Может, все-таки забрал с собой в Италию?
— Вряд ли. Где ему было их хранить?
Действительно: хитрюга, которому удалось провернуть такое мощное дело, ни за что не рискнул бы тащить эту кипу долларов с собой через границу. Нет, скорее всего, он оставил их во Франции.
Положить их на счет он не мог: доллары на счет не принимают. Зато мог положить в сейф.
— У какого города вы сели?
— В двадцати километрах от Гренобля...
— Может быть, он нанял в Гренобле сейф?
— Нет, дело было в субботу, и после обеда банки не работали. Да я об этом уже думал, за кого ты меня держишь?
— Может быть, у него был сообщник?
— Если бы он хотел взять кого-нибудь в долю, то скорее предложил бы мне наколоть продавцов золота. Разве не так?
— Так...
Хотя, с другой стороны, исчезнуть с золотом на руках было бы крайне неосторожно.
Нам нужно было справиться с головоломкой. У нас били только кусочки, которые следовало собрать вместе.
— Когда все это было?
— Почти три недели назад...
В этот момент в дверном проеме появился силуэт Эрминии. До чего же она была красива! Ее шорты открывали длинные правильные ноги, которые уже успело немного позолотить здешнее солнце.
Она бросила на нас критический взгляд.
— Ну? — спросила она. — Как успехи?
Ее неожиданный приход раздосадовал меня, пото-му что я как раз подобрался к самой важной главе: той, где порядком запутавшийся парень ищет способ избежать неприятностей.
Разыгранный Бидоном спектакль вышел ему боком; и все же он держал меня 'в кулаке, поскольку во время "беседы" узнал, кто я такой на самом деле. Мимо подобных открытий обычно не проходят.
Я оказался в положении человека, который мчится с горы на машине без тормозов. Пока вокруг меня вертелся тип, знавший, что я за фрукт, я мог ожидать чего угодно, в том числе быстрого прощания с головой.
Эрминия посмотрела на меня, потом на моего "гостя".
— Что ему нужно? — спросила она.
— Ему нужен человек, которого я не могу ему предоставить...
Она спокойно села на стул.
— Он тебя шантажирует?
— Чем ему меня шантажировать?
— Для шантажа всегда можно найти множество
мотивов...
Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее зрачки были немного расширены — как у кошки в темноте.
— Например, — проговорила она, — он может знать твое настоящее имя...
Я оторопел, но постарался скрыть изумление, в которое меня повергли ее слова.
Теперь я смотрел на нее уже другими глазами. Однажды меня уже обвела вокруг пальца женщина — причем очень ловко, — и я считал, что это больше никогда не повторится. Однако тот факт, что эта девчонка знала, кто я такой, и не признавалась, казался мне своего рода предательством с ее стороны.
— Какое — настоящее? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Ну как же, Робер: ты ведь опасный бандит... Как-то утром...
Тут она засмеялась. Но мне было вовсе не до смеха. И мое лицо должно было недвусмысленно об этом говорить. — Как-то утром, Эрминия?..
— Ты вернулся из лавки с апельсинами, завернутыми в старую газету. И на этой разорванной газетной странице была твоя фотография. Глупо, правда?
— Почему ты промолчала?
— Потому что ты перестал бы мне доверять.., Я люблю тебя, Робер... И не хочу тебя терять.
Мне хотелось сорвать с нее лицо, чтобы увидеть, что происходит за ним. Правду она говорит или нет? Внутри меня будто заветелись ржавые скрипучие шестерни...
Я боялся ее и в то же время невольно ждал от нее чего-то... Я не знал, чего именно, Может бып., именно ее любви...
Изгои вроде меня всегда одиноки: от рождения и до смерти. Им холодно и страшно, как всем одиноким людям. И они пытаются отомстить за эти неудобства окружающим простакам...
Она знаком увела меня в угол комнаты. Бидон с беспокойством наблюдал за нами.
— Послушай, — прошептала она. — Он знает, кто ты такой, верно?
— Да...
—- Тогда ему нельзя жить, Робер... Ее глаза оставались ясными, лицо излучало невинность. Мне было приятно слышать ее дыхание.
— Это говорить ты?
— Да, любимый, я...
— Тебе не страшно сознавать, кто я такой?
Она скромно опустила голову — ни дать ни взять девица, только что выпорхнувшая из пансиона.
— Немного страшно, — призналась она. — Да, немного страшно, но когда любишь человека — это ничего. Бидон, видимо, начал о чем-то догадываться.
— Эй, вы что там затеваете? — проскулил он.
Ему тоже было страшно. Но это был вовсе не тот деликатный страшок, который пощипывал Эрминию. Это был настоящий черный мандраж, который расквашивал ему рожу и рисовал синие круги под распухшими веками.
— Закройся, дядя.
Он уже готов был завопить. Страх рвался наружу из его горла, как крыса из клетки.
