«Да, гений, конечно, но стал таким, оттого что учителя приехали иностранные»... Отец мой философ был. А философ лишь тот, кто природу изучает, все остальное – от лукавого. Ну и доизучался – запил. Ей-богу, приближение к знанию – опасно, ух как опасно. Помните, как Пифагора спросили, чем он занимается?
– Помню: «Я ничем не занимаюсь, я – философ».
– Вот и мой отец... Сначала наслаждался зрелищем мира, а потом, видать, разочаровался, да и силенки не хватило; в себя – то есть в окружающих – веры не было, и загудел, царствие ему небесное. Что ж приятель-то не звонит, а?
– Дадим еще пять минут форы, ладно? Он славный парень.
– Все они славные парни, – усмехнулся Зотов. – Только откуда славный парень Глэбб знает о наших поставках Нагонии? Один я об этом здесь знаю – никто больше...
Славин стремительно наступил на ногу Зотову, но тот брезгливо махнул рукой:
– Не пишут вас, кому вы нужны? Были бы послом, тогда другое дело, всадили бы аппаратуру...
...Выслушав последние слова Зотова, Джон Глэбб резко поднялся со стула, начал мерить кабинет быстрыми, по-солдатски ровными шагами, потом включил запись еще раз, переписал ее для отчета ЦРУ на сверхчувствительную пленку, сунул черновую ленту в карман и пошел к Роберту Лоренсу.
– Дело сделано, босс, – сказал он. – Теперь я спокоен за «Факел».
– Поздравляю. В подробности будете посвящать или моя голова вам не очень-то нужна в этом деле?
– Благодаря моим подробностям , – не скрыв обиды, ответил Глэбб, – вы получите поздравления от адмирала и боевой орден, а я – право на двухнедельный отдых, всего лишь.
– Во время которого вы завербуете еще одного «Умного», и я потом получу еще один орден, а вы – снова хороший отдых, – рассмеялся Лоренс.
– Больше таких «Умных», какого имеем мы, не будет, босс, это уж поверьте мне. Не было и не будет. Пока он работает, мы с вами – на коне, мы можем все, мы в фокусе внимания, наши имена знакомы президенту, мы гарантированы от любых нападок со стороны своих же. «Умный» – это наша с вами жизнь, это – надежда Лэнгли. Думаю, он зря паникует, никто не может его расшифровать; он просто-напросто устал, центр даст ему отдохнуть, когда закончим с Грисо... Так вот, по моим подробностям , Зотов подошел к «Умному», но подошел «втемную». У него однолинейное мышление, он из породы апостолов. Он сказал Славину про поставки, о которых нам сообщил «Умный». Значит, Москва часа через три будет знать об этом. Они начнут искать утечку информации. И мы организуем такого рода утечку. Здесь. Это и будет та игра , которую обещали «Умному».
– Что это нам даст? Сколько будет стоить?
– Стоить это будет ерунду, пару коктейлей, всего лишь. Каким образом? Это – мое дело, ведите политический курс, тактику ближнего боя оставьте мне. Что нам это даст? Это даст нам победу. Во-первых, русские получат доказательства, что Зотов – наш агент. Во-вторых, они получат эту информацию таким образом, что мы сможем обвинить мистера Славина в шпионаже, так что приготовьтесь к тому, что вас будут грабить – бандиты возьмут из вашего сейфа имена наших «друзей», среди них, ясное дело, окажется Зотов. В-третьих, обвинение в шпионаже и гангстеризме понудит Луисбург выслать из страны большинство русских, работающих здесь, – поставки в Нагонию, таким образом, сократятся наполовину; другую половину уничтожат группы террора. В-четвертых, после начала этой компании, особенно когда Стау арестует Славина, здесь не останется наблюдателей, а если и останутся, то станут соблюдать особую осторожность: перед началом «Факела» такого рода акция весьма и весьма-полезна, меньше шума.
– Хотите выпить, Джон?
– Я напьюсь, когда мне позвонят из Нагонии и скажут, что высылают вертолет для визита во дворец Огано.
– Постучите по дереву.
– Я этим только и занимаюсь – с ночи и до утра, босс.
– Когда вы перестанете совать в нос «босса»? Сколько раз я просил звать меня по имени?
– Я мазохист, босс, мне доставляет наслаждение самоуничижение.
– Как думаете подвинуть им информацию на Зотова?
Глэбб забросил руки за голову, потянулся, рассмеялся чему-то:
– Я надеюсь на случай, босс. И потом – я очень злопамятен, никому не прощаю обид. Никому.
Лоренс внимательно посмотрел на Глэбба из-под мохнатых седых бровей и сказал задумчиво:
– Злопамятство – плохая черта, Джон, особенно в нашей профессии. Разведчик обязан трепетно любить своего противника, лишь тогда он задушит его.
