Мои руки снова играли со мной злую шутку: они висели на концах запястий, точно две свинцовые гири...
— Не надо со мной так... — пробормотал я. Она сделала легкое волнообразное движение, и в
результате приклеилась ко мне всем телом. Потом потерлась о меня, как ласковая кошка. Мигом освободившись от своих свинцовых рукавиц, я поднял руки и яростно сдавил ее талию. У меня болело в животе — до того я ее хотел.
Тут она засмеялась — долгим, злым и ликующим смехом.
— Нот этого не надо, малыш. Пусти!
Я стиснул сильнее. Она сделала движение, смысл которого я понял не сразу, но уже, в следующее мгновение я почувствовал на коже холодный металл. Я опустил голову и посмотрел: она уткнула мне в живот небольшой пистолет с перламутровой рукояткой.
— Пусти, — повторила она тихо, почти ласково.— Я такая, что могу выстрелить...
Это было похоже на правду. Я убрал руки и попятился. Тогда она подошла, поднялась на носки мокасин и быстро поцеловала меня в губы. Потом посмотрела на пистолет и сунула его в карман.
— Когда приедет Робби, пройдитесь по комнате полотером и наведите там порядок...
Я не смог ничего сказать в ответ. Она, не оборачиваясь, вышла из комнаты. Я весь трясся, как отбойный молоток...
Вообще-то Рю де ля Помп не так уж далеко от Сен-Клу, особенно если срезать угол по лесу, но Робби вернулся с поистине невероятной быстротой. Может быть, он по-своему ревновал и боялся, что я натяну хозяйку.
На этот счет он мог быть спокоен: дамочка умела защищать свое целомудрие. Мало того: еще и играла в странные игры. Жар и холод, похоже, были ее родной стихией. Она, видно, любила довести мужика до кипения, а потом оставить на бобах, едва только он совал граблю для конкретизации. Такие фокусы здорово перемыкают нервную систему А я-то думал, это бывает только в киношке, где роковые змеюки по-прежнему вызывают восторг у зрителей..,
Минут пятнадцать я только и делал, что восстанавливал равновесие. Пульс отбивал сто десять, а руки все еще кормили рыбок. Но вдруг я разом обрел спокойствие. Я расслабился, щелкнул пальцами и пообещал себе, что непременно разберусь с этой фифой. Выберу подходящий денек, припру ее к стенке и вышибу из рук ту базарную хлопушку, на которой, небось, нацарапано: "На память об экскурсии по крепости Сен-Мишель"... Тогда уж ей придется бросить свои киношные ужимки и подчиниться законам мужского превосходства! Вот такую я себе дал клятву...
Робби включил полотер, как-то чудно зыркнув на меня.
— Ее нет? — спросил он.
В этот момент я готов был побиться об заклад, что перед ним она тоже исполняла свой коронный номер. И что он от этого до сих пор не пришел в себя. Знаете, некоторые певцы любят, когда им устраивают маленький домашний театр. Причем заметьте — лучше всего на это клюют самые "крутые".
Я отвел глаза.
— Не знаю, я ее не видел.
Ему похоже, полегчало, и мы засучили рукава.
Через два часа комната сверкала', пол был надраен, кровать аккуратно застелена, шторы повешены, и посредине рдел электрообогреватель, распространяя приятное тепло.
"— Кого они ждут? — спросил я Робби. — Римского пану или иранского шаха?
Он сделал неопределенный жест,
— Старичка-паралитика. Кажется, чей-то родственник.
Гость действительно оказался старичок старичком. И ноги ему, видать, давно уже стали ни к чему. Но все же что-то в нем такое было.
Это был высокий дед с продолговатой, как на старых испанских картинах, головой, густыми седыми волосами и большими печальными глазами,
Мы с Робби вынули его из машины, отнесли в комнату, и там его пришлось уложить, потому что дорога его изрядно утомила.
Эмма и Бауманн стали ему настоящими няньками. Они были сама предупредительность, сама нежность и внимание.
Эмма пошла в сад за цветами и поставила их на столик у кровати.
Дед казался полным калекой. Мало того, что у него было неважно с ходулями, так еще и язык, похоже, капитулировал Он изъяснялся невероятно четкими жестами, при виде которых вспоминалось, что слово, в сущности, — явление вторичное.
Робби состряпал старикашке небольшой домашний обед, который ему кошачьими движениями скормила Эмма. Цыпленок, горошек, рисовый пудинг. Дед не грешил чревоугодием, даже наоборот: я слышал, как хозяйка его уговаривала.
Странное дело: Бауманн и его жена называли старика "мсье", из чего следовало заключить, что они,
вопреки словам Робби, не состояли с ним ни в каких
родственных отношениях
Но, и конце котит, мне было на это начхать. Я говорил себе, что попал к не слишком консерватив-
пым людям с более или менее законными занятиями,
которые, впрочем, меня не касаются. Мне просто здорово повезло, что я их встретил — и точка.
