— Черт, вот так история! Ведь там остались мои водительские права!
— Ну, я завтра к ним схожу...
— Да, но господину полицейскому права нужны не завтра, а сейчас...
— Может быть, вы помните номер? — спросил легавый.
— Постойте-ка: кажется. "А — 10999".
— Какая префектура?
— Нижняя Сена.
— Так. Я записываю. Если обнаружите, что ошиблись, зайдите в комиссариат.
— Хорошо.
Я решил, что все позади.
— И покажите мне, пожалуйста, какой-нибудь другой документ.
Я поколебался, затем небрежно подал ему паспорт.
Он записал данные, и вдруг воскликнул
— Вам тридцать пять лет?
— Ну да...
— Странно! Вы выглядите гораздо моложе...
Еще бы: я был на двенадцать лет моложе Рапена.
— Да, мне часто говорят, что я молодо выгляжу... И тут случилась хреновина из хреновин. Он машинально посмотрел на фотографию в паспорте/. Если' придраться, то подмену можно было обнаружить. И он обнаружил ее за рекордно короткое время.
— Но, — воскликнул он, — это же не вы!
Он все смотрел и смотрел на маленький прямоугольник из глянцевого картона, изучая рожу Рапена... Потом поглядел на меня. Его острые, как булавки, глаза протыкали меня насквозь.
— Что это значит?
Наступила самая скверная в моей жизни пауза.
Этот кусок легаша в форме таращился на меня, вытаскивал меня на свет, рассекречивал, понимал, что сунул нос в историю, о которой даже не мечтал...
Он медленно поднялся со своего стула.
— Вам придется пройти со мной в комиссариат для выяснения обстоятельств, мсье...
— Ну, вперед!
Но я имел в виду вовсе не комиссариат. И Эрмания это знала. Она включила радио на полную громкость, и я, обходя полицейского сзади, схватил его обеими руками за горло.
Прикосновение к его коже было мне. противно. Но чем противнее мне становилось, тем крепче я сжимал пальцы...
Руки у меня сильные. Например, я могу, поднять стул горизонтально на вытянутой руке, взяв его за нижнюю перекладину. Попробуйте: с виду это пустяк, но если у вас в жилах течет кисель, фокус не удастся.
Под моими пальцами что-то хрустнуло... Я продолжал давить, и шея парня становилось нее тверже.
Из ноздрей у него вырывался глухой хрип; я скорее догадывался об этом, нежели слышал, потому что радио гремело вовсю.
И вот в какой-то момент мое отвращение разом улеглось, и я начал чувствовать одну только буйную радость. Радость мощную, горячую, которой я не испытывал уже несколько недель, которой не было даже тогда, когда я утрамбовал Рапена. Я улыбался... Я был свободен, счастлив, окрылен...
Эрминия прислонилась к стене с серым, как пепел, лицом. Она в ужасе смотрела на меня и не могла поверить своим глазам.
— О, нет, нет! — бормотала она.
Это звучало вовсе не по поводу полицейского: она прекрасно знала, что другого выхода не было. Что ее по-настоящему ужаснуло, так это радость, нарисованная на моей физиономии.
Я разжал руки. Пальцы побелели. Я стал тереть ладони друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Полицейский остался неподвижно сидеть на стуле: изогнутая спинка поддерживала его и не давала упасть.
— Готово дело, — объявил я, глубоко вздохнув. Я сел около трупа и хорошенько приложился к бутылке — не для храбрости, а потому что хотелось. Я опять убил человека. Об этом мог догадаться любой дурак: результат был налицо. Я посмотрел на труп. Левая рука фараона лежала на столе, и на безымянном пальце блестело золотое кольцо. У этого несчастного дурня была семья! Значит, переполоха следовало ожидать очень скоро. Вместо двадцати четырех миллионов мне светили наручники и фургон с мигалкой. Прощайте, банковский счет, "альфа" и все остальное...
— Ну? — спросила Эрминия.
— Что?
— Что дальше?
Она уже успела обрести обычное спокойствие. Я обхватил голову руками.
— Так... Сначала надо запрятать эту дохлятину. Потом ты пойдешь за черной и белой краской...
— Для чего?
— Чтоб нарисовать машине другие номера. Будем сматываться.
Она вздохнула:
— Куда?
— Подальше. Тут пахнет паленым.
— Но подумай'сам: такая машина не может проехать незамеченной, даже с другими номерами. К тому же они не будут соответствовать техпаспорту. Стоит первому попавшемуся инспектору тебя остановить, и...
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да... Мы спрячем труп и уберемся отсюда... Переночуем где-нибудь в другом месте. Утром я схожу на разведку. Если к тому времени ничего еще не обнаружат, ты пойдешь в банк и снимешь со счета деньги. Не все, но большую часть. Потом мы пересечем границу п доберем-
ся до Генуи. Тим ты продашь машину — пусть даже за
бесцепок: дело не в деньгах, а в скрытности. Ведь новому хозяину придется ее перекрасить — из-за французских номеров. Это позволит нам выиграть время. Мы сядем на поезд до Рима...