ПОИСК-VI
Режиссер Голливуда Юджин Кузанни познакомился со Степановым три года назад во время фестиваля в Сан-Себастьяне. Он привез туда свою документальную ленту о Южном Вьетнаме; Степанов, только что вернувшийся от партизан Лаоса и Вьетнама, был членом жюри.
Картина Юджина ему понравилась: американец снимал точно и спокойно, без фокусов . Главная его ставка – монтаж. Он в чем-то шел по пути двух разных мастеров: Якобетти, его «Собачьей жизни», и Романа Кармена. Он соединял несовместимости: роды под бомбами «фантомов» и занятие в школе рок-танца; расстрел вьетнамского юноши и лекцию о дырах в космосе, которую читал завороженно слушавшим студентам косматый профессор с детскими глазами, излучавшими доброту; концерт партизанской самодеятельности и наркоманов Бэркли.
Как-то в баре «Иберия» – там собиралась вся киношная публика и зеваки, приходившие глазеть на знаменитостей, – Степанова познакомили с Кузанни.
– Не то обидно, что меня прокатят, – сказал Юджин, – в этом я не сомневаюсь; обидно то, что высшую награду дадут Эусебио, а он фашист, сволочь, он языком лижет простату их генералиссимусу.
– Вы имеете в виду фильм о Сантьяго де Компастелла? – спросил Степанов.
– Да. Хороший фильм, но обидно, что сделал его мерзавец, который раньше восславлял «Голубую дивизию».
– Не так уж фильм хорош для первой премии.
Юджин рассмеялся:
– Это личная точка зрения? Или мнение члена жюри?
– Тэйк ит изи, – хмыкнул Степанов.
...Назавтра, встретившись в кулуарах с коллегами, Степанов убедился, что Юджин был прав: дирекция фестиваля обрабатывала членов жюри – называли Эусебио как будущего лауреата; в газетах каждый день появлялись интервью с ним; наемные критики писали восторженные эссе.
Но Испания – страна особая; Степанов как-то пошутил в Тбилиси: «Ребята, вы, действительно, братья с басками, да и вообще с испанцами; и у них и у вас все решает хорошо произнесенный тост в большом застолье».
Степанов собрал знакомых газетчиков.
– Друзья, – сказал он, – я хлопочу не о русском, а об американце. Он, этот американец, беден, он сделал первую картину, он не член компартии, он просто честный парень. Я хочу, чтобы вы посмотрели его ленту и написали о ней правду.
Потом он встретился с директором фестиваля – вечером, в своем номере (испанцы прежде всего ценят престиж;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Помню: «Я ничем не занимаюсь, я – философ».
– Вот и мой отец... Сначала наслаждался зрелищем мира, а потом, видать, разочаровался, да и силенки не хватило; в себя – то есть в окружающих – веры не было, и загудел, царствие ему небесное. Что ж приятель-то не звонит, а?
– Дадим еще пять минут форы, ладно? Он славный парень.
– Все они славные парни, – усмехнулся Зотов. – Только откуда славный парень Глэбб знает о наших поставках Нагонии? Один я об этом здесь знаю – никто больше...
Славин стремительно наступил на ногу Зотову, но тот брезгливо махнул рукой:
– Не пишут вас, кому вы нужны? Были бы послом, тогда другое дело, всадили бы аппаратуру...
...Выслушав последние слова Зотова, Джон Глэбб резко поднялся со стула, начал мерить кабинет быстрыми, по-солдатски ровными шагами, потом включил запись еще раз, переписал ее для отчета ЦРУ на сверхчувствительную пленку, сунул черновую ленту в карман и пошел к Роберту Лоренсу.
– Дело сделано, босс, – сказал он. – Теперь я спокоен за «Факел».
– Поздравляю. В подробности будете посвящать или моя голова вам не очень-то нужна в этом деле?
– Благодаря моим подробностям , – не скрыв обиды, ответил Глэбб, – вы получите поздравления от адмирала и боевой орден, а я – право на двухнедельный отдых, всего лишь.
– Во время которого вы завербуете еще одного «Умного», и я потом получу еще один орден, а вы – снова хороший отдых, – рассмеялся Лоренс.
– Больше таких «Умных», какого имеем мы, не будет, босс, это уж поверьте мне. Не было и не будет. Пока он работает, мы с вами – на коне, мы можем все, мы в фокусе внимания, наши имена знакомы президенту, мы гарантированы от любых нападок со стороны своих же. «Умный» – это наша с вами жизнь, это – надежда Лэнгли. Думаю, он зря паникует, никто не может его расшифровать; он просто-напросто устал, центр даст ему отдохнуть, когда закончим с Грисо... Так вот, по моим подробностям , Зотов подошел к «Умному», но подошел «втемную». У него однолинейное мышление, он из породы апостолов. Он сказал Славину про поставки, о которых нам сообщил «Умный». Значит, Москва часа через три будет знать об этом. Они начнут искать утечку информации. И мы организуем такого рода утечку. Здесь. Это и будет та игра , которую обещали «Умному».
