а сыграть в ящик от пьяного шофера. Разве нет? – обернулся Дубов к Никодимову. – Вас, простите, как зовут?
– Антон.
– А по отчеству?
– Петрович.
– Чуть не Павлович, – заметил Дубов. – Но все равно А. П. Мелочь, а приятно. Где работаете?
– В госбезопасности, а вы?
– Уважаю вашу фирму. У меня там есть знакомый. Майора Громова не знаете?
– Откуда он?
– Я чужие секреты не открываю, – ответил Дубов. – Т-сс, враг подслушивает – так, кажется?
Никодимов улыбнулся:
– Одно спокойное место – баня, можно душу отвести. Кто откажется от чешского пива – поднимите руки.
– Как ни горько мне тянуть руку, но придется отказаться, – сказал Дубов. – У меня сегодня голодный день, раз в неделю, как у йогов.
– Действительно, легкость чувствуете? – спросил Никодимов.
– Действительно. Йоги – откровение нашего века, Антон Петрович. За границу еще не ездили?
– Нет.
– Пошлют – купите книг по йогам, искренне советую. Хотите, продемонстрирую йогу в действии?
– Очень хочу.
Дубов раскурил сигарету, приложил ее к коже у локтя, посмотрел на Никодимова и Куценко быстрыми и – как показалось капитану – смеющимися глазами:
– Видите? Я не реагирую на боль. Йога позволяет выключать какие-то чувства без всякого урона для психики. Вы спрашивали, где я работаю: мы работаем вместе с Игорем – разве он не сказал вам?
– Так он и не спрашивал, Серж.
– Новая генерация, – усмехнулся Дубов, сбрасывая простыню, – доверие и убежденность. Пошли париться?
Он пропустил Куценко и Никодимова, дошел с ними чуть не до двери в банное отделение, потом внезапно повернул назад:
– Идите, я догоню.
Куценко хотел было подождать, но Никодимов подтолкнул его:
– Пойдем, догонит, дело, может, какое у человека.
Дубов вернулся на место, налил себе пиво в тот стакан, из которого только что пил Никодимов, сделал быстрый глоток и побежал в парную.
Парился Дубов обстоятельно – как работал; обскребывался мыльницей, кожа его сделалась сине-красной, он отдувался, повторяя:
– Ну счастье-то, а?! Ну и счастье!
(Никодимов улыбался ему, а видел взбухшее тело Ольги Винтер, когда ночью ее вынули из гроба на Троекуровском кладбище и повезли в сельскую больницу на вскрытие; ни в одну из московских клиник по соображениям конспирации везти не решились: одно слово старику Винтеру – и все станет известным Дубову, а если он действительно агент ЦРУ?
Проскурин тогда, в маленькой оцинкованной комнате районного морга, спросил Константинова:
– И вы еще сомневаетесь, что Дубов и есть тот самый «дорогой друг»?
– Когда и если мы возьмем его с поличным – перестану).
...После первого захода в парную Дубов укутался двумя простынями и пошел делать педикюр.
Именно в этот-то момент Никодимов отдал все костюмы в утюжку.
Дубов, однако, не рассчитал, очередь его прошла, и он вернулся на свое место. Никодимов по-прежнему угощал Куценко пивом; казалось, портфель его был бездонным.
– А где мой костюм? – спросил Дубов, не глянув даже на вешалку, – казалось, он замечал все, что происходило вокруг него.
– Я сдал в утюжку – Игоря, ваш и мой.
– Не надо бы, Антон Петрович, я в банях не глажу, я это умею делать сам. Ну да ладно... Хорош пар, а?
– Пар хорош, – согласился Никодимов. – Надо будет в следующий раз соли принести.
– А зачем? – удивился Куценко.
– Эх вы, парильщики, – улыбнулся Никодимов. – В старину мазали тело медом, сейчас солью, стимулирует потовыделение, килограмм – долой, способ апробирован на себе, чудо что за способ.
– Берем на вооружение, – сказал Дубов и, блаженно закрыв глаза, откинулся на спинку дивана.
Когда банщик принес костюмы из гладилки, Дубов ненароком тронул карман пиджака – там ли ключи; на месте; успокоился.
Подполковник в отставке Сидоренко, сосед Дубова, достал из футляра очки в старомодной металлической оправе, водрузил их на мясистый нос, внимательно посмотрел на Константинова и спросил:
– В болезнь тридцать седьмого года не впадаем, товарищ генерал? В эдакий синдром подозрительности?
– Нет, товарищ Сидоренко, не впадаем.
– Убеждены?
