..
– Сколько ему было лет во время войны?
– Восемнадцать. Ушел с немцами. Славин сообщает – «крещеный».
– Значит, агент работает в Москве – все наши надежды на провокацию, на передачи в пустоту отметаются окончательно?
– Увы.
– Шаргин или Винтер?
– Все остальные как-то не укладываются в схему подозрения.
– А сколько остальных ?
– Все, кто связан с узлом Нагонии. Шесть человек.
– И вы хотите просить санкцию на их проверку?
– У меня нет оснований просить такого рода санкцию. Вы первый меня не поймете.
– Какое прекрасное змейство заложено в формулировке – «нас не поймут», а?
– Тем не менее, я просил бы вас санкционировать работу по Винтер и Шаргину. По поводу Зотова наш Славин должен сегодня прислать телеграмму, я буду ждать, думаю, к полуночи подойдет.
– Ждите дома.
– Я совмещу ожидание с работой, Петр Георгиевич. Мне подобрали кое-какие материалы по скандалу с Глэббом – это, мне сдается, тот кончик, который можно ухватить, а потом за него дернуть.
– Хорошо. До часу я спать не буду, звоните, если что важное.
– К Шаргину вылетит Гмыря, пусть он его поглядит на месте. А я, пожалуй, послезавтра – если согласитесь – вылечу в Пицунду, к Винтер.
– В Пицунду, говорите? – Петр Георгиевич нахмурился, мгновение сидел в неподвижности, потом взял одну из папок, аккуратно уложенных на столе, просмотрел бумаги, достал одну из них, протянул Константинову: – Хорошо, что вспомнил.
В документе сообщалось, что пресс-атташе американского посольства Лунс, установленный контрразведкой работник ЦРУ, вылетает в Пицунду – в тот же день и тем же рейсом, что и Ольга Винтер.
– Ну что ж, – сказал Константинов, возвращая документ, – по-моему, теперь все ясно. Гмыря мог бы меня поблагодарить за хороший вояж в Одессу, покупался б и загорел, делать там ему нечего.
– Нет, не согласен.
– Думаете, стоит поглядеть?
– Конечно. И с пресс-атташе пошлите кого-нибудь. Но отчего Лунс и Винтер в одном самолете? Не берегут агента – если она их агент? Или совпадение?
Билет на имя Ольги Винтер был действительно куплен на тот же рейс, которым летел Лунс. Однако в самолете ее не было, билет никто не сдавал, и в Пицунде она не появилась – ни на следующий день, ни позже. А дома телефон ее не отвечал, несмотря на то что звонили к ней через каждые два часа.
Константинов спросил Проскурина:
– На работу к ней ездили?
– Мы не хотели тревожить лишними вопросами. Она ведь общительна, со всеми поддерживает хорошие отношения, может до нее дойти, что интересуются...
– А у отца?
– Там ее нет. – Проскурин хмыкнул. – Сотрудники сказали, что «физического наличия не зафиксировано».
– У нее в доме посмотрели, поспрашивали?
– Никто ничего не знает, квартира заперта.
– Словом, Винтер вы потеряли?
– Да. Можно сказать и так.
– А как скажете иначе?
– В общем-то, иначе не скажешь.
– Сориентируйте ваших людей на самый тщательный поиск Винтер. Вы правы – тревожить излишним интересом ее не стоит; а вот найти – следует непременно и очень быстро. Давайте пройдемся по всем ее связям; вы говорили, что в «сумме признаков» Винтер особо выделяется ее общительность... Кому из ее наиболее близких знакомых, старых знакомых, можно верить?
– В каком смысле?
– Хорошо спросили, – удовлетворенно заметил Константинов. – Верить мы обязаны всем. Я имел в виду одно лишь: кто никому не скажет и слова о беседе с нами?
– Доктор Раиса Исмаиловна Низяметова, это ее самая близкая приятельница, но у нее нет телефона и на работу она не выходит, бюллетенит, мы уже справлялись.
– Пусть с ней поговорят ваши люди. Аккуратно и очень тактично.
ПОИСК-III
...Почерк у Константинова был четкий и быстрый. Он, однако, предпочитал – особенно в последние годы – не писать, а сразу же печатать на портативной машинке, ибо слово напечатанное резко отличается от слова написанного. Более того, когда Константинов подготовил свою диссертацию к изданию (тема была открытой – «Политические маневры гитлеровской Германии накануне мятежа Франко»), он, к вящему своему удивлению, заметил, что страница, напечатанная на машинке, невероятно отличается от набранной в типографии – словно бы два совершенно разных текста. Он тогда подумал, что мера ответственности человека за мысль – а высшее выявление мысли это строка, набранная в типографии, – в значительной степени зависит от того, на какой бумаге и каким шрифтом набрано: куда ни крути, форма – это уже содержание. Он тогда вспомнил друга своего отца; шрифт и бумага – если были хороши – вызывали у того восторг, казавшийся поначалу Константинову несколько даже наигранным; потом лишь, с годами, он понял, что старик обладал, видимо, особо развитым чувством прекрасного.
