Совсем напротив! Он ничуть не поглупеет от цыпленка по-охотничьи или антрекота в вине.
— Ладно, топай за нами, — буркнул Манен, сразу переходя на "ты". И то верно: фамилия "Дюран" не располагает к дворянскому величанию...
Я побрел к их фургончику. Внутри все оказалось — высший класс! Манен сделал себе настоящую виллу на колесах. Кухня с газовой плитой, душевая, столовая, спальня... На борту такого парохода сам черт не страшен!
— Можно мне помыться? — спросил я.
Баба под названием Джейн многозначительно потянула носом.
— Даже нужно!
Я сдержался, но подумал, что если она и дальше будет отпускать такие задрочки, то скоро ох как об этом пожалеет...
Я залез в пластмассовый шкаф, служивший душевой, и с блаженством намылил физиономию, растирая кожу чуть ли не до дыр. Ощущение было сказочное. На умывальнике валялась бритва папаши Манена. Я подправил свою молодую бородку, пустив ее ободком, и стал похож чуть ли не на интеллигента из левобережных кварталов столицы.
Когда я вошел в столовую, расчесав волосы на пробор, мамаша Манен захлопала глазами. Моя возрожденная мужская красота стала для нее пикантной неожиданностью; она тут же метнула на меня свой коронный взгляд, которым, наверное, и заарканила своего мужика лет двадцать пять тому назад. Я вежливо улыбнулся ей в ответ.
— На ужин кровяная колбаса с печеными яблоками!— объявила она.
— Отлично!
— Любите?
— Обожаю! Я даже мороженое всегда покупаю не ванильное, а кровяное и колбасное!
Шуточка была, конечно, медвежья, но им понравилась. Они усмотрели в ней доказательство моего чистосердечия. Раз человек шутит — значит, не замышляет ничего дурного...
— Садись! — сказал толстяк.
Я накинулся на еду, и пока я жевал, Манен рассказывал мне о своей жизни, а его бабуся пихала меня под столом коленкой!..
Ночевал я в прицепе их фургона, там, куда укладывали разобранный манеж. В прицепе оказался уголок, отведенный для помощника. Вместо матраца лежали мешки, простыней тоже не было — и все же эта ночь показалась мне
самой прекрасной в моей жизни.
Утром меня разбудили деревенские петухи. Распелись, хоть уши затыкай! Да и как им было не петь — утро выдалось просто замечательное.
Подошел Манен — подтяжки болтаются у пяток, старый пуловер завязан, на шее шарфом.
— Ну, Антуан, как спалось?
— Классно!
— Не замера?
— Нисколько!
— Молодчина. Ну, пошли разбирать павильон. В полдень будем выбираться.. Вечером поработаем в другой деревне, ехать туда километров пятьдесят.
"Вот так и устроена жизнь", — меланхолично подумал я. Гулять сегодня будут в другом месте, а здешние мужики уже принимаются за работу, попивая с похмелья газировку с содой. Мы же ездим от одних к другим, таская с собой свои разноцветные машинки и гирлянды из лампочек, доставляя гулякам удовольствие повертеть руль и устроить всего за сто франков пару-тройку безобидных аварий... Ведь главное в таком аттракционе — это именно столкновения. Люди ради смеха покупают себе катастрофы: дело обстоит именно так. После трех первых кругов придурки, сидящие в наших размалеванных кастрюлях, начинают воображать себя героями и мечтают, как мэр прицепит им орден Почетного легиона на сельской площади в присутствии взволнованных земляков!
Мы свернулись... Переехали... Развернулись...
Так продолжалось неделю. Но мне казалось, что я на каникулах. Это было какое-то пустое время, незаметное движение в невидимом пространстве. Дни сменяли друг друга, сея забытье... И поскольку главным было заставить всех забыть о себе, такая жизнь меня вполне устраивала.
Жратва у Маненов была выше всех похвал.Оба любили хорошо поесть, только вот беда: тетка под названием Джейн любила не только это... Не знаю, может, у ее мужика было короткое замыкание в штанах, только она начала цепляться ко мне со страшной настойчивостью и бесстыдством. Я видел на своем веку не одну заводилу, но
таких приставучих — еще никогда! Она хотела меня и сообщала об этом не официальным письмом, а напрямик.
Когда мы с ней оставались в фургоне одни (хозяин любил шататься по пивнушкам), она без промедления шла на абордаж. Она ничего не боялась, ничего не стеснялась, а в быстроте движений могла тягаться с боксером-легковесом... Я оборонялся — осторожно, чтобы ее не разозлить. Поставив ее на место, я в два счета лишился бы работы, а ведь мне требовалось задержаться у них как можно дольше...