Я взял бутылку с виски и снова наполнил стакан до краев.
— Пей!
— Нет! Нет! Я же подохну... Хватит с меня тех двух... Я поднял пистолет.
— От пули в башке умирают намного быстрее, Бидон... Ее даже распробовать не успевают. Глотай, говорю!
Он выпил — морщась, длинными глотками.
В бутылке оставалось еще немного. Я налил ему и это.
— Давай, допивай. Хорошея примета: в этом году женишься!
У него уже не было сил возникать. Он делил; его кадык жалобно дернулся, в глотке забулькало, он противно рыгнул и со смехом растянулся на полу.
Теперь у него был безмятежный и совершенно безобидный вид. Алкоголь — лучшее средство успокаивать нервных людей, не пр-ичиняя им зла. Средство простое и эффективное. Рецепт стоило запомнить...
Эрминия приблизилась, чтобы лучше его рассмотреть.
— Неплохо, — сказала она. — Я знаю, что мы теперь сделаем.
— Мы?
— Слушай: ты незаметно погрузишь его в машину. Назад. Потом отвезешь меня на пляж, и я возьму напрокат лодку. Сам поедешь вдоль берега в Направлении Монако. Помнишь ту бухточку, в которой мы иногда купались?
Еще бы я не помнил! Ведь мы с ней почти каждый день обнимались там голые на теплом песке...
— Ну, и что?
— Будешь ждать меня там. Я подъеду на лодке, мы положим в нее этого типа... А потом ты вернешься на пляж и дождешься меня в баре за стаканчиком виски...
— А ты?
— А я совершу маленькую морскую прогулку...
— И?..
Она сделала протестующий жест.
— О, милый, не заставляй меня уточнять. Есть вещи, которые легко сделать, но трудно описать словами..
И она добавила как бы про себя:
— Он пьян... На нем нет никаких следов побоев. Подумают, что он напился и упал в воду. Главное — чтобы ты в этом не участвовал. Мы должны быть осторожными, Робер... Тебя может узнать еще кто-нибудь. Видишь — газеты не умирают, как листки ка-
лендаря: с возрастом они превращаются в бумагу. А бумага может еще долго прослужить... Да, подруга у меня была еще та.
Я ждал на берегу маленькой бухточки, о которой говорила моя пассия. В это время дня дорога была почти безлюдной. Лишь иногда по ней проносились могучие грузовики, от которых содрогалась моя машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Вряд ли. Где ему было их хранить?
Действительно: хитрюга, которому удалось провернуть такое мощное дело, ни за что не рискнул бы тащить эту кипу долларов с собой через границу. Нет, скорее всего, он оставил их во Франции.
Положить их на счет он не мог: доллары на счет не принимают. Зато мог положить в сейф.
— У какого города вы сели?
— В двадцати километрах от Гренобля...
— Может быть, он нанял в Гренобле сейф?
— Нет, дело было в субботу, и после обеда банки не работали. Да я об этом уже думал, за кого ты меня держишь?
— Может быть, у него был сообщник?
— Если бы он хотел взять кого-нибудь в долю, то скорее предложил бы мне наколоть продавцов золота. Разве не так?
— Так...
Хотя, с другой стороны, исчезнуть с золотом на руках было бы крайне неосторожно.
Нам нужно было справиться с головоломкой. У нас били только кусочки, которые следовало собрать вместе.
— Когда все это было?
— Почти три недели назад...
В этот момент в дверном проеме появился силуэт Эрминии. До чего же она была красива! Ее шорты открывали длинные правильные ноги, которые уже успело немного позолотить здешнее солнце.
Она бросила на нас критический взгляд.
— Ну? — спросила она. — Как успехи?
Ее неожиданный приход раздосадовал меня, пото-му что я как раз подобрался к самой важной главе: той, где порядком запутавшийся парень ищет способ избежать неприятностей.
Разыгранный Бидоном спектакль вышел ему боком; и все же он держал меня 'в кулаке, поскольку во время "беседы" узнал, кто я такой на самом деле. Мимо подобных открытий обычно не проходят.
Я оказался в положении человека, который мчится с горы на машине без тормозов. Пока вокруг меня вертелся тип, знавший, что я за фрукт, я мог ожидать чего угодно, в том числе быстрого прощания с головой.
Эрминия посмотрела на меня, потом на моего "гостя".
— Что ему нужно? — спросила она.
— Ему нужен человек, которого я не могу ему предоставить...
Она спокойно села на стул.
— Он тебя шантажирует?
— Чем ему меня шантажировать?
— Для шантажа всегда можно найти множество
мотивов...
Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее зрачки были немного расширены — как у кошки в темноте.
— Например, — проговорила она, — он может знать твое настоящее имя...
Я оторопел, но постарался скрыть изумление, в которое меня повергли ее слова.