Вечером Бауманн подозвал меня к себе. Он сидел во дворе, в шезлонге; на нем была рубашка а крупную клетку и льняные брюки.
— Знаете, Капут, о вас пишут в вечерних газетах... Он небрежно протянул мне газетку, лежавшую рядом с ним на камешках. Я с любопытством стал ее просматривать.
— Да нет, не на первой полосе... Вы еще не стали главным событием недели. Заслужили всего лишь одиннадцать строчек на третьей странице, да и то лишь благодаря своему побегу...
Действительно, заметка была очень краткой. В ней описывались некоторые обстоятельства моего побега и говорилось, что "проверки в районе Обергенвилля продолжаются".
Это утешало.
— Через пару дней вам можно будет выходить на простор, — продолжал он, зевая. — Что собираетесь делать?
Вопрос застал меня врасплох: об этом я еще не думал и никаких планов на будущее не имел.
— Не знаю, мсье... — Искать работу?
Я невольно скорчил гримасу, и он улыбнулся.
— Кажется, это вас не очень-то прельщает!
— Попробуй ее найди, эту работу, когда не можешь удостоверить свою личность...
Он вздохнул и достал из заднего кармана бумажник настоящей крокодиловой кожи.
— Это карточка избирателя, которая может сойти за удостоверение. Она вдвойне хороша: и подлинная, и без фотографии.
Я взял карточку и прочел: "Рене Дотен, водитель. Улица Вожирар, 120".
— Не беспокойтесь,— сказал он.— Этот Дотен не существует. Можете смело пользоваться его именем.
Почему я ощутил в тот момент нечто вроде тревоги, вместо того чтобы обрадоваться неожиданному подарку?
Знаете, как иногда бывает в эротических снах? Вы лежите с голой бабой, которая аж хрипит от нетерпения. Вам так хочется начат, что все наше тело — будто виб-
ромассажер, и все-таки у вас не получается ею овладеть. Вот так и у меня тогда не получилось обрадоваться. Напротив — мне стало страшно. Черный, неясный страх врезался мне в мясо, скрипя, как зазубренный нож.
Я опасливо держал карточку копчиками пальцев.
— Вы, я вижу, не слишком удовлетворены?— заметил Бауманн.
— Вы Дед Мороз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Не надо со мной так... — пробормотал я. Она сделала легкое волнообразное движение, и в
результате приклеилась ко мне всем телом. Потом потерлась о меня, как ласковая кошка. Мигом освободившись от своих свинцовых рукавиц, я поднял руки и яростно сдавил ее талию. У меня болело в животе — до того я ее хотел.
Тут она засмеялась — долгим, злым и ликующим смехом.
— Нот этого не надо, малыш. Пусти!
Я стиснул сильнее. Она сделала движение, смысл которого я понял не сразу, но уже, в следующее мгновение я почувствовал на коже холодный металл. Я опустил голову и посмотрел: она уткнула мне в живот небольшой пистолет с перламутровой рукояткой.
— Пусти, — повторила она тихо, почти ласково.— Я такая, что могу выстрелить...
Это было похоже на правду. Я убрал руки и попятился. Тогда она подошла, поднялась на носки мокасин и быстро поцеловала меня в губы. Потом посмотрела на пистолет и сунула его в карман.
— Когда приедет Робби, пройдитесь по комнате полотером и наведите там порядок...
Я не смог ничего сказать в ответ. Она, не оборачиваясь, вышла из комнаты. Я весь трясся, как отбойный молоток...
Вообще-то Рю де ля Помп не так уж далеко от Сен-Клу, особенно если срезать угол по лесу, но Робби вернулся с поистине невероятной быстротой. Может быть, он по-своему ревновал и боялся, что я натяну хозяйку.
На этот счет он мог быть спокоен: дамочка умела защищать свое целомудрие. Мало того: еще и играла в странные игры. Жар и холод, похоже, были ее родной стихией. Она, видно, любила довести мужика до кипения, а потом оставить на бобах, едва только он совал граблю для конкретизации. Такие фокусы здорово перемыкают нервную систему А я-то думал, это бывает только в киношке, где роковые змеюки по-прежнему вызывают восторг у зрителей..,
Минут пятнадцать я только и делал, что восстанавливал равновесие. Пульс отбивал сто десять, а руки все еще кормили рыбок. Но вдруг я разом обрел спокойствие. Я расслабился, щелкнул пальцами и пообещал себе, что непременно разберусь с этой фифой. Выберу подходящий денек, припру ее к стенке и вышибу из рук ту базарную хлопушку, на которой, небось, нацарапано: "На память об экскурсии по крепости Сен-Мишель"... Тогда уж ей придется бросить свои киношные ужимки и подчиниться законам мужского превосходства! Вот такую я себе дал клятву...