Она опять была права.
— Что ж, неплохо...
Подвала в доме не было, и спрятать труп оказалось Нелегко. Я долго рыскал в поисках подходящего места и в конце концов остановился на угольном чулане. Я отнес туда убитого один, взвалив на плечо. Я сбросил его в угол и закидал всей дрянью, которую только смог найти в доме. Этого было вполне достаточно: нам требовалось выиграть лишь несколько часов.
Мы наспех собрали вещи, .взяв- только самое необходимое, и настало время уезжать. У меня сжалось сердце: я уже успел привыкнуть к нашей вилле. Я пережил здесь славные минуты — минуты спокойствия, которые были в моей жизни большой редкостью.
Выйдя на улицу, я вздрогнул. Рядом с "альфой" стоял черный велосипед, велосипед полицейского.
Я открыл багажник машины, и мне удалось засунуть туда велик, сняв предварительно колесо и повернув руль.
— Выкинем его где-нибудь на берегу, — сказал я Эрминии. — В каком-то смысле это нам даже на руку: подозрения не сразу падут на меня...
Вскоре мы уже покинули Мантон. Я чувствовал сильную усталость от многочасовой езды.
— Куда едем?
— В Монте-Карло...
По дороге мы сбросили велосипед с обрыва на песчаный пляж, так, чтобы он сразу привлекал внимание. Когда я вернулся после этого к машине, в глазах Эрминии стояли слезы.
— Что это с тобой?
— Я все думаю об этих миллионах...
— Да брось ты! Накрылись они, ну и черт с ни ми! Ну, успокойся, моя прелесть...
Внезапно машину начало уводить в сторону.
— Что это? — забеспокоилась Эрминия. - Похоже, пробили колесо.
Действительно: задняя левая шина сплющилась в блин.
Я терпеть не могу менять колесо в дороге и сначала хотел позвонить н какой-нибудь гараж. Однако, поразмыслив, решил, что лучше справиться самому, механик может нас запомнить, и это будет совсем некстати, если к тому времени и,к уже хватится май тонский домовладелец.
Я снял куртку и засучил рукава, как и полагается обломавшемуся автомобилисту.
Домкрат лежал в багажнике; Я подставил его под машину, а Эрминия вылезла и стала, прохаживаться взад-вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Ну, я завтра к ним схожу...
— Да, но господину полицейскому права нужны не завтра, а сейчас...
— Может быть, вы помните номер? — спросил легавый.
— Постойте-ка: кажется. "А — 10999".
— Какая префектура?
— Нижняя Сена.
— Так. Я записываю. Если обнаружите, что ошиблись, зайдите в комиссариат.
— Хорошо.
Я решил, что все позади.
— И покажите мне, пожалуйста, какой-нибудь другой документ.
Я поколебался, затем небрежно подал ему паспорт.
Он записал данные, и вдруг воскликнул
— Вам тридцать пять лет?
— Ну да...
— Странно! Вы выглядите гораздо моложе...
Еще бы: я был на двенадцать лет моложе Рапена.
— Да, мне часто говорят, что я молодо выгляжу... И тут случилась хреновина из хреновин. Он машинально посмотрел на фотографию в паспорте/. Если' придраться, то подмену можно было обнаружить. И он обнаружил ее за рекордно короткое время.
— Но, — воскликнул он, — это же не вы!
Он все смотрел и смотрел на маленький прямоугольник из глянцевого картона, изучая рожу Рапена... Потом поглядел на меня. Его острые, как булавки, глаза протыкали меня насквозь.
— Что это значит?
Наступила самая скверная в моей жизни пауза.
Этот кусок легаша в форме таращился на меня, вытаскивал меня на свет, рассекречивал, понимал, что сунул нос в историю, о которой даже не мечтал...
Он медленно поднялся со своего стула.
— Вам придется пройти со мной в комиссариат для выяснения обстоятельств, мсье...
— Ну, вперед!
Но я имел в виду вовсе не комиссариат. И Эрмания это знала. Она включила радио на полную громкость, и я, обходя полицейского сзади, схватил его обеими руками за горло.
Прикосновение к его коже было мне. противно. Но чем противнее мне становилось, тем крепче я сжимал пальцы...
Руки у меня сильные. Например, я могу, поднять стул горизонтально на вытянутой руке, взяв его за нижнюю перекладину. Попробуйте: с виду это пустяк, но если у вас в жилах течет кисель, фокус не удастся.
Под моими пальцами что-то хрустнуло... Я продолжал давить, и шея парня становилось нее тверже.
Из ноздрей у него вырывался глухой хрип; я скорее догадывался об этом, нежели слышал, потому что радио гремело вовсю.
