ботинки, однако, были черные, тяжелые, тупорылые, старый американский фасон).
Остановившись в корпусе «Маяк» в номере 212, «Белый» в 8.47 пошел на завтрак. Посадили его за столик рядом с двумя женщинами, одна из которых, черненькая, лет двадцати трех, вышла с ним вместе из кафе в 9.17.
Он предложил «Черненькой» зайти к нему в номер. «Черненькая» приняла это предложение.
В номере «Белого» они пробыли 52 минуты, вышли оттуда уже в купальных костюмах и отправились на пляж. Там они купались и загорали до 12.49, после чего вместе пошли на обед в то же кафе. За столиком находились с 13.05 до 13.51. Затем отправились в номер «Белого», где пробыли до 16.10, после чего снова вернулись на пляж. Вернулись оттуда в 18.26, пошли на ужин, сев за тот же столик, что и утром. К ужину «Белый» заказал бутылку вина, марки «Тибаани». После этого он пригласил «Черненькую» на прогулку. Не входя ни с кем в контакт, они вышли с территории пансионата «Пицунда». Около почты «Белый» оставил «Черненькую» и, наменяв на три рубля пятнадцатикопеечных монет, позвонил в Москву по телефону. Во время разговора с неким Виктором Львовичем из кабины было слышно, как он говорил, что «надо держаться и что он тоже хотел бы уйти к ней, но каждый должен до конца выполнять свой долг перед людьми». Он просил Виктора Львовича не подниматься еще несколько дней, сказал, что «вернется из командировки» через неделю. После этого разговора «Белый» пригласил «Черненькую» в бар, где танцевал с нею до двенадцати часов, после чего они вернулись в его номер, где и остались. Габуния».
Телефон, по которому звонил Дубов, принадлежал Виктору Львовичу Винтеру.
«Черненькой» оказалась Ольга Вронская, двадцати двух лет, москвичка, секретарь отдела, комсомолка, незамужняя, украинка.
...Доктор пятьдесят второй городской больницы удивленно посмотрел на Константинова:
– Так я ж все объяснял уже, товарищ...
– Кому?
– Приезжали из ее института, потом, конечно же, отец, он светило, я обязан был объяснить ему...
– Видите ли, я приятель ее мужа...
– Ах, это который за границей?
– Да.
– Понятно... Он еще ничего не знает?
– Нет.
– Напишите, что она не страдала – моментальная потеря сознания... Странная, дурацкая смерть... Ее приятель рассказал, что с вечера Олю знобило, он дал ей аспирин, она уснула, но температура была высокая... Он вспомнил, что она уже неделю покашливала, но, несмотря на это, ездила на корты – глупость, конечно... Утром он вызвал «скорую помощь»... Мы пытались сделать все, что могли, но, видимо, начался отек легких – тут мы бессильны.
– Почему «видимо»?
Доктор не понял, вопросительно посмотрел на Константинова.
– Вскрытие, вероятно, дает не приблизительный ответ, – пояснил тот, – а точный: в чем причина гибели молодой, здоровой женщины?
– Но вскрытия не было... Простите, вас как зовут?
– Константин Иванович.
– Очень приятно. А я – Арчил Михайлович... так вот, Виктор Львович попросил не делать вскрытия, его слово для нас закон, великий хирург, все московские женщины его боготворят и правильно де...
– Арчил Михайлович, расскажите, пожалуйста, подробнее, как все это случилось?
– Ну что ж... Я тогда дежурил. Утром, часов в восемь, позвонил мужчина...
– Ее приятель?
– Нет, Сергей Дмитриевич приехал уж потом со мною, в машине реанимации... Позвонил сосед, я забыл фамилию, старик, военный... Он сказал, что женщина без сознания, просил срочно приехать. Мы поехали. Ольга Викторовна была не просто без сознания, мне показалось, что уже наступал летальный исход, пульс ниточный, веки синюшные, зрачок почти не реагирует. В машине я подключил ее к подпитке, здесь, когда приехали, вызвал профессора Евлампиева, начали давать кровь. Часа четыре мы пытались спасти ее, хотя, говоря честно, мне казалось, что это бесполезно...
– Но отчего же не проведено вскрытие?
– Так я объяснил вам...
– Нет, не объяснили, Арчил Михайлович.
– Виктор Львович попросил об этом...
– Это не объяснение. Вечером женщина была здорова, утром умирает, а вы не делаете вскрытия. А вдруг это какая-то инфекция?
– Нет, это не инфекция. По признакам – внезапный, ураганный отек легких.
– Это часто бывает?
– Я лично такого не встречал... Ну третий день, шестой, запущенный легочный процесс...
– Так ведь ее приятель... Как его?
– Сергей Дмитриевич. Именно он рассказал, что она давно кашляла, была нездорова...
– Значит, не инфекция.
