она была связана со слишком невеселыми воспоминаниями.
— Я знаю, — сказала она прежде, чем я издал хотя бы звук, — что ты сбежал именно оттуда. Но в том-то и дело: там тебя не ищут! И вообще, не в обиду тебе будь сказано: такая добыча, как ты, полицию не очень-то интересует.
— Я и не обижаюсь...
Черт возьми, я и сам знал, что я не бог весть какая знаменитость. И не ставил себя выше обычного пригородного хулигана... Только меня заедало то, что она об этом напоминает.
— Ну, продолжай, мне интересно!
— В Руане он живет на Почтовой площади, в отеле.
— Знаю такой,
А театр "Лира" знаешь?
— Это который на острове?
— Он самый. Возле театра — контора ручного пароходства. В нее он и ездит. Ужинает он в Театральном кафе. Выходит оттуда около полуночи. Он любит ходить пешком и в Руане машиной не пользуется. Так что в отель возвращается на своих двоих. Представляешь примерно расстояние?
Я представлял не только расстояние, но и весь маршрут. Я помнил эти темные набережные, эти улицы, покрытые тонким слоем угольной пыли, мрачные подъемные краны над Сеной... Это место идеально подходило для того, чтобы "замочить" ночного прохожего.
— Он идет один?
— Конечно. Теперь дальше: есть поезд, который отправляется из Парижа в семь часов и прибывает в Руан около девяти. Есть другой — из Гавра, который проходит через Руан в половине второго. Может, тебе даже удастся вернуться сюда до рассвета...
Ее поведение заметно изменилось. Теперь Эмма напоминала чуть ли не бухгалтера, заполняющего расчетную книгу. Она говорила конкретно и о конкретных вещах.
— А дальше?
— Дальше — ничего: у тебя будет прочное алиби. Робби мы подсыплем снотворного; он даже не заметит твоего отсутствия. Мы с ним засвидетельствуем, что ты не выходил из дома, если нам вообще придется свидетельствовать. Хотя вряд ли, потому что уб... ну, это дело припишут, скорее всего, какому-нибудь бродяге.
Я кивнул, но тут же засомневался:
—Однако следователи непременно нагрянут сюда...
— Непременно.
— Они же меня узнают!
— Не говори глупостей: у тебя ведь новые документы! Честное слово, ты себя воображаешь прямо государственным преступником... Неужели ты думаешь, что полицейские, которые не имеют ничего общего с теми жандармами и вообще впервые тебя видят, проведут какую-то связь между сбежавшим из тюрьмы воришкой и честным шофером благовоспитанного семейства?
Она была права, и я больше не возражал.
— В тот вечер за стариком буду ухаживать я. Поскольку его комната внизу, я смогу засвидетельствовать, что из дома никто не выходил.
— Браво...
Она не упускала ни одной мелочи.
Я приподнял ее подбородок и с любопытством посмотрел на нее.
— Слушай, Эмма, ты все это придумываешь на ходу или уже давно заготовила?
Она пожала плечами:
— Кто знает, какова доля мечты и реальности? Мне пришлось доводы питаться этим двусмысленным ответом.
Теперь мне оставалось только разработать свою собственную программу: наиболее опасную часть "операции". Правда, сама мысль о том, что мне предстоит укокошить человека, меня не пугала. Я относился к ней спокойно. Хотя, когда я выбрал жизнь вне закона, то поклялся себе ни за что не проливать
кровь и не носить, оружия, чтобы даже искушения не
появлялось. Но вот все мои добрые намерения рухнули. За один час я превратился в одного из тех, кого ученые мужи называют "потенциальным убийцей".
Я отчетливо представлял себе ночь моего будущего преступления. Воображал, как слежу за Бауман-ном через окно кафе, как отхожу в сторону, когда он открывает дверь на улицу, как крадусь за ним, подыскивая подходящее место, и там...
Стрелять в него из пистолета было бы слишком рискованно. Душить — еще хуже: я подозревал, что он покрепче меня. Оставалось одно: пырнуть ножом, по примеру подзаборной шпаны.
Это меня тоже не слишком привлекало. Однако лучшего способа я не видел — разве что разбить ему башку куском водопроводной трубы.
Но в таких случаях никогда не знаешь, удачно попал или нет. И если вдруг пришлось бы спешить, я мог не закончить работу.
— Когда он едет в Руан?
— Во вторник.
Значит, у меня оставалось еще шесть дней на то, чтобы решиться и все подготовить.
Эмма подняла одну штанину пижамы, улеглась на меня и слегка прикусила мне губы. Ее тепло, ее запах заставили меня забыть обо всех наших черных замыслах.
Бауманн и Робби вернулись на следующий день. Не знаю, обратили ли они внимание на мою осунувшуюся рожу; мне-то, по крайней мере, капалось, будто на ней можно прочесть все, что я вытворил В последние несколько часов.