И вот в какой-то момент мое отвращение разом улеглось, и я начал чувствовать одну только буйную радость. Радость мощную, горячую, которой я не испытывал уже несколько недель, которой не было даже тогда, когда я утрамбовал Рапена. Я улыбался... Я был свободен, счастлив, окрылен...
Эрминия прислонилась к стене с серым, как пепел, лицом. Она в ужасе смотрела на меня и не могла поверить своим глазам.
— О, нет, нет! — бормотала она.
Это звучало вовсе не по поводу полицейского: она прекрасно знала, что другого выхода не было. Что ее по-настоящему ужаснуло, так это радость, нарисованная на моей физиономии.
Я разжал руки. Пальцы побелели. Я стал тереть ладони друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Полицейский остался неподвижно сидеть на стуле: изогнутая спинка поддерживала его и не давала упасть.
— Готово дело, — объявил я, глубоко вздохнув. Я сел около трупа и хорошенько приложился к бутылке — не для храбрости, а потому что хотелось. Я опять убил человека. Об этом мог догадаться любой дурак: результат был налицо. Я посмотрел на труп. Левая рука фараона лежала на столе, и на безымянном пальце блестело золотое кольцо. У этого несчастного дурня была семья! Значит, переполоха следовало ожидать очень скоро. Вместо двадцати четырех миллионов мне светили наручники и фургон с мигалкой. Прощайте, банковский счет, "альфа" и все остальное...
— Ну? — спросила Эрминия.
— Что?
— Что дальше?
Она уже успела обрести обычное спокойствие. Я обхватил голову руками.
— Так... Сначала надо запрятать эту дохлятину. Потом ты пойдешь за черной и белой краской...
— Для чего?
— Чтоб нарисовать машине другие номера. Будем сматываться.
Она вздохнула:
— Куда?
— Подальше. Тут пахнет паленым.
— Но подумай'сам: такая машина не может проехать незамеченной, даже с другими номерами. К тому же они не будут соответствовать техпаспорту. Стоит первому попавшемуся инспектору тебя остановить, и...
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да... Мы спрячем труп и уберемся отсюда... Переночуем где-нибудь в другом месте. Утром я схожу на разведку. Если к тому времени ничего еще не обнаружат, ты пойдешь в банк и снимешь со счета деньги. Не все, но большую часть. Потом мы пересечем границу п доберем-
ся до Генуи. Тим ты продашь машину — пусть даже за
бесцепок: дело не в деньгах, а в скрытности. Ведь новому хозяину придется ее перекрасить — из-за французских номеров. Это позволит нам выиграть время. Мы сядем на поезд до Рима...
Она опять была права.
— Что ж, неплохо...
Подвала в доме не было, и спрятать труп оказалось Нелегко. Я долго рыскал в поисках подходящего места и в конце концов остановился на угольном чулане. Я отнес туда убитого один, взвалив на плечо. Я сбросил его в угол и закидал всей дрянью, которую только смог найти в доме. Этого было вполне достаточно: нам требовалось выиграть лишь несколько часов.
Мы наспех собрали вещи, .взяв- только самое необходимое, и настало время уезжать. У меня сжалось сердце: я уже успел привыкнуть к нашей вилле. Я пережил здесь славные минуты — минуты спокойствия, которые были в моей жизни большой редкостью.
Выйдя на улицу, я вздрогнул. Рядом с "альфой" стоял черный велосипед, велосипед полицейского.
Я открыл багажник машины, и мне удалось засунуть туда велик, сняв предварительно колесо и повернув руль.
— Выкинем его где-нибудь на берегу, — сказал я Эрминии. — В каком-то смысле это нам даже на руку: подозрения не сразу падут на меня...
Вскоре мы уже покинули Мантон. Я чувствовал сильную усталость от многочасовой езды.
— Куда едем?
— В Монте-Карло...
По дороге мы сбросили велосипед с обрыва на песчаный пляж, так, чтобы он сразу привлекал внимание. Когда я вернулся после этого к машине, в глазах Эрминии стояли слезы.
— Что это с тобой?
— Я все думаю об этих миллионах...
— Да брось ты! Накрылись они, ну и черт с ни ми! Ну, успокойся, моя прелесть...
Внезапно машину начало уводить в сторону.
— Что это? — забеспокоилась Эрминия. - Похоже, пробили колесо.
Действительно: задняя левая шина сплющилась в блин.
Я терпеть не могу менять колесо в дороге и сначала хотел позвонить н какой-нибудь гараж. Однако, поразмыслив, решил, что лучше справиться самому, механик может нас запомнить, и это будет совсем некстати, если к тому времени и,к уже хватится май тонский домовладелец.
Я снял куртку и засучил рукава, как и полагается обломавшемуся автомобилисту.
Домкрат лежал в багажнике; Я подставил его под машину, а Эрминия вылезла и стала, прохаживаться взад-вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113