– Куда уж больше-то, – заметил Проскурин.
– Для нас – да, но мы пойдем за санкцией на действия . Он спросит, какие у нас улики против Дубова. Что мы ответим?
– Ответим, что Лунс не зря сидит рядом с Дубовым в Пицунде.
– Это не ответ. Вы же не доказали прокурору, что Лунс – из ЦРУ. Вот если мы возьмем его на разведоперации – тогда дело другого рода. Сейчас Лунс для всех – дипломат, радеет на ниве культуры, попробуйте доказать обратное. Я лично за это не возьмусь. Вся вновь поступившая информация, я подчеркиваю, вся , должна быть у меня на столе, желательно в двух экземплярах – первый уйдет Петру Георгиевичу, немедленно по получении мною.
– Ну что ж, – сказал генерал Федоров. – Давайте собирать . Это сделаете вы или разрешите мне?
– Разрешу, Петр Георгиевич, – улыбнулся Константинов.
– Благодарствуйте. Ценю доверие. Начинаем с угла. Итак, Константинов рискнул предположить, и в результате его риска, который в данном случае был категорией разумной, то есть обществу ничем не угрожающей, мы вышли на приблизительный район особого интереса ЦРУ. Это свидетельствовало, точнее, свидетельствует, что в Нагонии вот-вот польется кровь и что ЦРУ нужны постоянные данные о том, что мы знаем про их планируемые акции. Мы знали о них кое-что, но – не более того. Но мы до сих пор не знаем ни агента ЦРУ, работающего в Москве, ни его связника из посольства. Итак, радиограммы, которые мы перехватывали, ощущая собственное бессилие, заставили нас разбросать поиск широко, с захватом. Мы исследовали Зотова, Винтер, Парамонова и Шаргина. Дважды – с Шаргиным и Парамоновым – мы вставали на ложный след. Отпал Парамонов, отпал, что называется, стопроцентно. Как его ваши назвали-то? «Жлоб-макаронник»? «Жлоб» – понимаю очень точно, а почему «макаронник»?
– Потому что жене давал деньги на одни макароны. Раскормил беднягу до центнера, а потом пошел по девкам бегать.
– На голод ей надо было сесть, вода с медом.
– Так мед теперь на базаре куда как дорог, на те деньги, что он давал, не поголодаешь, Петр Георгиевич.
– Смешно, право... Голод дорогим стал, а? Н-да... Ладно. Парамонов отпал, и Шаргин отпал. Тоже стопроцентно. Наконец, Винтер. Странная смерть. Ураганный отек, говорите?
– Судя по тому, что вскрытие сделано не было, судя по тому, как Дубов смог нажать на старика Винтера, здесь что-то странное, Петр Георгиевич.
– Вы с самого начала возбудили уголовное дело по факту радиограмм, так что основание для законной эксгумации у вас – мне сдается – есть... Но ведь отец Ольги был против... вскрытия. Морально ли будет, пойди вы на эксгумацию?
– Жестоко – да, но морально, Петр Георгиевич.
– Какие выдвинете доводы?
– «Опасаясь разоблачения, агент ЦРУ уничтожил Винтер».
– Какого разоблачения боялся агент ЦРУ? Кто он? Улики? Почему Винтер могла его разоблачить? А может, она сообщница? И вообще произошел несчастный случай.
– Несчастный случай исключен.
– Факты?
– Мужчина, который ее любил, – а Дубов так говорил всем, – стремительно похоронив «любимую», уехал отдыхать. В первый же день он кладет себе в кровать девушку, идет в бар и танцует ! Понимаете, Петр Георгиевич, – танцует!
– Танцует? Ну сукин сын, а?! Н-да... Танцует. И это что – улика?
– Еще какая.
– Это, увы, не улика. У меня нет улик. У вас, впрочем, тоже. Но я хочу спросить: у вас и у Славина достаточно фактов, чтобы вообще исключить Зотова из числа подозреваемых?
– Я привык верить Славину.
– Я, знаете ли, тоже, но, тем не менее, вы мне не ответили.
– Если Славин настаивает на честности Зотова, я не могу ему не верить.
– Мне не нужны утверждения по поводу зотовской честности. Мне нужны факты по поводу его непричастности к этому делу, Константин Иванович.
– Я сейчас же отправлю Славину телеграмму. Хотя я подготовил совершенно иную – добро на возвращение.
– Придется переписать. – Генерал Федоров снял трубку правительственного телефона, набрал номер. – Алло, здравствуйте, когда вы ждете Василия Лукьяныча? Ах, улетел... Понятно, а кто на хозяйстве? Ага, спасибо. – Он набрал второй номер. – Николай Григорьевич, здравствуйте, это Федоров, из КГБ, добрый день. Да, ничего, спасибо. Николай Григорьевич, у меня вопрос – вы принимали участие в переговорах с Нагонией? Именно. А кто готовил материалы? Нет, нет, я имею в виду специальные поставки. Так. Ясно. Из какого отдела? Дубов? Мой заместитель к вам собирается, генерал Константинов, найдете время? Ах, вот в чем дело, ну-ну. Спасибо. До свидания.
Петр Георгиевич положил трубку, снял очки, спрятал их в футляр.
– Вот так, – сказал он. – По вопросам экономики материалы готовил Дубов. А вас поздравляю – у него уже сидит Проскурин, четко работаете, генерал, четко. Готовьте постановление, связывайтесь с Прокуратурой, будем эксгумировать труп.
В заключении специалистов, участвовавших в эксгумации трупа Винтер и проведении экспертизы, говорилось, что отек обоих легких был вызван применением препарата с острым запахом, неизвестного нашей фармакологии. При исследовании остатков препарата выяснилось, что потеря сознания могла наступить через тридцать – сорок секунд после применения препарата, однако смерть приходит значительно позже. Поскольку препарат нам неизвестен, то действия врачей, оказывавших первую помощь О. В. Винтер, следует считать совершенно правильными; мы, нижеподписавшиеся, не знаем, какое противодействующее средство можно было применить, дабы спасти жизнь Винтер. При этом на поставленный перед нами вопрос о беременности покойной следует дать отрицательный ответ.
Мы должны также дать отрицательный ответ и на вопрос о наличии в организме покойной каких-либо следов хронического легочного заболевания. Можно утверждать, что покойная до введения в ее организм неизвестного препарата была абсолютно здорова».
«Славину.
По возможности ускорьте ответ на вопрос о представительстве «Кук и сыновья». Интерес к Дубову тщательно маскируйте.
Центр».

«Центр.
Представительства «Кук и сыновья» в Луисбурге нет. Для Дубова двухкомнатный люкс номер 1096 был снят двенадцать раз, начиная с марта 1976 года по июль. Стоимость номера 95 долларов в сутки. Ежемесячная заработная плата Дубова в период с марта по июль составляла 500 долларов.
Славин».

ГЛЭББ
– Вы один, Эндрю?
Зотов удивленно отступил в прихожую, в темноте лестничной площадки (он снимал квартиру в доме, где рано ложились спать) стояла Пилар. Лицо ее в темном обрамлении волос было тревожным, бледным.
– Входите, Пилар, рад видеть. Как вы меня разыскали?
– Милый, милый Эндрю...
– Что случилось? Вы чем-то встревожены. Заходите же.
– Спасибо. Можно пройти на балкон?
– Куда угодно. Только там еще более душно, чем здесь.
– Эндрю, выслушайте меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83