– Что это нам даст? Сколько будет стоить?
– Стоить это будет ерунду, пару коктейлей, всего лишь. Каким образом? Это – мое дело, ведите политический курс, тактику ближнего боя оставьте мне. Что нам это даст? Это даст нам победу. Во-первых, русские получат доказательства, что Зотов – наш агент. Во-вторых, они получат эту информацию таким образом, что мы сможем обвинить мистера Славина в шпионаже, так что приготовьтесь к тому, что вас будут грабить – бандиты возьмут из вашего сейфа имена наших «друзей», среди них, ясное дело, окажется Зотов. В-третьих, обвинение в шпионаже и гангстеризме понудит Луисбург выслать из страны большинство русских, работающих здесь, – поставки в Нагонию, таким образом, сократятся наполовину; другую половину уничтожат группы террора. В-четвертых, после начала этой компании, особенно когда Стау арестует Славина, здесь не останется наблюдателей, а если и останутся, то станут соблюдать особую осторожность: перед началом «Факела» такого рода акция весьма и весьма-полезна, меньше шума.
– Хотите выпить, Джон?
– Я напьюсь, когда мне позвонят из Нагонии и скажут, что высылают вертолет для визита во дворец Огано.
– Постучите по дереву.
– Я этим только и занимаюсь – с ночи и до утра, босс.
– Когда вы перестанете совать в нос «босса»? Сколько раз я просил звать меня по имени?
– Я мазохист, босс, мне доставляет наслаждение самоуничижение.
– Как думаете подвинуть им информацию на Зотова?
Глэбб забросил руки за голову, потянулся, рассмеялся чему-то:
– Я надеюсь на случай, босс. И потом – я очень злопамятен, никому не прощаю обид. Никому.
Лоренс внимательно посмотрел на Глэбба из-под мохнатых седых бровей и сказал задумчиво:
– Злопамятство – плохая черта, Джон, особенно в нашей профессии. Разведчик обязан трепетно любить своего противника, лишь тогда он задушит его.
ПОИСК-VI
Режиссер Голливуда Юджин Кузанни познакомился со Степановым три года назад во время фестиваля в Сан-Себастьяне. Он привез туда свою документальную ленту о Южном Вьетнаме; Степанов, только что вернувшийся от партизан Лаоса и Вьетнама, был членом жюри.
Картина Юджина ему понравилась: американец снимал точно и спокойно, без фокусов . Главная его ставка – монтаж. Он в чем-то шел по пути двух разных мастеров: Якобетти, его «Собачьей жизни», и Романа Кармена. Он соединял несовместимости: роды под бомбами «фантомов» и занятие в школе рок-танца; расстрел вьетнамского юноши и лекцию о дырах в космосе, которую читал завороженно слушавшим студентам косматый профессор с детскими глазами, излучавшими доброту; концерт партизанской самодеятельности и наркоманов Бэркли.
Как-то в баре «Иберия» – там собиралась вся киношная публика и зеваки, приходившие глазеть на знаменитостей, – Степанова познакомили с Кузанни.
– Не то обидно, что меня прокатят, – сказал Юджин, – в этом я не сомневаюсь; обидно то, что высшую награду дадут Эусебио, а он фашист, сволочь, он языком лижет простату их генералиссимусу.
– Вы имеете в виду фильм о Сантьяго де Компастелла? – спросил Степанов.
– Да. Хороший фильм, но обидно, что сделал его мерзавец, который раньше восславлял «Голубую дивизию».
– Не так уж фильм хорош для первой премии.
Юджин рассмеялся:
– Это личная точка зрения? Или мнение члена жюри?
– Тэйк ит изи, – хмыкнул Степанов.
...Назавтра, встретившись в кулуарах с коллегами, Степанов убедился, что Юджин был прав: дирекция фестиваля обрабатывала членов жюри – называли Эусебио как будущего лауреата; в газетах каждый день появлялись интервью с ним; наемные критики писали восторженные эссе.
Но Испания – страна особая; Степанов как-то пошутил в Тбилиси: «Ребята, вы, действительно, братья с басками, да и вообще с испанцами; и у них и у вас все решает хорошо произнесенный тост в большом застолье».
Степанов собрал знакомых газетчиков.
– Друзья, – сказал он, – я хлопочу не о русском, а об американце. Он, этот американец, беден, он сделал первую картину, он не член компартии, он просто честный парень. Я хочу, чтобы вы посмотрели его ленту и написали о ней правду.
Потом он встретился с директором фестиваля – вечером, в своем номере (испанцы прежде всего ценят престиж;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83