– А ураганные процессы бывают, они отмечены в медицинской практике. Помните, как погиб от ураганного рака легких американский полицейский, который хотел дать новые показания по делу Кеннеди: его положили на обследование, и через два дня он умер.
Константинов резко поднялся; глаза, обычно улыбчивые и голубые, сделались серо-жухлыми маленькими буравчиками.
– Спасибо, Арчил Михайлович. Это случилось...
– Во время моего дежурства, я же говорил.
– То есть четыре дня тому назад?
– Именно.
– Можно попросить, чтобы подготовили копию заключения о смерти? Я отправлю ее мужу, так будет вернее, без эмоций, как полагаете? Тем более сюда ее привез приятель... Очень, верно, переживал?
– Да, пришлось сделать укол... Только когда смог заплакать, стало легче. Но воля есть: приехал Виктор Львович – он был на конференции в Дубне, его вызвали, – ну, конечно, шок, так он увез с собою старика, за один день организовал похороны, держался крепко...
Академик медицины Сергей Сергеевич Вогулев сдружился с Константиновым на охоте. Они вместе летали и в Кабардино-Балкарию к Хажисмелу Саншокову, и в Ахтыри, и в Астрахань.
В отличие от Гмыри, он был охотником-созерцателем, брал с собою фотоаппарат, заразил фотоохотой Константинова, хотя тот белее всего ценил выстрел «по месту», бил навскидку и единственно чему завидовал в жизни, так это хорошему оружию в руках другого охотника.
Вогулев же был равнодушен к трофеям, легко отдавал кабаньи клыки, любил охотничьи застолья, полагая, что в наш век стрессов никакой санаторий не дает отключения – только кабанья или медвежья охота.
– Все эти терапии, – говаривал он, – новые лекарства – иглы, сон, голод – ерунда собачья. Охота. В крайнем случае, нож. Все-таки в мое дело я верю. Но это – крайний случай, когда рак душит. А инфаркты, стенокардии, язвы, атеросклерозы надобно лечить охотой – здесь, в горах, где пахнет каштаном, прелой травой и горными ключами.
Вот к нему-то, после короткого раздумья, и позвонил Константинов. Во время ситуаций такого рода он свой «жигуленок» из гаража не брал, ездил на «Волге» с рацией, чтобы держать постоянную связь со всеми подразделениями: Коновалов, Панов, Проскурин, Гмыря – все были сейчас на казарменном положении; домой, практически, не отлучались, получали информацию, дробили ее на множество мелких вопросов, справедливо полагая, что чем тщательнее исследована каждая мелочь, тем надежнее окажется общий вывод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Остановившись в корпусе «Маяк» в номере 212, «Белый» в 8.47 пошел на завтрак. Посадили его за столик рядом с двумя женщинами, одна из которых, черненькая, лет двадцати трех, вышла с ним вместе из кафе в 9.17.
Он предложил «Черненькой» зайти к нему в номер. «Черненькая» приняла это предложение.
В номере «Белого» они пробыли 52 минуты, вышли оттуда уже в купальных костюмах и отправились на пляж. Там они купались и загорали до 12.49, после чего вместе пошли на обед в то же кафе. За столиком находились с 13.05 до 13.51. Затем отправились в номер «Белого», где пробыли до 16.10, после чего снова вернулись на пляж. Вернулись оттуда в 18.26, пошли на ужин, сев за тот же столик, что и утром. К ужину «Белый» заказал бутылку вина, марки «Тибаани». После этого он пригласил «Черненькую» на прогулку. Не входя ни с кем в контакт, они вышли с территории пансионата «Пицунда». Около почты «Белый» оставил «Черненькую» и, наменяв на три рубля пятнадцатикопеечных монет, позвонил в Москву по телефону. Во время разговора с неким Виктором Львовичем из кабины было слышно, как он говорил, что «надо держаться и что он тоже хотел бы уйти к ней, но каждый должен до конца выполнять свой долг перед людьми». Он просил Виктора Львовича не подниматься еще несколько дней, сказал, что «вернется из командировки» через неделю. После этого разговора «Белый» пригласил «Черненькую» в бар, где танцевал с нею до двенадцати часов, после чего они вернулись в его номер, где и остались. Габуния».
Телефон, по которому звонил Дубов, принадлежал Виктору Львовичу Винтеру.
«Черненькой» оказалась Ольга Вронская, двадцати двух лет, москвичка, секретарь отдела, комсомолка, незамужняя, украинка.
...Доктор пятьдесят второй городской больницы удивленно посмотрел на Константинова:
– Так я ж все объяснял уже, товарищ...
– Кому?
– Приезжали из ее института, потом, конечно же, отец, он светило, я обязан был объяснить ему...
– Видите ли, я приятель ее мужа...
– Ах, это который за границей?
– Да.
– Понятно... Он еще ничего не знает?
– Нет.
