По-моему, честное. Я отдаю вам пять миллионов, и Эрминия останавливается. Я оставляю вас на дороге и уезжаю. Если согласен, скажи...
— Как же, поверю я тебе! Мы остановимся, а ты нас угрохаешь!
— Тогда остановитесь посреди какой-нибудь деревни. Разделим деньги, и вы с девчонкой останетесь... Не буду же я палить в вас на глазах у всего народа, черт побери!.
Помолчав, он ответил:
— Нет... Пять. — это мало. Ведь дело провернул я! А сколько дерьма уже успел нажраться! Делим пополам, а не хочешь — пропадай все пропадом!
Я задумался. Эрминия слегка повернула голову ко" мне, дискуя разбить машину вдребезги.
— Соглашайся! — сказала она. — Это справедливо. У тебя останется десять миллионов и машина. Сообщать в полицию мы, сам понимаешь, не станем. Папа не горит желанием с ней встречаться.
Главное было заставить ее остановиться. А там уж поглядим, что дальше...
— Ладно, согласен.
Она перестала мчать как безумная, и все же на каждом повороте мне казалось, что мы вот-вот попадем в те края, где передвигаются только на крыльях.
— Хватит играть в "Формулу-1", раз уж мы договорились, — проворчал я.
— Что, боишься? — радостно хмыкнул Бидон.
— Нет, Бидон, я не боюсь. Я — как те люди, которым отсрочили смертный приговор: я готов подохнуть в любую минуту!
Некоторое время я смотрел на затылок девчонки. Шея у Эрминии была грациозной, как цветочный стебель, но больше не вызывала у меня сладкого волнения.
В этот раз я протрезвел окончательно.
Стоит хоть немного попрыгать с бабой в кровати — и начинаешь думать, что она твоя собственность... Иллюзия, самообман! Женщина принадлежит и подчиняется только самой себе, только своим капризам... И зачастую наиболее далека от вас именно в тот момент, когда вам уступает. Я был рад, что понял это. Так, по крайней мере, честнее. Теперь я знал, как себя вести и что говорить, а это всегда важно.
Мы подъезжали к Бриньолю. Возбуждение Бидона понемногу улеглось. Он, небось, говорил себе, что десять миллионов — вполне приличное утешение, и уже начинал размышлять, чем они с дочерью займутся дальше.
А я в это время думал о том, что деньги им оставлять жаль. Жаль и вообще неправильно. Эти люди обманули меня по полной программе, воспользовались мною, чтобы потом бессовестно бросить. При этой мысли вся моя гордость вставала на дыбы. К тому же Бидон был жалким неудачником, и я ронял свое достоинство, заключая сделку с таким ничтожеством, как он. Если я начну спускать флаг перед подобными поганками, мне останется только искать спокойную нудную работенку страхового агента.
В поселке Эрминия начала притормаживать.
— Нет, — сказал я. — Не здесь! Прежде чем вас высадить, я хочу подъехать как можно ближе к Эксан-Прованс. Вперед!
Эрминия резко затормозила и обернулась.
— Или здесь, или нигде, — заявила она.
Мы стояли у тротуара, по которому проплывала оживленно кудахтающая толпа. В этом месте как раз ремонтировали дорогу, и мы явно мешали движению. Стоявший недалеко полицейский поглядывал в нашу сторону, готовясь разобраться с нами, если мы через минуту не уедем.
Стерва отлично выбрала место для остановки...
— Так что, делим? - воскликнул Бидон, указывая на коробку.
— Слушай, дядя: если мы сейчас же не уедем, никаких денег ты не получишь.
— Зато ты получишь. Но морде. В комиссариате. Да еще как!
— Ладно, положим, ты меня сдашь, но тогда и твоя дочурка хорошенько отдохнет в тюряге. Не забывай, что она была со мной, когда я застрелил почтальоншу.
— Ладно, папа, давай проедем дальше, — вмешалась Эрминия. — Раз он так настаивает...
Я заметил, что при этом она легонько толкнула его коленом. Это еще что такое? Нужно было приготовиться ко всему. Эта паршивка одна стоила целого змеиного клубка. Она могла придумать массу гадостей — одна гаже другой...
Она молча поехала дальше. Когда мы поравнялись с постовым, он слегка погрозил нам пальцем — мол, ай-ай-ай, нехорошо... Знай он, с кем имеет дело, мигом схватился бы за пистолет!
Мы снова выбрались на открытое шоссе. Солнце пекло хуже, чем летом; гудрон сверкал, как алмазные россыпи.
Бидон выругался.
— Слушай, Канут, хватит с меня твоих фокусов... Не думай, что тебе удастся меня напарить. Так и быть: едем дальше, но при условии, что ты выбросишь пушку в окно, понятно?
Я посмотрел на спидометр: он снова показывал сто пятьдесят. У Эрминии это, похоже, уже вошло в привычку. Как это ни парадоксально, она чувствовала себя в безопасности только после того, как превышала допустимый предел скорости...
