Единственным местом в отеле, где можно было дышать, оказался холл – там ходил сквозняк, потому что все двери были открыты постоянно, и с океана, особенно к вечеру, веяло свежестью.
– Я Дмитрий Степанов, из Москвы, спасибо, что нашли для меня время.
– Мне интересно с вами повстречаться, я, говоря откровенно, ни разу не говорил с русскими с глазу на глаз. У вас ко мне дело?
– Да.
– Пожалуйста, мистер Степанов.
– Меня интересует ваша эпопея с Глэббом.
Лицо Дональда Ги закаменело, он сразу же полез за сигаретами, достал мятую пачку «Честерфилда», предложил Степанову раскрошившуюся сигарету, жадно затянулся, потом вжал сильную голову в птичьи плечи и ответил:
– Мне бы не хотелось трогать эту тему.
– Вы сдались?
– Не просто сдался. Я подписал безоговорочную капитуляцию.
– Из-за того, что у вас не хватало фактов?
– Не только.
– Видите ли, я несколько раз путешествовал по Азии... У меня есть материалы по банку мистера Лао.
– Вы их получили легально или вас снабдила разведка?
– Если бы меня снабдила ими разведка, мне было бы трудно опубликовать книгу о мистере Лао – разведки мира не очень-то любят, когда их материалы уходят в печать. Вы начали разматывать это дело с другого конца, мистер Ги. Начинать надо было с того, по чьему приказу убили секретаря Лао.
– Убийцы не были найдены.
– Вы убеждены, что их искали?
– Формально – да. Но разве в Гонконге это мыслимо... Вы там бывали?
– Нет.
– Если вас интересует проблема мировой наркомании – советую съездить.
– Я пытался. Мне не дают визу. Свобода передвижения на красных не очень-то распространяется, ваши люди преследут свои интересы, когда шумят по этому поводу... Вам фамилия Шанц говорит о чем-нибудь?
– Вильгельм Шанц, немец из Мюнхена?
– Да.
– Он работал там с Глэббом.
– Вы его историю знаете?
– Нет. Старый немец, хорошо говорит по-английски, распространяет американские издания...
– То, что он был гауптштурмфюрером СС, вам известно?
– Это из серии пропагандистских штучек?
– Мы печатали в газетах факсимиле его приказов на расстрелы, мистер Ги. Он занесен в список военных преступников.
– Так потребуйте его выдачи.
– Мы это делали трижды. Словом, группой террора в Гонконге занимался он. Думаю, что нападение на вас тоже репетировал Шанц, он умел это делать, он работал со Скорцени.
– А это вам откуда известно?
– Об этом мне сказал Скорцени.
– Что дает введение нового человека в мое дело, мистер Степанов?
– Многое. Все-таки большинство американцев ненавидит нацизм. Если вы докажете, что Глэбб скрывал Шанца, вы привлечете к вашему делу внимание совершенно по-иному. Я готов передать вам материалы на Шанца. А вы расскажите, отчего подписали безоговорочную капитуляцию.
– Вы хотите об этом писать?
– Зависит от вас.
– Я не хочу, чтобы вы писали об этом.
– Боитесь потерять работу?
– Жизнь. Работа – полбеды, я уже одолел профессию судомойки, когда пытался свалить Глэбба. Меня просто-напросто пристрелят...
– Хорошо. Если я стану писать, изменив фамилии? Место действия?
– Это будет стоить пятьдесят тысяч долларов, мистер Степанов.
– Я получаю здесь двенадцать долларов в день, мистер Ги. Если учесть, что я тут просижу не меньше месяца, могу отдать вам половину.
– Хороший бизнес. – Лицо Ги, напряженное все это время, чуть расслабилось. – Понимаете, коллега, я продал все свои материалы по Глэббу. Все – до единой строчки. За десять тысяч. Когда они прислали мне письмо и сказали, что матери не жить и сестру украдут, я понял, что они сделают это. Они бы это сделали, понимаете? Как поступить? Вывозить к вам маму с сестрой? Нет денег, билеты дороги. Да и потом, я люблю Америку и совсем не люблю ваш строй.
– Так же, как я – ваш.
– Я знаю. Вас читают мои коллеги.
– А вы?
– Нет. Я вообще ничего не читаю, мистер Степанов. Я не верю ни единому напечатанному слову. Я знаю, как это делается. Я пишу то, чего от меня хотят, я отслуживаю, мистер Степанов. Меня купила «Стар», купила по просьбе того же Глэбба – в этом я убежден...
– Нет. Он мал для этого, мистер Ги. По просьбе его боссов.
Ги покачал головой, усмехнулся:
– Как вы думаете, какой процент от прибыли Глэбб переводил на счета своих боссов после операции с героином? Не более трех процентов – там люди осторожные, они знают, сколько можно брать. Ведь лучше брать долго и понемногу, чем один раз и на этом сгореть.
– Смотря каким будет этот «один раз»?