Чудно мне как-то стало, когда я опять увидел Ба-уманна. Я смотрел на него уже другими главами. Моя оптика заметно сместилась. Теперь это был уже не тот загадочный сеньор, что вытащил меня из лужи и держал в кулачище, а просто жалкий челове-чишка, которого я очень скоро разберу на запчасти. От этих мыслей у меня даже руки подергивались. Мне было немного жаль его, как бывает жаль неудачников и проигравших. Я косился на его шею и думал о том, как воткну в нее хорошенько отточенное перо.
Я не боялся. Одна мысль о том, что этот тип дрыхнет под боком у Эммы, приводила меня в ледяное бешенство. Здорово, что он подохнет, думал я. А особенно здорово, что я сам отправлю его в страну вечного мрака!
Прошло несколько дней. Эмма вновь принялась за чтение. Я ухаживал за стариком, Робби готовил еду, Бауманн уезжал утром и возвращался вечером...
Домище по-прежнему дышал ленивым спокойствием, и лето поливало нас таким солнцем, от которого загорела бы и таблетка аспирина. Кожа Эммы сделалась золотисто-коричневой, как мед. Я очень хорошо представлял ее себе в Южной Америке. Если все пройдет гладко, уж там мы отдохнем!
Вот только сначала мне предстояло сотворить этусамуювещь.
Теперь мы с Эммой оставались наедине очень ненадолго: нам выпадали лишь те полчаса, которые уходили у Робби на покупки. Я пытался взять ее, но она отказывалась.
— Нет, милый, я не хочу так, наспех, это нас недостойно...
Так что чаще всего мы беседовали. Догадываетесь, о чем?
— ...Тебе лучше надеть шляпу и очки. Прием, конечно, мальчишеский, но действует хорошо. Лучший способ изменить внешность.
— А где я все это возьму?
— Я нашла на чердаке старую фетровую шляпу; думаю, она тебе подойдет. Что касается очков, я видела две пары в чемодане у старика. Вот одни и возьмешь...
— Но я же стану слепым, когда их нацеплю... Зрение-то у меня нормальное!
— Надевай только на людях: например, на вокзале, когда будешь брать билет...
— Ну ладно...
— А для... для остального у тебя все есть?
"Все" для "остального" у меня было уже на второй день, Да еще какое "все"! Остроконечный кухонный нож с длинным полустертым лезвием плюс найденный в сарае кусок водопроводной трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Я знаю, — сказала она прежде, чем я издал хотя бы звук, — что ты сбежал именно оттуда. Но в том-то и дело: там тебя не ищут! И вообще, не в обиду тебе будь сказано: такая добыча, как ты, полицию не очень-то интересует.
— Я и не обижаюсь...
Черт возьми, я и сам знал, что я не бог весть какая знаменитость. И не ставил себя выше обычного пригородного хулигана... Только меня заедало то, что она об этом напоминает.
— Ну, продолжай, мне интересно!
— В Руане он живет на Почтовой площади, в отеле.
— Знаю такой,
А театр "Лира" знаешь?
— Это который на острове?
— Он самый. Возле театра — контора ручного пароходства. В нее он и ездит. Ужинает он в Театральном кафе. Выходит оттуда около полуночи. Он любит ходить пешком и в Руане машиной не пользуется. Так что в отель возвращается на своих двоих. Представляешь примерно расстояние?
Я представлял не только расстояние, но и весь маршрут. Я помнил эти темные набережные, эти улицы, покрытые тонким слоем угольной пыли, мрачные подъемные краны над Сеной... Это место идеально подходило для того, чтобы "замочить" ночного прохожего.
— Он идет один?
— Конечно. Теперь дальше: есть поезд, который отправляется из Парижа в семь часов и прибывает в Руан около девяти. Есть другой — из Гавра, который проходит через Руан в половине второго. Может, тебе даже удастся вернуться сюда до рассвета...
Ее поведение заметно изменилось. Теперь Эмма напоминала чуть ли не бухгалтера, заполняющего расчетную книгу. Она говорила конкретно и о конкретных вещах.
— А дальше?
— Дальше — ничего: у тебя будет прочное алиби. Робби мы подсыплем снотворного; он даже не заметит твоего отсутствия. Мы с ним засвидетельствуем, что ты не выходил из дома, если нам вообще придется свидетельствовать. Хотя вряд ли, потому что уб... ну, это дело припишут, скорее всего, какому-нибудь бродяге.
Я кивнул, но тут же засомневался:
—Однако следователи непременно нагрянут сюда...
— Непременно.
— Они же меня узнают!
— Не говори глупостей: у тебя ведь новые документы! Честное слово, ты себя воображаешь прямо государственным преступником... Неужели ты думаешь, что полицейские, которые не имеют ничего общего с теми жандармами и вообще впервые тебя видят, проведут какую-то связь между сбежавшим из тюрьмы воришкой и честным шофером благовоспитанного семейства?