– Я не могу вам открыть всех фактов. Я могу лишь поделиться сомнениями.
– Извольте.
– Представьте себе, что человека приглашают в докторантуру – он отказывается...
– Если вы имеете в виду Сергея Дмитриевича, то он пишет докторскую, не прерывая работы по специальности.
– Я бы хотел в этом убедиться. А вы? Представим себе далее, что человеку предлагают работу в той организации, где денег платят на сто рублей больше и должность порядком выше...
– Если вы имеете в виду Дубова, то он лишен алчности – живет очень скромно.
– Но когда человек, отказываясь от предложений, которые ему сделали, всеми силами стремился попасть в секретный отдел, к которому приковано внимание разведок, – как бы вы к этому отнеслись?
– Это рецидив тридцать седьмого, товарищ генерал, – убежденно сказал Сидоренко. – Так каждого человека можно подверстать под шпиона.
– Хорошо. Я даже, признаться, рад, что вы так его защищаете. Одно лишь вы не вправе сделать – вы не имеете права рассказывать вашему соседу об этом разговоре.
– Это я обещаю.
– Как вы относились к Ольге Винтер?
– Она была чудесным человеком. Чудесным.
– Дубов любил ее?
– Он хорошо к ней относился.
– У него бывали другие женщины?
– Мы живем в такое время, когда на это стали смотреть иначе. И потом, я против того, чтобы человека из-за какой-то связи, случайной связи, обвиняли в семи смертных грехах.
– Я тоже против этого, поверьте. Просто меня – чисто по-человечески – интересует ваше мнение: любил он ее или нет?
– По-моему, да. Он сильный человек, волевой, он поставил перед собою задачу – добиться высокого положения по работе, поэтому, видимо, временами бывал угрюм с нею, но это не оттого, что она его тяготила, мне кажется. И потом, она очень... как бы это вернее сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Его-то, капитана Никодимова, добрый приятель Игорь Куценко работал в одном отделе с Дубовым. От Игоря Куценко капитан Никодимов узнал, что Дубов прилетел ночью, а утром, как обычно по субботам, пойдет в Сандуны.
– Мы имеем право, – сказал Константинов, – на основании возбужденного нами уголовного дела приступить к розыскным мероприятиям – время настало.
– Знакомься, Сережа, это мой приятель, на одной парте сидели.
– Никодимов.
– Дубов.
– Предпочитаете здешний пар сауне? – спросил Никодимов. – Следуете врачебным советам?
– Да я как-то к их советам не очень прислушиваюсь. Исповедую фатализм – что на роду написано, то от тебя не уйдет.
Куценко засмеялся:
– Капитулянство это, Серж.
– Как знаешь, только можно слушаться врачей, а сыграть в ящик от пьяного шофера. Разве нет? – обернулся Дубов к Никодимову. – Вас, простите, как зовут?
– Антон.
– А по отчеству?
– Петрович.
– Чуть не Павлович, – заметил Дубов. – Но все равно А. П. Мелочь, а приятно. Где работаете?
– В госбезопасности, а вы?
– Уважаю вашу фирму. У меня там есть знакомый. Майора Громова не знаете?
– Откуда он?
– Я чужие секреты не открываю, – ответил Дубов. – Т-сс, враг подслушивает – так, кажется?
Никодимов улыбнулся:
– Одно спокойное место – баня, можно душу отвести. Кто откажется от чешского пива – поднимите руки.
– Как ни горько мне тянуть руку, но придется отказаться, – сказал Дубов. – У меня сегодня голодный день, раз в неделю, как у йогов.
– Действительно, легкость чувствуете? – спросил Никодимов.
– Действительно. Йоги – откровение нашего века, Антон Петрович. За границу еще не ездили?
– Нет.
– Пошлют – купите книг по йогам, искренне советую. Хотите, продемонстрирую йогу в действии?
– Очень хочу.
Дубов раскурил сигарету, приложил ее к коже у локтя, посмотрел на Никодимова и Куценко быстрыми и – как показалось капитану – смеющимися глазами:
– Видите? Я не реагирую на боль. Йога позволяет выключать какие-то чувства без всякого урона для психики. Вы спрашивали, где я работаю: мы работаем вместе с Игорем – разве он не сказал вам?
– Так он и не спрашивал, Серж.
– Новая генерация, – усмехнулся Дубов, сбрасывая простыню, – доверие и убежденность. Пошли париться?
Он пропустил Куценко и Никодимова, дошел с ними чуть не до двери в банное отделение, потом внезапно повернул назад:
– Идите, я догоню.