— Выбрасывай оружие, Капут... —- приказала она.
— Иначе что? — спросил я.
Наступила пауза: мой вопрос привел ее в замешательство.
— Иначе мы врежемся в дерево!
— Что у тебя за тяга к коллективным самоубийствам! — усмехнулся я. — Сходи как-нибудь к психоаналитику.
Вдруг Бидон воскликнул:
— За нами гонятся!
Я обернулся и посмотрел в заднее стекло. Все дальнейшее произошло мгновенно. Я успел увидеть, как уходит вдаль пустая дорога, потом услышал негромкий свист и, когда поворачивался обратно, получил феноменальный удар по черепу.
Все вокруг подернулось красной Пеленой, но
сквозь эту пелену я увидел Бидона, стоящего на коленях на переднем сиденье с разводным ключом и руке. Он снова замахнулся ключом; я отклонился н сторону; удар пришелся по левому плечу, и всю груди обожгла острая боль.
— Бей! Бей! попила рыжая стерва.
Машина выписывала резкие зигзаги: движения Бидона мешали Эрминии управлять.
Подлец поднял ключ в третий раз... Вот зачем эта гадина толкала его коленом в Бриньоле! Она, наверное, заметила в дверном кармане рукоятку ключа, и это навело ее на мысль устроить мне такую ловушку.
Красная пелена уже рассеялась. Башка у меня оказалась крепкой. К тому же ключ был слишком длинным и задел за крышу машины; это смягчило удар.
Я поднял пушку и выстрелил. Пуля ударила в лобовое стекло, и оно мгновенно сделалось матовым. Бидон выругался, тормоза отчаянно завизжали, машина заходила ходуном, и в следующую секунду в ней словно произошел ослепительный взрыв.
Мне показалось, что я присутствую на праздничном фейерверке... в качестве ракеты.
Удар, оглушительный грохот.ь Затем — тишина. Мы все-таки врезались в дерево. Еще бы: Эрминия столько раз нам это обещала! Правда, произошло это случайно и глупо, когда никто этого уже не хотел.
Бидон уже не мог поделиться своими впечатлениями: он раскроил себе череп о стойку лобового стекла.
Что касается Эрминии, то она из последних сил пыталась набрать в легкие воздуха. Ее зажало между приборной доской, которая ушла далеко назад, и спинкой сиденья. Она стояла на коленях, верхнюю часть ее туловища развернуло ко мне; она задыхалась и тихо ску-лила у нее, похоже, был сломан позвоночник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Как же, поверю я тебе! Мы остановимся, а ты нас угрохаешь!
— Тогда остановитесь посреди какой-нибудь деревни. Разделим деньги, и вы с девчонкой останетесь... Не буду же я палить в вас на глазах у всего народа, черт побери!.
Помолчав, он ответил:
— Нет... Пять. — это мало. Ведь дело провернул я! А сколько дерьма уже успел нажраться! Делим пополам, а не хочешь — пропадай все пропадом!
Я задумался. Эрминия слегка повернула голову ко" мне, дискуя разбить машину вдребезги.
— Соглашайся! — сказала она. — Это справедливо. У тебя останется десять миллионов и машина. Сообщать в полицию мы, сам понимаешь, не станем. Папа не горит желанием с ней встречаться.
Главное было заставить ее остановиться. А там уж поглядим, что дальше...
— Ладно, согласен.
Она перестала мчать как безумная, и все же на каждом повороте мне казалось, что мы вот-вот попадем в те края, где передвигаются только на крыльях.
— Хватит играть в "Формулу-1", раз уж мы договорились, — проворчал я.
— Что, боишься? — радостно хмыкнул Бидон.
— Нет, Бидон, я не боюсь. Я — как те люди, которым отсрочили смертный приговор: я готов подохнуть в любую минуту!
Некоторое время я смотрел на затылок девчонки. Шея у Эрминии была грациозной, как цветочный стебель, но больше не вызывала у меня сладкого волнения.
В этот раз я протрезвел окончательно.
Стоит хоть немного попрыгать с бабой в кровати — и начинаешь думать, что она твоя собственность... Иллюзия, самообман! Женщина принадлежит и подчиняется только самой себе, только своим капризам... И зачастую наиболее далека от вас именно в тот момент, когда вам уступает. Я был рад, что понял это. Так, по крайней мере, честнее. Теперь я знал, как себя вести и что говорить, а это всегда важно.
Мы подъезжали к Бриньолю. Возбуждение Бидона понемногу улеглось. Он, небось, говорил себе, что десять миллионов — вполне приличное утешение, и уже начинал размышлять, чем они с дочерью займутся дальше.