...Константинов попросил секретаря ни с кем его не соединять и никого не пускать в кабинет, если, конечно, не будет чего-либо экстренного у Панова из отдела дешифровки, у Трухина (тот искал Винтер) и если принесут телеграмму от Славина (вчерашняя ничего развернутого не дала, он сообщал, что приступает к выяснению версии «Зотов», и повторно просил как можно скорее прислать материалы на Глэбба).
Работая со Славиным десять лет, Константинов понимал, что тот торопит неспроста. На его месте он, Константинов, поступил бы так же: после того как Глэбб убрал единственного свидетеля и никто теперь агента ЦРУ в Москве опознать не может, следует предпринять главный удар – понудить самого Глэбба открыть имя предателя. Такого рода вероятие стало варьироваться после того лишь, как Славин уцепился за фразу Пола Дика по поводу «гонконгской мафии» и как Глэбб – неестественно оживленно – постарался эту фразу засыпать десятком своих.
Константинов работал допоздна; пять папок с документами и разрозненными газетными вырезками он просмотрел особенно тщательно, вынимая из текста фамилии, клички, даты.
Картина представилась ему следующая:
«В Гонконгском авиапорту 12 декабря 1966 года офицер таможенной службы Бэнш потребовал провести повторный осмотр багажа м-ра Лао, чиновника банковской корпорации «Лим лимитед», и мисс Кармен Фернандес, следовавших рейсом на Сан-Франциско.
Провожавший м-ра Лао и мисс Фернандес вице-президент филиала ЮСИА в Гонконге м-р Д. Г. Глэбб предложил офицеру таможни Бэншу отменить свой приказ, поскольку, как сказал Глэбб, «м-р Лао является его верным другом, человеком, которому в Штатах безгранично верят, а мисс Фернандес к тому же работник наблюдательного совета американской ювелирной фирмы «Кук и сыновья».
Бэнш ответил в том смысле, что он никак не ставит под сомнение веру м-ра Глэбба в м-ра Лао и мисс Фернандес, но не может отменить своего приказа, ибо это поставит его в неловкое положение перед подчиненными.
Далее Бэнш был приглашен Глэббом в служебную комнату, где вице-президент ЮСИА представился офицеру таможни как резидент ЦРУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Сколько ему было лет во время войны?
– Восемнадцать. Ушел с немцами. Славин сообщает – «крещеный».
– Значит, агент работает в Москве – все наши надежды на провокацию, на передачи в пустоту отметаются окончательно?
– Увы.
– Шаргин или Винтер?
– Все остальные как-то не укладываются в схему подозрения.
– А сколько остальных ?
– Все, кто связан с узлом Нагонии. Шесть человек.
– И вы хотите просить санкцию на их проверку?
– У меня нет оснований просить такого рода санкцию. Вы первый меня не поймете.
– Какое прекрасное змейство заложено в формулировке – «нас не поймут», а?
– Тем не менее, я просил бы вас санкционировать работу по Винтер и Шаргину. По поводу Зотова наш Славин должен сегодня прислать телеграмму, я буду ждать, думаю, к полуночи подойдет.
– Ждите дома.
– Я совмещу ожидание с работой, Петр Георгиевич. Мне подобрали кое-какие материалы по скандалу с Глэббом – это, мне сдается, тот кончик, который можно ухватить, а потом за него дернуть.
– Хорошо. До часу я спать не буду, звоните, если что важное.
– К Шаргину вылетит Гмыря, пусть он его поглядит на месте. А я, пожалуй, послезавтра – если согласитесь – вылечу в Пицунду, к Винтер.
– В Пицунду, говорите? – Петр Георгиевич нахмурился, мгновение сидел в неподвижности, потом взял одну из папок, аккуратно уложенных на столе, просмотрел бумаги, достал одну из них, протянул Константинову: – Хорошо, что вспомнил.
В документе сообщалось, что пресс-атташе американского посольства Лунс, установленный контрразведкой работник ЦРУ, вылетает в Пицунду – в тот же день и тем же рейсом, что и Ольга Винтер.
– Ну что ж, – сказал Константинов, возвращая документ, – по-моему, теперь все ясно. Гмыря мог бы меня поблагодарить за хороший вояж в Одессу, покупался б и загорел, делать там ему нечего.
– Нет, не согласен.
– Думаете, стоит поглядеть?
– Конечно. И с пресс-атташе пошлите кого-нибудь. Но отчего Лунс и Винтер в одном самолете? Не берегут агента – если она их агент? Или совпадение?
Билет на имя Ольги Винтер был действительно куплен на тот же рейс, которым летел Лунс. Однако в самолете ее не было, билет никто не сдавал, и в Пицунде она не появилась – ни на следующий день, ни позже. А дома телефон ее не отвечал, несмотря на то что звонили к ней через каждые два часа.