Робби включил полотер, как-то чудно зыркнув на меня.
— Ее нет? — спросил он.
В этот момент я готов был побиться об заклад, что перед ним она тоже исполняла свой коронный номер. И что он от этого до сих пор не пришел в себя. Знаете, некоторые певцы любят, когда им устраивают маленький домашний театр. Причем заметьте — лучше всего на это клюют самые "крутые".
Я отвел глаза.
— Не знаю, я ее не видел.
Ему похоже, полегчало, и мы засучили рукава.
Через два часа комната сверкала', пол был надраен, кровать аккуратно застелена, шторы повешены, и посредине рдел электрообогреватель, распространяя приятное тепло.
"— Кого они ждут? — спросил я Робби. — Римского пану или иранского шаха?
Он сделал неопределенный жест,
— Старичка-паралитика. Кажется, чей-то родственник.
Гость действительно оказался старичок старичком. И ноги ему, видать, давно уже стали ни к чему. Но все же что-то в нем такое было.
Это был высокий дед с продолговатой, как на старых испанских картинах, головой, густыми седыми волосами и большими печальными глазами,
Мы с Робби вынули его из машины, отнесли в комнату, и там его пришлось уложить, потому что дорога его изрядно утомила.
Эмма и Бауманн стали ему настоящими няньками. Они были сама предупредительность, сама нежность и внимание.
Эмма пошла в сад за цветами и поставила их на столик у кровати.
Дед казался полным калекой. Мало того, что у него было неважно с ходулями, так еще и язык, похоже, капитулировал Он изъяснялся невероятно четкими жестами, при виде которых вспоминалось, что слово, в сущности, — явление вторичное.
Робби состряпал старикашке небольшой домашний обед, который ему кошачьими движениями скормила Эмма. Цыпленок, горошек, рисовый пудинг. Дед не грешил чревоугодием, даже наоборот: я слышал, как хозяйка его уговаривала.
Странное дело: Бауманн и его жена называли старика "мсье", из чего следовало заключить, что они,
вопреки словам Робби, не состояли с ним ни в каких
родственных отношениях
Но, и конце котит, мне было на это начхать. Я говорил себе, что попал к не слишком консерватив-
пым людям с более или менее законными занятиями,
которые, впрочем, меня не касаются. Мне просто здорово повезло, что я их встретил — и точка.
Вечером Бауманн подозвал меня к себе. Он сидел во дворе, в шезлонге; на нем была рубашка а крупную клетку и льняные брюки.
— Знаете, Капут, о вас пишут в вечерних газетах... Он небрежно протянул мне газетку, лежавшую рядом с ним на камешках. Я с любопытством стал ее просматривать.
— Да нет, не на первой полосе... Вы еще не стали главным событием недели. Заслужили всего лишь одиннадцать строчек на третьей странице, да и то лишь благодаря своему побегу...
Действительно, заметка была очень краткой. В ней описывались некоторые обстоятельства моего побега и говорилось, что "проверки в районе Обергенвилля продолжаются".
Это утешало.
— Через пару дней вам можно будет выходить на простор, — продолжал он, зевая. — Что собираетесь делать?
Вопрос застал меня врасплох: об этом я еще не думал и никаких планов на будущее не имел.
— Не знаю, мсье... — Искать работу?
Я невольно скорчил гримасу, и он улыбнулся.
— Кажется, это вас не очень-то прельщает!
— Попробуй ее найди, эту работу, когда не можешь удостоверить свою личность...
Он вздохнул и достал из заднего кармана бумажник настоящей крокодиловой кожи.
— Это карточка избирателя, которая может сойти за удостоверение. Она вдвойне хороша: и подлинная, и без фотографии.
Я взял карточку и прочел: "Рене Дотен, водитель. Улица Вожирар, 120".
— Не беспокойтесь,— сказал он.— Этот Дотен не существует. Можете смело пользоваться его именем.
Почему я ощутил в тот момент нечто вроде тревоги, вместо того чтобы обрадоваться неожиданному подарку?
Знаете, как иногда бывает в эротических снах? Вы лежите с голой бабой, которая аж хрипит от нетерпения. Вам так хочется начат, что все наше тело — будто виб-
ромассажер, и все-таки у вас не получается ею овладеть. Вот так и у меня тогда не получилось обрадоваться. Напротив — мне стало страшно. Черный, неясный страх врезался мне в мясо, скрипя, как зазубренный нож.
Я опасливо держал карточку копчиками пальцев.
— Вы, я вижу, не слишком удовлетворены?— заметил Бауманн.
— Вы Дед Мороз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113