А я в это время думал о том, что деньги им оставлять жаль. Жаль и вообще неправильно. Эти люди обманули меня по полной программе, воспользовались мною, чтобы потом бессовестно бросить. При этой мысли вся моя гордость вставала на дыбы. К тому же Бидон был жалким неудачником, и я ронял свое достоинство, заключая сделку с таким ничтожеством, как он. Если я начну спускать флаг перед подобными поганками, мне останется только искать спокойную нудную работенку страхового агента.
В поселке Эрминия начала притормаживать.
— Нет, — сказал я. — Не здесь! Прежде чем вас высадить, я хочу подъехать как можно ближе к Эксан-Прованс. Вперед!
Эрминия резко затормозила и обернулась.
— Или здесь, или нигде, — заявила она.
Мы стояли у тротуара, по которому проплывала оживленно кудахтающая толпа. В этом месте как раз ремонтировали дорогу, и мы явно мешали движению. Стоявший недалеко полицейский поглядывал в нашу сторону, готовясь разобраться с нами, если мы через минуту не уедем.
Стерва отлично выбрала место для остановки...
— Так что, делим? - воскликнул Бидон, указывая на коробку.
— Слушай, дядя: если мы сейчас же не уедем, никаких денег ты не получишь.
— Зато ты получишь. Но морде. В комиссариате. Да еще как!
— Ладно, положим, ты меня сдашь, но тогда и твоя дочурка хорошенько отдохнет в тюряге. Не забывай, что она была со мной, когда я застрелил почтальоншу.
— Ладно, папа, давай проедем дальше, — вмешалась Эрминия. — Раз он так настаивает...
Я заметил, что при этом она легонько толкнула его коленом. Это еще что такое? Нужно было приготовиться ко всему. Эта паршивка одна стоила целого змеиного клубка. Она могла придумать массу гадостей — одна гаже другой...
Она молча поехала дальше. Когда мы поравнялись с постовым, он слегка погрозил нам пальцем — мол, ай-ай-ай, нехорошо... Знай он, с кем имеет дело, мигом схватился бы за пистолет!
Мы снова выбрались на открытое шоссе. Солнце пекло хуже, чем летом; гудрон сверкал, как алмазные россыпи.
Бидон выругался.
— Слушай, Канут, хватит с меня твоих фокусов... Не думай, что тебе удастся меня напарить. Так и быть: едем дальше, но при условии, что ты выбросишь пушку в окно, понятно?
Я посмотрел на спидометр: он снова показывал сто пятьдесят. У Эрминии это, похоже, уже вошло в привычку. Как это ни парадоксально, она чувствовала себя в безопасности только после того, как превышала допустимый предел скорости...
— Выбрасывай оружие, Капут... —- приказала она.
— Иначе что? — спросил я.
Наступила пауза: мой вопрос привел ее в замешательство.
— Иначе мы врежемся в дерево!
— Что у тебя за тяга к коллективным самоубийствам! — усмехнулся я. — Сходи как-нибудь к психоаналитику.
Вдруг Бидон воскликнул:
— За нами гонятся!
Я обернулся и посмотрел в заднее стекло. Все дальнейшее произошло мгновенно. Я успел увидеть, как уходит вдаль пустая дорога, потом услышал негромкий свист и, когда поворачивался обратно, получил феноменальный удар по черепу.
Все вокруг подернулось красной Пеленой, но
сквозь эту пелену я увидел Бидона, стоящего на коленях на переднем сиденье с разводным ключом и руке. Он снова замахнулся ключом; я отклонился н сторону; удар пришелся по левому плечу, и всю груди обожгла острая боль.
— Бей! Бей! попила рыжая стерва.
Машина выписывала резкие зигзаги: движения Бидона мешали Эрминии управлять.
Подлец поднял ключ в третий раз... Вот зачем эта гадина толкала его коленом в Бриньоле! Она, наверное, заметила в дверном кармане рукоятку ключа, и это навело ее на мысль устроить мне такую ловушку.
Красная пелена уже рассеялась. Башка у меня оказалась крепкой. К тому же ключ был слишком длинным и задел за крышу машины; это смягчило удар.
Я поднял пушку и выстрелил. Пуля ударила в лобовое стекло, и оно мгновенно сделалось матовым. Бидон выругался, тормоза отчаянно завизжали, машина заходила ходуном, и в следующую секунду в ней словно произошел ослепительный взрыв.
Мне показалось, что я присутствую на праздничном фейерверке... в качестве ракеты.
Удар, оглушительный грохот.ь Затем — тишина. Мы все-таки врезались в дерево. Еще бы: Эрминия столько раз нам это обещала! Правда, произошло это случайно и глупо, когда никто этого уже не хотел.
Бидон уже не мог поделиться своими впечатлениями: он раскроил себе череп о стойку лобового стекла.
Что касается Эрминии, то она из последних сил пыталась набрать в легкие воздуха. Ее зажало между приборной доской, которая ушла далеко назад, и спинкой сиденья. Она стояла на коленях, верхнюю часть ее туловища развернуло ко мне; она задыхалась и тихо ску-лила у нее, похоже, был сломан позвоночник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113