– Напишите, что она не страдала – моментальная потеря сознания... Странная, дурацкая смерть... Ее приятель рассказал, что с вечера Олю знобило, он дал ей аспирин, она уснула, но температура была высокая... Он вспомнил, что она уже неделю покашливала, но, несмотря на это, ездила на корты – глупость, конечно... Утром он вызвал «скорую помощь»... Мы пытались сделать все, что могли, но, видимо, начался отек легких – тут мы бессильны.
– Почему «видимо»?
Доктор не понял, вопросительно посмотрел на Константинова.
– Вскрытие, вероятно, дает не приблизительный ответ, – пояснил тот, – а точный: в чем причина гибели молодой, здоровой женщины?
– Но вскрытия не было... Простите, вас как зовут?
– Константин Иванович.
– Очень приятно. А я – Арчил Михайлович... так вот, Виктор Львович попросил не делать вскрытия, его слово для нас закон, великий хирург, все московские женщины его боготворят и правильно де...
– Арчил Михайлович, расскажите, пожалуйста, подробнее, как все это случилось?
– Ну что ж... Я тогда дежурил. Утром, часов в восемь, позвонил мужчина...
– Ее приятель?
– Нет, Сергей Дмитриевич приехал уж потом со мною, в машине реанимации... Позвонил сосед, я забыл фамилию, старик, военный... Он сказал, что женщина без сознания, просил срочно приехать. Мы поехали. Ольга Викторовна была не просто без сознания, мне показалось, что уже наступал летальный исход, пульс ниточный, веки синюшные, зрачок почти не реагирует. В машине я подключил ее к подпитке, здесь, когда приехали, вызвал профессора Евлампиева, начали давать кровь. Часа четыре мы пытались спасти ее, хотя, говоря честно, мне казалось, что это бесполезно...
– Но отчего же не проведено вскрытие?
– Так я объяснил вам...
– Нет, не объяснили, Арчил Михайлович.
– Виктор Львович попросил об этом...
– Это не объяснение. Вечером женщина была здорова, утром умирает, а вы не делаете вскрытия. А вдруг это какая-то инфекция?
– Нет, это не инфекция. По признакам – внезапный, ураганный отек легких.
– Это часто бывает?
– Я лично такого не встречал... Ну третий день, шестой, запущенный легочный процесс...
– Так ведь ее приятель... Как его?
– Сергей Дмитриевич. Именно он рассказал, что она давно кашляла, была нездорова...
– Значит, не инфекция.
– А ураганные процессы бывают, они отмечены в медицинской практике. Помните, как погиб от ураганного рака легких американский полицейский, который хотел дать новые показания по делу Кеннеди: его положили на обследование, и через два дня он умер.
Константинов резко поднялся; глаза, обычно улыбчивые и голубые, сделались серо-жухлыми маленькими буравчиками.
– Спасибо, Арчил Михайлович. Это случилось...
– Во время моего дежурства, я же говорил.
– То есть четыре дня тому назад?
– Именно.
– Можно попросить, чтобы подготовили копию заключения о смерти? Я отправлю ее мужу, так будет вернее, без эмоций, как полагаете? Тем более сюда ее привез приятель... Очень, верно, переживал?
– Да, пришлось сделать укол... Только когда смог заплакать, стало легче. Но воля есть: приехал Виктор Львович – он был на конференции в Дубне, его вызвали, – ну, конечно, шок, так он увез с собою старика, за один день организовал похороны, держался крепко...
Академик медицины Сергей Сергеевич Вогулев сдружился с Константиновым на охоте. Они вместе летали и в Кабардино-Балкарию к Хажисмелу Саншокову, и в Ахтыри, и в Астрахань.
В отличие от Гмыри, он был охотником-созерцателем, брал с собою фотоаппарат, заразил фотоохотой Константинова, хотя тот белее всего ценил выстрел «по месту», бил навскидку и единственно чему завидовал в жизни, так это хорошему оружию в руках другого охотника.
Вогулев же был равнодушен к трофеям, легко отдавал кабаньи клыки, любил охотничьи застолья, полагая, что в наш век стрессов никакой санаторий не дает отключения – только кабанья или медвежья охота.
– Все эти терапии, – говаривал он, – новые лекарства – иглы, сон, голод – ерунда собачья. Охота. В крайнем случае, нож. Все-таки в мое дело я верю. Но это – крайний случай, когда рак душит. А инфаркты, стенокардии, язвы, атеросклерозы надобно лечить охотой – здесь, в горах, где пахнет каштаном, прелой травой и горными ключами.
Вот к нему-то, после короткого раздумья, и позвонил Константинов. Во время ситуаций такого рода он свой «жигуленок» из гаража не брал, ездил на «Волге» с рацией, чтобы держать постоянную связь со всеми подразделениями: Коновалов, Панов, Проскурин, Гмыря – все были сейчас на казарменном положении; домой, практически, не отлучались, получали информацию, дробили ее на множество мелких вопросов, справедливо полагая, что чем тщательнее исследована каждая мелочь, тем надежнее окажется общий вывод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83