– Такса проста: с каждой реализованной операции пять процентов шло Глэббу – за прикрытие. Из этих пяти процентов три он раздавал боссам.
– Тогда отчего он сидит в Луисбурге, на вторых ролях, играет в торговца, а не пошлет все к черту и не загорает на Майами?
– Потому что все деньги он сдуру вбухал в Нагонию, мистер Степанов. Процентов десять акций всех здешних отелей принадлежали ему. Но он не успел загрести свои миллионы – здесь все перевернулось. И он должен вернуть свои деньги, разве не понятно?
– У вас есть факты?
– Факты есть в Лиссабоне и Париже. И в Берне они есть – там печатаются великолепные справочники для людей, которые должны вложить деньги. Глэбб не мог их держать на счету, в нашей стране фискальная система министерства финансов работает куда как лучше ФБР...
– Неужели он не понимает, что это нереально – вернуть Нагонию?
– Я считаю это вполне реальным.
– Не получится.
Ги покачал головой:
– Получится.
– Вы убеждены, что все его героиновые вложения погорели в Нагонии?
– Все, – ответил Дональд Ги, и в глазах его что-то зажглось, но сразу же погасло, он затравленно обернулся, стремительно оглядел всех, сидевших в вестибюле, и снова полез за своей мятой пачкой сигарет.
– Вы ведь очень не хотите, чтобы он вернул себе деньги, Дональд? – тихо спросил Степанов. – Вы очень не хотите, чтобы он начал здесь дело ? То дело, которое позволит ему положить в карман свои миллионы и вернуться в Штаты победителем?
– Я очень этого не хочу, но я еще больше не хочу того, чтобы он перестрелял мою семью.
– Ну для этого есть исполнители...
– Нет. Глэбб умеет все делать сам.
– Боится свидетелей?
Ги снова пожал плечами:
– Почему? Не боится. Он и их уберет, когда надо. Просто ему нравится эта работа. Понимаете? Он настоящий «зеленый берет», его идеал – сила, то, что вы сказали про Шанца, смыкается с моим представлением об этом человеке. Я не удивлюсь, если он дома держит портрет Гитлера; теперь – во всяком случае – не удивлюсь.
– Можете назвать тех людей, с которыми вы говорили о Глэббе?
– Я же сказал – я продал все документы, все до единого. Я хочу жить. Вот так. Понятно?
– Понятно. Теперь выслушайте мое предложение. Я через несколько месяцев буду в Штатах. Вы даете два имени – больше не надо для начала. Вы даете мне имена людей, которые не любят нацистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Я Дмитрий Степанов, из Москвы, спасибо, что нашли для меня время.
– Мне интересно с вами повстречаться, я, говоря откровенно, ни разу не говорил с русскими с глазу на глаз. У вас ко мне дело?
– Да.
– Пожалуйста, мистер Степанов.
– Меня интересует ваша эпопея с Глэббом.
Лицо Дональда Ги закаменело, он сразу же полез за сигаретами, достал мятую пачку «Честерфилда», предложил Степанову раскрошившуюся сигарету, жадно затянулся, потом вжал сильную голову в птичьи плечи и ответил:
– Мне бы не хотелось трогать эту тему.
– Вы сдались?
– Не просто сдался. Я подписал безоговорочную капитуляцию.
– Из-за того, что у вас не хватало фактов?
– Не только.
– Видите ли, я несколько раз путешествовал по Азии... У меня есть материалы по банку мистера Лао.
– Вы их получили легально или вас снабдила разведка?
– Если бы меня снабдила ими разведка, мне было бы трудно опубликовать книгу о мистере Лао – разведки мира не очень-то любят, когда их материалы уходят в печать. Вы начали разматывать это дело с другого конца, мистер Ги. Начинать надо было с того, по чьему приказу убили секретаря Лао.
– Убийцы не были найдены.
– Вы убеждены, что их искали?
– Формально – да. Но разве в Гонконге это мыслимо... Вы там бывали?
– Нет.
– Если вас интересует проблема мировой наркомании – советую съездить.
– Я пытался. Мне не дают визу. Свобода передвижения на красных не очень-то распространяется, ваши люди преследут свои интересы, когда шумят по этому поводу... Вам фамилия Шанц говорит о чем-нибудь?
– Вильгельм Шанц, немец из Мюнхена?
– Да.
– Он работал там с Глэббом.
– Вы его историю знаете?
– Нет. Старый немец, хорошо говорит по-английски, распространяет американские издания...
– То, что он был гауптштурмфюрером СС, вам известно?
– Это из серии пропагандистских штучек?
– Мы печатали в газетах факсимиле его приказов на расстрелы, мистер Ги. Он занесен в список военных преступников.
– Так потребуйте его выдачи.
– Мы это делали трижды. Словом, группой террора в Гонконге занимался он. Думаю, что нападение на вас тоже репетировал Шанц, он умел это делать, он работал со Скорцени.