Теперь я смотрел на нее уже другими глазами. Однажды меня уже обвела вокруг пальца женщина — причем очень ловко, — и я считал, что это больше никогда не повторится. Однако тот факт, что эта девчонка знала, кто я такой, и не признавалась, казался мне своего рода предательством с ее стороны.
— Какое — настоящее? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Ну как же, Робер: ты ведь опасный бандит... Как-то утром...
Тут она засмеялась. Но мне было вовсе не до смеха. И мое лицо должно было недвусмысленно об этом говорить. — Как-то утром, Эрминия?..
— Ты вернулся из лавки с апельсинами, завернутыми в старую газету. И на этой разорванной газетной странице была твоя фотография. Глупо, правда?
— Почему ты промолчала?
— Потому что ты перестал бы мне доверять.., Я люблю тебя, Робер... И не хочу тебя терять.
Мне хотелось сорвать с нее лицо, чтобы увидеть, что происходит за ним. Правду она говорит или нет? Внутри меня будто заветелись ржавые скрипучие шестерни...
Я боялся ее и в то же время невольно ждал от нее чего-то... Я не знал, чего именно, Может бып., именно ее любви...
Изгои вроде меня всегда одиноки: от рождения и до смерти. Им холодно и страшно, как всем одиноким людям. И они пытаются отомстить за эти неудобства окружающим простакам...
Она знаком увела меня в угол комнаты. Бидон с беспокойством наблюдал за нами.
— Послушай, — прошептала она. — Он знает, кто ты такой, верно?
— Да...
—- Тогда ему нельзя жить, Робер... Ее глаза оставались ясными, лицо излучало невинность. Мне было приятно слышать ее дыхание.
— Это говорить ты?
— Да, любимый, я...
— Тебе не страшно сознавать, кто я такой?
Она скромно опустила голову — ни дать ни взять девица, только что выпорхнувшая из пансиона.
— Немного страшно, — призналась она. — Да, немного страшно, но когда любишь человека — это ничего. Бидон, видимо, начал о чем-то догадываться.
— Эй, вы что там затеваете? — проскулил он.
Ему тоже было страшно. Но это был вовсе не тот деликатный страшок, который пощипывал Эрминию. Это был настоящий черный мандраж, который расквашивал ему рожу и рисовал синие круги под распухшими веками.
— Закройся, дядя.
Он уже готов был завопить. Страх рвался наружу из его горла, как крыса из клетки.
Я взял бутылку с виски и снова наполнил стакан до краев.
— Пей!
— Нет! Нет! Я же подохну... Хватит с меня тех двух... Я поднял пистолет.
— От пули в башке умирают намного быстрее, Бидон... Ее даже распробовать не успевают. Глотай, говорю!
Он выпил — морщась, длинными глотками.
В бутылке оставалось еще немного. Я налил ему и это.
— Давай, допивай. Хорошея примета: в этом году женишься!
У него уже не было сил возникать. Он делил; его кадык жалобно дернулся, в глотке забулькало, он противно рыгнул и со смехом растянулся на полу.
Теперь у него был безмятежный и совершенно безобидный вид. Алкоголь — лучшее средство успокаивать нервных людей, не пр-ичиняя им зла. Средство простое и эффективное. Рецепт стоило запомнить...
Эрминия приблизилась, чтобы лучше его рассмотреть.
— Неплохо, — сказала она. — Я знаю, что мы теперь сделаем.
— Мы?
— Слушай: ты незаметно погрузишь его в машину. Назад. Потом отвезешь меня на пляж, и я возьму напрокат лодку. Сам поедешь вдоль берега в Направлении Монако. Помнишь ту бухточку, в которой мы иногда купались?
Еще бы я не помнил! Ведь мы с ней почти каждый день обнимались там голые на теплом песке...
— Ну, и что?
— Будешь ждать меня там. Я подъеду на лодке, мы положим в нее этого типа... А потом ты вернешься на пляж и дождешься меня в баре за стаканчиком виски...
— А ты?
— А я совершу маленькую морскую прогулку...
— И?..
Она сделала протестующий жест.
— О, милый, не заставляй меня уточнять. Есть вещи, которые легко сделать, но трудно описать словами..
И она добавила как бы про себя:
— Он пьян... На нем нет никаких следов побоев. Подумают, что он напился и упал в воду. Главное — чтобы ты в этом не участвовал. Мы должны быть осторожными, Робер... Тебя может узнать еще кто-нибудь. Видишь — газеты не умирают, как листки ка-
лендаря: с возрастом они превращаются в бумагу. А бумага может еще долго прослужить... Да, подруга у меня была еще та.
Я ждал на берегу маленькой бухточки, о которой говорила моя пассия. В это время дня дорога была почти безлюдной. Лишь иногда по ней проносились могучие грузовики, от которых содрогалась моя машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113