Но вот однажды вечером, когда панаша Манен уже захрапел, она помнилась ко мне в прицеп как раз в тот момент, когда я отходил ко сиу.
В такие минуты часто теряешь чувство реальности... Короче говоря, я ее целиком и полностью удовлетворил. Ух, что она вытворяла, эта Джейн! Полвека опыта и практики не проходят даром... У меня, правда, тоже накопилось немало нерастраченных сил... Так что в свой фургон она вернулась на полусогнутых.
С этого дня я превратился в ее любимчика. Она то и дело совала мне пятисотенные бумажки просто для того, чтобы залезть в карман моих штанов и заодно как следует перетряхнуть все мое хозяйство.
В определенном смысле это было мне на руку, поскольку позволяло сделать заначку на черный день — смотри басню "Стрекоза и Муравей". К последнему дню работы у меня набралось около двадцати тысяч. Финансировать следующий фильм Марселя Карне я на них, конечно, не мог, но они должны были на некоторое время спасти меня от помойной ямы.
Джейниха даже всплакнула, когда поняла, что скоро мы распрощаемся навсегда. Но что она могла поделать? Каждый год, в начале ноября, они отвозили свой балаган в большой ангар близ Орлеана и ехали зимовать в дом, который Манен построил в центральном районе страны на деньги своих стукнутых автогонщиков.
— Что поделаешь,— шептал я ей,— деваться некуда,..
Но она не могла с этим примириться. Еще немного — и она предложила бы своему пузиле меня усыновить. Да только он, похоже, вовсе не разделял горя своей благоверной. Наверное, он уже хорошо ее изучил и имел кое-какие подозрения на мой счет. Нет, лучше было разойтись по-хорошему.
Свои, "прощальные гастроли", как выразился воображала Манен, мы дали в Фонтенбло. История, кстати, свидетельствует, что этот город вообще очень подходит для прощаний.
С момента моих последних неприятностей с поли цией прошло целых два месяца, и жандармы уже, Кв верное, решили, что я улетел в теплые края.
Я начал дышать свободнее; мне уже не казалось, что на мне стальной корсет, стянутый по бокам болтами.
Итак, мы приехали в Фонтенбло... Там лил такой дождь, какой бывает только в книгах Сименона. Выручка оказалась более чем скромной. Автомобилей в тех местах полно, а трахнуться или перепихнутться можно и без би лета — и лесу... Так что, сами понимаете, машинки-толку ши слегка теряют здесь снос очарование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Ладно, топай за нами, — буркнул Манен, сразу переходя на "ты". И то верно: фамилия "Дюран" не располагает к дворянскому величанию...
Я побрел к их фургончику. Внутри все оказалось — высший класс! Манен сделал себе настоящую виллу на колесах. Кухня с газовой плитой, душевая, столовая, спальня... На борту такого парохода сам черт не страшен!
— Можно мне помыться? — спросил я.
Баба под названием Джейн многозначительно потянула носом.
— Даже нужно!
Я сдержался, но подумал, что если она и дальше будет отпускать такие задрочки, то скоро ох как об этом пожалеет...
Я залез в пластмассовый шкаф, служивший душевой, и с блаженством намылил физиономию, растирая кожу чуть ли не до дыр. Ощущение было сказочное. На умывальнике валялась бритва папаши Манена. Я подправил свою молодую бородку, пустив ее ободком, и стал похож чуть ли не на интеллигента из левобережных кварталов столицы.
Когда я вошел в столовую, расчесав волосы на пробор, мамаша Манен захлопала глазами. Моя возрожденная мужская красота стала для нее пикантной неожиданностью; она тут же метнула на меня свой коронный взгляд, которым, наверное, и заарканила своего мужика лет двадцать пять тому назад. Я вежливо улыбнулся ей в ответ.
— На ужин кровяная колбаса с печеными яблоками!— объявила она.
— Отлично!
— Любите?
— Обожаю! Я даже мороженое всегда покупаю не ванильное, а кровяное и колбасное!
Шуточка была, конечно, медвежья, но им понравилась. Они усмотрели в ней доказательство моего чистосердечия. Раз человек шутит — значит, не замышляет ничего дурного...
— Садись! — сказал толстяк.
Я накинулся на еду, и пока я жевал, Манен рассказывал мне о своей жизни, а его бабуся пихала меня под столом коленкой!..
Ночевал я в прицепе их фургона, там, куда укладывали разобранный манеж. В прицепе оказался уголок, отведенный для помощника. Вместо матраца лежали мешки, простыней тоже не было — и все же эта ночь показалась мне
самой прекрасной в моей жизни.
Утром меня разбудили деревенские петухи. Распелись, хоть уши затыкай! Да и как им было не петь — утро выдалось просто замечательное.