– А это вам откуда известно?
– Об этом мне сказал Скорцени.
– Что дает введение нового человека в мое дело, мистер Степанов?
– Многое. Все-таки большинство американцев ненавидит нацизм. Если вы докажете, что Глэбб скрывал Шанца, вы привлечете к вашему делу внимание совершенно по-иному. Я готов передать вам материалы на Шанца. А вы расскажите, отчего подписали безоговорочную капитуляцию.
– Вы хотите об этом писать?
– Зависит от вас.
– Я не хочу, чтобы вы писали об этом.
– Боитесь потерять работу?
– Жизнь. Работа – полбеды, я уже одолел профессию судомойки, когда пытался свалить Глэбба. Меня просто-напросто пристрелят...
– Хорошо. Если я стану писать, изменив фамилии? Место действия?
– Это будет стоить пятьдесят тысяч долларов, мистер Степанов.
– Я получаю здесь двенадцать долларов в день, мистер Ги. Если учесть, что я тут просижу не меньше месяца, могу отдать вам половину.
– Хороший бизнес. – Лицо Ги, напряженное все это время, чуть расслабилось. – Понимаете, коллега, я продал все свои материалы по Глэббу. Все – до единой строчки. За десять тысяч. Когда они прислали мне письмо и сказали, что матери не жить и сестру украдут, я понял, что они сделают это. Они бы это сделали, понимаете? Как поступить? Вывозить к вам маму с сестрой? Нет денег, билеты дороги. Да и потом, я люблю Америку и совсем не люблю ваш строй.
– Так же, как я – ваш.
– Я знаю. Вас читают мои коллеги.
– А вы?
– Нет. Я вообще ничего не читаю, мистер Степанов. Я не верю ни единому напечатанному слову. Я знаю, как это делается. Я пишу то, чего от меня хотят, я отслуживаю, мистер Степанов. Меня купила «Стар», купила по просьбе того же Глэбба – в этом я убежден...
– Нет. Он мал для этого, мистер Ги. По просьбе его боссов.
Ги покачал головой, усмехнулся:
– Как вы думаете, какой процент от прибыли Глэбб переводил на счета своих боссов после операции с героином? Не более трех процентов – там люди осторожные, они знают, сколько можно брать. Ведь лучше брать долго и понемногу, чем один раз и на этом сгореть.
– Смотря каким будет этот «один раз»?
– Такса проста: с каждой реализованной операции пять процентов шло Глэббу – за прикрытие. Из этих пяти процентов три он раздавал боссам.
– Тогда отчего он сидит в Луисбурге, на вторых ролях, играет в торговца, а не пошлет все к черту и не загорает на Майами?
– Потому что все деньги он сдуру вбухал в Нагонию, мистер Степанов. Процентов десять акций всех здешних отелей принадлежали ему. Но он не успел загрести свои миллионы – здесь все перевернулось. И он должен вернуть свои деньги, разве не понятно?
– У вас есть факты?
– Факты есть в Лиссабоне и Париже. И в Берне они есть – там печатаются великолепные справочники для людей, которые должны вложить деньги. Глэбб не мог их держать на счету, в нашей стране фискальная система министерства финансов работает куда как лучше ФБР...
– Неужели он не понимает, что это нереально – вернуть Нагонию?
– Я считаю это вполне реальным.
– Не получится.
Ги покачал головой:
– Получится.
– Вы убеждены, что все его героиновые вложения погорели в Нагонии?
– Все, – ответил Дональд Ги, и в глазах его что-то зажглось, но сразу же погасло, он затравленно обернулся, стремительно оглядел всех, сидевших в вестибюле, и снова полез за своей мятой пачкой сигарет.
– Вы ведь очень не хотите, чтобы он вернул себе деньги, Дональд? – тихо спросил Степанов. – Вы очень не хотите, чтобы он начал здесь дело ? То дело, которое позволит ему положить в карман свои миллионы и вернуться в Штаты победителем?
– Я очень этого не хочу, но я еще больше не хочу того, чтобы он перестрелял мою семью.
– Ну для этого есть исполнители...
– Нет. Глэбб умеет все делать сам.
– Боится свидетелей?
Ги снова пожал плечами:
– Почему? Не боится. Он и их уберет, когда надо. Просто ему нравится эта работа. Понимаете? Он настоящий «зеленый берет», его идеал – сила, то, что вы сказали про Шанца, смыкается с моим представлением об этом человеке. Я не удивлюсь, если он дома держит портрет Гитлера; теперь – во всяком случае – не удивлюсь.
– Можете назвать тех людей, с которыми вы говорили о Глэббе?
– Я же сказал – я продал все документы, все до единого. Я хочу жить. Вот так. Понятно?
– Понятно. Теперь выслушайте мое предложение. Я через несколько месяцев буду в Штатах. Вы даете два имени – больше не надо для начала. Вы даете мне имена людей, которые не любят нацистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83