Константинов спросил Проскурина:
– На работу к ней ездили?
– Мы не хотели тревожить лишними вопросами. Она ведь общительна, со всеми поддерживает хорошие отношения, может до нее дойти, что интересуются...
– А у отца?
– Там ее нет. – Проскурин хмыкнул. – Сотрудники сказали, что «физического наличия не зафиксировано».
– У нее в доме посмотрели, поспрашивали?
– Никто ничего не знает, квартира заперта.
– Словом, Винтер вы потеряли?
– Да. Можно сказать и так.
– А как скажете иначе?
– В общем-то, иначе не скажешь.
– Сориентируйте ваших людей на самый тщательный поиск Винтер. Вы правы – тревожить излишним интересом ее не стоит; а вот найти – следует непременно и очень быстро. Давайте пройдемся по всем ее связям; вы говорили, что в «сумме признаков» Винтер особо выделяется ее общительность... Кому из ее наиболее близких знакомых, старых знакомых, можно верить?
– В каком смысле?
– Хорошо спросили, – удовлетворенно заметил Константинов. – Верить мы обязаны всем. Я имел в виду одно лишь: кто никому не скажет и слова о беседе с нами?
– Доктор Раиса Исмаиловна Низяметова, это ее самая близкая приятельница, но у нее нет телефона и на работу она не выходит, бюллетенит, мы уже справлялись.
– Пусть с ней поговорят ваши люди. Аккуратно и очень тактично.
ПОИСК-III
...Почерк у Константинова был четкий и быстрый. Он, однако, предпочитал – особенно в последние годы – не писать, а сразу же печатать на портативной машинке, ибо слово напечатанное резко отличается от слова написанного. Более того, когда Константинов подготовил свою диссертацию к изданию (тема была открытой – «Политические маневры гитлеровской Германии накануне мятежа Франко»), он, к вящему своему удивлению, заметил, что страница, напечатанная на машинке, невероятно отличается от набранной в типографии – словно бы два совершенно разных текста. Он тогда подумал, что мера ответственности человека за мысль – а высшее выявление мысли это строка, набранная в типографии, – в значительной степени зависит от того, на какой бумаге и каким шрифтом набрано: куда ни крути, форма – это уже содержание. Он тогда вспомнил друга своего отца; шрифт и бумага – если были хороши – вызывали у того восторг, казавшийся поначалу Константинову несколько даже наигранным; потом лишь, с годами, он понял, что старик обладал, видимо, особо развитым чувством прекрасного.
...Константинов попросил секретаря ни с кем его не соединять и никого не пускать в кабинет, если, конечно, не будет чего-либо экстренного у Панова из отдела дешифровки, у Трухина (тот искал Винтер) и если принесут телеграмму от Славина (вчерашняя ничего развернутого не дала, он сообщал, что приступает к выяснению версии «Зотов», и повторно просил как можно скорее прислать материалы на Глэбба).
Работая со Славиным десять лет, Константинов понимал, что тот торопит неспроста. На его месте он, Константинов, поступил бы так же: после того как Глэбб убрал единственного свидетеля и никто теперь агента ЦРУ в Москве опознать не может, следует предпринять главный удар – понудить самого Глэбба открыть имя предателя. Такого рода вероятие стало варьироваться после того лишь, как Славин уцепился за фразу Пола Дика по поводу «гонконгской мафии» и как Глэбб – неестественно оживленно – постарался эту фразу засыпать десятком своих.
Константинов работал допоздна; пять папок с документами и разрозненными газетными вырезками он просмотрел особенно тщательно, вынимая из текста фамилии, клички, даты.
Картина представилась ему следующая:
«В Гонконгском авиапорту 12 декабря 1966 года офицер таможенной службы Бэнш потребовал провести повторный осмотр багажа м-ра Лао, чиновника банковской корпорации «Лим лимитед», и мисс Кармен Фернандес, следовавших рейсом на Сан-Франциско.
Провожавший м-ра Лао и мисс Фернандес вице-президент филиала ЮСИА в Гонконге м-р Д. Г. Глэбб предложил офицеру таможни Бэншу отменить свой приказ, поскольку, как сказал Глэбб, «м-р Лао является его верным другом, человеком, которому в Штатах безгранично верят, а мисс Фернандес к тому же работник наблюдательного совета американской ювелирной фирмы «Кук и сыновья».
Бэнш ответил в том смысле, что он никак не ставит под сомнение веру м-ра Глэбба в м-ра Лао и мисс Фернандес, но не может отменить своего приказа, ибо это поставит его в неловкое положение перед подчиненными.
Далее Бэнш был приглашен Глэббом в служебную комнату, где вице-президент ЮСИА представился офицеру таможни как резидент ЦРУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83