Куценко хотел было подождать, но Никодимов подтолкнул его:
– Пойдем, догонит, дело, может, какое у человека.
Дубов вернулся на место, налил себе пиво в тот стакан, из которого только что пил Никодимов, сделал быстрый глоток и побежал в парную.
Парился Дубов обстоятельно – как работал; обскребывался мыльницей, кожа его сделалась сине-красной, он отдувался, повторяя:
– Ну счастье-то, а?! Ну и счастье!
(Никодимов улыбался ему, а видел взбухшее тело Ольги Винтер, когда ночью ее вынули из гроба на Троекуровском кладбище и повезли в сельскую больницу на вскрытие; ни в одну из московских клиник по соображениям конспирации везти не решились: одно слово старику Винтеру – и все станет известным Дубову, а если он действительно агент ЦРУ?
Проскурин тогда, в маленькой оцинкованной комнате районного морга, спросил Константинова:
– И вы еще сомневаетесь, что Дубов и есть тот самый «дорогой друг»?
– Когда и если мы возьмем его с поличным – перестану).
...После первого захода в парную Дубов укутался двумя простынями и пошел делать педикюр.
Именно в этот-то момент Никодимов отдал все костюмы в утюжку.
Дубов, однако, не рассчитал, очередь его прошла, и он вернулся на свое место. Никодимов по-прежнему угощал Куценко пивом; казалось, портфель его был бездонным.
– А где мой костюм? – спросил Дубов, не глянув даже на вешалку, – казалось, он замечал все, что происходило вокруг него.
– Я сдал в утюжку – Игоря, ваш и мой.
– Не надо бы, Антон Петрович, я в банях не глажу, я это умею делать сам. Ну да ладно... Хорош пар, а?
– Пар хорош, – согласился Никодимов. – Надо будет в следующий раз соли принести.
– А зачем? – удивился Куценко.
– Эх вы, парильщики, – улыбнулся Никодимов. – В старину мазали тело медом, сейчас солью, стимулирует потовыделение, килограмм – долой, способ апробирован на себе, чудо что за способ.
– Берем на вооружение, – сказал Дубов и, блаженно закрыв глаза, откинулся на спинку дивана.
Когда банщик принес костюмы из гладилки, Дубов ненароком тронул карман пиджака – там ли ключи; на месте; успокоился.
Подполковник в отставке Сидоренко, сосед Дубова, достал из футляра очки в старомодной металлической оправе, водрузил их на мясистый нос, внимательно посмотрел на Константинова и спросил:
– В болезнь тридцать седьмого года не впадаем, товарищ генерал? В эдакий синдром подозрительности?
– Нет, товарищ Сидоренко, не впадаем.
– Убеждены?
– Я не могу вам открыть всех фактов. Я могу лишь поделиться сомнениями.
– Извольте.
– Представьте себе, что человека приглашают в докторантуру – он отказывается...
– Если вы имеете в виду Сергея Дмитриевича, то он пишет докторскую, не прерывая работы по специальности.
– Я бы хотел в этом убедиться. А вы? Представим себе далее, что человеку предлагают работу в той организации, где денег платят на сто рублей больше и должность порядком выше...
– Если вы имеете в виду Дубова, то он лишен алчности – живет очень скромно.
– Но когда человек, отказываясь от предложений, которые ему сделали, всеми силами стремился попасть в секретный отдел, к которому приковано внимание разведок, – как бы вы к этому отнеслись?
– Это рецидив тридцать седьмого, товарищ генерал, – убежденно сказал Сидоренко. – Так каждого человека можно подверстать под шпиона.
– Хорошо. Я даже, признаться, рад, что вы так его защищаете. Одно лишь вы не вправе сделать – вы не имеете права рассказывать вашему соседу об этом разговоре.
– Это я обещаю.
– Как вы относились к Ольге Винтер?
– Она была чудесным человеком. Чудесным.
– Дубов любил ее?
– Он хорошо к ней относился.
– У него бывали другие женщины?
– Мы живем в такое время, когда на это стали смотреть иначе. И потом, я против того, чтобы человека из-за какой-то связи, случайной связи, обвиняли в семи смертных грехах.
– Я тоже против этого, поверьте. Просто меня – чисто по-человечески – интересует ваше мнение: любил он ее или нет?
– По-моему, да. Он сильный человек, волевой, он поставил перед собою задачу – добиться высокого положения по работе, поэтому, видимо, временами бывал угрюм с нею, но это не оттого, что она его тяготила, мне кажется. И потом, она очень... как бы это вернее сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83