Она была права, и я больше не возражал.
— В тот вечер за стариком буду ухаживать я. Поскольку его комната внизу, я смогу засвидетельствовать, что из дома никто не выходил.
— Браво...
Она не упускала ни одной мелочи.
Я приподнял ее подбородок и с любопытством посмотрел на нее.
— Слушай, Эмма, ты все это придумываешь на ходу или уже давно заготовила?
Она пожала плечами:
— Кто знает, какова доля мечты и реальности? Мне пришлось доводы питаться этим двусмысленным ответом.
Теперь мне оставалось только разработать свою собственную программу: наиболее опасную часть "операции". Правда, сама мысль о том, что мне предстоит укокошить человека, меня не пугала. Я относился к ней спокойно. Хотя, когда я выбрал жизнь вне закона, то поклялся себе ни за что не проливать
кровь и не носить, оружия, чтобы даже искушения не
появлялось. Но вот все мои добрые намерения рухнули. За один час я превратился в одного из тех, кого ученые мужи называют "потенциальным убийцей".
Я отчетливо представлял себе ночь моего будущего преступления. Воображал, как слежу за Бауман-ном через окно кафе, как отхожу в сторону, когда он открывает дверь на улицу, как крадусь за ним, подыскивая подходящее место, и там...
Стрелять в него из пистолета было бы слишком рискованно. Душить — еще хуже: я подозревал, что он покрепче меня. Оставалось одно: пырнуть ножом, по примеру подзаборной шпаны.
Это меня тоже не слишком привлекало. Однако лучшего способа я не видел — разве что разбить ему башку куском водопроводной трубы.
Но в таких случаях никогда не знаешь, удачно попал или нет. И если вдруг пришлось бы спешить, я мог не закончить работу.
— Когда он едет в Руан?
— Во вторник.
Значит, у меня оставалось еще шесть дней на то, чтобы решиться и все подготовить.
Эмма подняла одну штанину пижамы, улеглась на меня и слегка прикусила мне губы. Ее тепло, ее запах заставили меня забыть обо всех наших черных замыслах.
Бауманн и Робби вернулись на следующий день. Не знаю, обратили ли они внимание на мою осунувшуюся рожу; мне-то, по крайней мере, капалось, будто на ней можно прочесть все, что я вытворил В последние несколько часов.
Чудно мне как-то стало, когда я опять увидел Ба-уманна. Я смотрел на него уже другими главами. Моя оптика заметно сместилась. Теперь это был уже не тот загадочный сеньор, что вытащил меня из лужи и держал в кулачище, а просто жалкий челове-чишка, которого я очень скоро разберу на запчасти. От этих мыслей у меня даже руки подергивались. Мне было немного жаль его, как бывает жаль неудачников и проигравших. Я косился на его шею и думал о том, как воткну в нее хорошенько отточенное перо.
Я не боялся. Одна мысль о том, что этот тип дрыхнет под боком у Эммы, приводила меня в ледяное бешенство. Здорово, что он подохнет, думал я. А особенно здорово, что я сам отправлю его в страну вечного мрака!
Прошло несколько дней. Эмма вновь принялась за чтение. Я ухаживал за стариком, Робби готовил еду, Бауманн уезжал утром и возвращался вечером...
Домище по-прежнему дышал ленивым спокойствием, и лето поливало нас таким солнцем, от которого загорела бы и таблетка аспирина. Кожа Эммы сделалась золотисто-коричневой, как мед. Я очень хорошо представлял ее себе в Южной Америке. Если все пройдет гладко, уж там мы отдохнем!
Вот только сначала мне предстояло сотворить этусамуювещь.
Теперь мы с Эммой оставались наедине очень ненадолго: нам выпадали лишь те полчаса, которые уходили у Робби на покупки. Я пытался взять ее, но она отказывалась.
— Нет, милый, я не хочу так, наспех, это нас недостойно...
Так что чаще всего мы беседовали. Догадываетесь, о чем?
— ...Тебе лучше надеть шляпу и очки. Прием, конечно, мальчишеский, но действует хорошо. Лучший способ изменить внешность.
— А где я все это возьму?
— Я нашла на чердаке старую фетровую шляпу; думаю, она тебе подойдет. Что касается очков, я видела две пары в чемодане у старика. Вот одни и возьмешь...
— Но я же стану слепым, когда их нацеплю... Зрение-то у меня нормальное!
— Надевай только на людях: например, на вокзале, когда будешь брать билет...
— Ну ладно...
— А для... для остального у тебя все есть?
"Все" для "остального" у меня было уже на второй день, Да еще какое "все"! Остроконечный кухонный нож с длинным полустертым лезвием плюс найденный в сарае кусок водопроводной трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113