Подошел Манен — подтяжки болтаются у пяток, старый пуловер завязан, на шее шарфом.
— Ну, Антуан, как спалось?
— Классно!
— Не замера?
— Нисколько!
— Молодчина. Ну, пошли разбирать павильон. В полдень будем выбираться.. Вечером поработаем в другой деревне, ехать туда километров пятьдесят.
"Вот так и устроена жизнь", — меланхолично подумал я. Гулять сегодня будут в другом месте, а здешние мужики уже принимаются за работу, попивая с похмелья газировку с содой. Мы же ездим от одних к другим, таская с собой свои разноцветные машинки и гирлянды из лампочек, доставляя гулякам удовольствие повертеть руль и устроить всего за сто франков пару-тройку безобидных аварий... Ведь главное в таком аттракционе — это именно столкновения. Люди ради смеха покупают себе катастрофы: дело обстоит именно так. После трех первых кругов придурки, сидящие в наших размалеванных кастрюлях, начинают воображать себя героями и мечтают, как мэр прицепит им орден Почетного легиона на сельской площади в присутствии взволнованных земляков!
Мы свернулись... Переехали... Развернулись...
Так продолжалось неделю. Но мне казалось, что я на каникулах. Это было какое-то пустое время, незаметное движение в невидимом пространстве. Дни сменяли друг друга, сея забытье... И поскольку главным было заставить всех забыть о себе, такая жизнь меня вполне устраивала.
Жратва у Маненов была выше всех похвал.Оба любили хорошо поесть, только вот беда: тетка под названием Джейн любила не только это... Не знаю, может, у ее мужика было короткое замыкание в штанах, только она начала цепляться ко мне со страшной настойчивостью и бесстыдством. Я видел на своем веку не одну заводилу, но
таких приставучих — еще никогда! Она хотела меня и сообщала об этом не официальным письмом, а напрямик.
Когда мы с ней оставались в фургоне одни (хозяин любил шататься по пивнушкам), она без промедления шла на абордаж. Она ничего не боялась, ничего не стеснялась, а в быстроте движений могла тягаться с боксером-легковесом... Я оборонялся — осторожно, чтобы ее не разозлить. Поставив ее на место, я в два счета лишился бы работы, а ведь мне требовалось задержаться у них как можно дольше...
Но вот однажды вечером, когда панаша Манен уже захрапел, она помнилась ко мне в прицеп как раз в тот момент, когда я отходил ко сиу.
В такие минуты часто теряешь чувство реальности... Короче говоря, я ее целиком и полностью удовлетворил. Ух, что она вытворяла, эта Джейн! Полвека опыта и практики не проходят даром... У меня, правда, тоже накопилось немало нерастраченных сил... Так что в свой фургон она вернулась на полусогнутых.
С этого дня я превратился в ее любимчика. Она то и дело совала мне пятисотенные бумажки просто для того, чтобы залезть в карман моих штанов и заодно как следует перетряхнуть все мое хозяйство.
В определенном смысле это было мне на руку, поскольку позволяло сделать заначку на черный день — смотри басню "Стрекоза и Муравей". К последнему дню работы у меня набралось около двадцати тысяч. Финансировать следующий фильм Марселя Карне я на них, конечно, не мог, но они должны были на некоторое время спасти меня от помойной ямы.
Джейниха даже всплакнула, когда поняла, что скоро мы распрощаемся навсегда. Но что она могла поделать? Каждый год, в начале ноября, они отвозили свой балаган в большой ангар близ Орлеана и ехали зимовать в дом, который Манен построил в центральном районе страны на деньги своих стукнутых автогонщиков.
— Что поделаешь,— шептал я ей,— деваться некуда,..
Но она не могла с этим примириться. Еще немного — и она предложила бы своему пузиле меня усыновить. Да только он, похоже, вовсе не разделял горя своей благоверной. Наверное, он уже хорошо ее изучил и имел кое-какие подозрения на мой счет. Нет, лучше было разойтись по-хорошему.
Свои, "прощальные гастроли", как выразился воображала Манен, мы дали в Фонтенбло. История, кстати, свидетельствует, что этот город вообще очень подходит для прощаний.
С момента моих последних неприятностей с поли цией прошло целых два месяца, и жандармы уже, Кв верное, решили, что я улетел в теплые края.
Я начал дышать свободнее; мне уже не казалось, что на мне стальной корсет, стянутый по бокам болтами.
Итак, мы приехали в Фонтенбло... Там лил такой дождь, какой бывает только в книгах Сименона. Выручка оказалась более чем скромной. Автомобилей в тех местах полно, а трахнуться или перепихнутться можно и без би лета — и лесу... Так что, сами понимаете, машинки-толку ши слегка теряют здесь снос очарование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113