- Хотел сорвать студентов и профессора в авдитории ...
Мирон широко посмотрел на нее.
- Откуда знаете?
- Сам сказал ... Письмо в его ...
Оля пошла к двери. Маруся торопливо, с глубоким сожалением глядя на нее, открыла ей дверь. Оля, не попрощавшись, ушла.
- Это тот парень, который приходил когда с Даро? - Тихо спросила Маруся. - Да ... Ну, я иду ...
Маруся помогла ему одеться, крепко молча поцеловала и выпустила.
Когда Мирон подходил к домике, в котором Щербины нанимали свою комнату-кухню, его догнали на извозчике Оля, Даша и Вера. В Дары были большие напряженные глаза, мрачные брови и легкий румьянець от морозного воздуха. Вера - желтая, еще больше вымученная, чем Оля - испуганная, непонимающе. Обе также были в платках.
С Мироном поздоровались так, будто раньше ничего между ними не случилось. Обменялись несколькими фразами, то шепотом.
Оля ввела всех в маленькие сени в пристройке, а затем в комнату. На них сразу пронеслось тяжелым духом запахом лекарств, человеческого дыхания, горелой соломы и еще чего кислого и острого.
Сначала ничего нельзя было разобрать. Комната - низкая, полутемная. Пол - земляная. Большой, длинный стол у окна. У стола нерушимая большая женская фигура.
Все нерешительно остановились у порога.
- Сюда ... За мной ... - Тихо сказала Оля и пошла дальше ...
Все двинулись за ней. Впереди Вера, которую пустили первой, потом Даша и сзади всех Мирон. Женская фигура у стола не двигалась.
За печью на широком постели лежало какое тело, завернутое в одеяло и с обвьязаною белым головой. Вся правая половина лица и плечо були спрятаны под белой повьязкою, виднелись только левый глаз, кончик носа и сухие пылу уста; глаз был полузакрыты, все лицо неподвижное, мертвенно-бледное, с сине-оливьяною полосой под глазом.
Оля осторожно наклонилась над Тарасом. Все стояли робко, не двигаясь, напряженно глядя на завьязану голову. Она лежала неподвижно, но глаза будто дрогнуло, шевельнулись губы и едва чутко, хрипло из них вырвалось:
- Пришли ... Вижу ... Спасибо ...
Все так же стояли, ожидая чего-то, не зная и что делать. Стояли и смотрела.
- Наказал таки Господь! - Вдруг негромко но огрозливо трудно послышалось сзади. Все быстро обернулись.
Оля мгновенно вся вспыхнула.
- Мама! - Шагнула она к столу с возмущенным взглядом.
- Оставьте хоть сейчас! Слышите? Дайте хоть умереть ... Я еще остаюсь вам. Молчите, иначе я не знаю, что сделаю!
Мать стояла все так же неподвижно, большая, могучая, мрачная. Слова дочери, видно, скользнули по ней, не задев ее тяжелых, собственных мыслей. Но замолчала.
Оля сейчас же отвернулась и снова подошла к изголовья Тараса. Он слабо поднял к ней глаз и спрашивая посмотрел.
- Что там? - С усиллям прохрипел.
- Ничего, Тарик, ничего .. - Громко, как глухому, успокаивающее сказала она.
Он еще раз посмотрел на нее, потом опустил веко и прошопотив:
- Мирон!
- Мирон! .. Мирон! .. - Обернулись все дo Мирона, давая дорогу.
Мирон трудно подошел к кровати.
Тарас остановил на нем полузакрыты, тмяне глаз.
- Я вам ... все время ... хотел ... мой долг ... отдать ... Но ... не удалось ... Оля отдаст ...
Мирон повел плечом.
- Нет ... Она отдаст ... Когда себе ... не хотите отдайте ... на партию ... для гипноза.
Он слабо скривил свои бледно-синие губы в улыбку. И закрыл глаза. Стал подобен труппу.
Мирон медленно спиной отодвинулся и остановился позади Веры. Она дрожала мелкой дрожью, механическая сгоняя с лица нервные струйкы.
Тарас вдруг открыл глаза и обнаружил Веру. Вгляделся и опять улыбнулся своей страшной улыбкой.
- Какие ... вы все ... жемчуга-Кане ... - С тяжелым усилием прошептал. И замолчал, болезненный повел бровью и застонал. Затих и снова открыл глаза.
Все ждали.
- Когда ... моя душа ... разбивалась ... Вы не боялись ... и спокойные ... Тело ... разбиты ... - И ужас ...
И снова улыбнулся и закрыл глаза. И, не раскрывая его, прошопотив:
- Прочтите.
Оля сейчас же осторожно вынула из под подушки какого бумаги и подала его Мирону.
- Громко ... - Прохрипел Тарас.
- Читайте громко, ему не слышно ... - Шепотом добавила Оля. - Он этого письма носил при себе, чтобы по слать в тот день ... Читайте.
Мирон послушно взял большой лист бумаги, развернул его, откашлялся и начал читать:
"В университет. Совету профессоров и всем "гражданству" от того, что вместе с собой сорвал аудиторию студентов ...
- Голоснище ... - Прохрипел Тарас.
- Голоснище! - Повторила Оля.
Мирон подошел ближе к кровати и повысил голос:
"Я сорвал авдиторию для того, чтобы встряхнуть вас ужасом. Ужас заставит вас подумать над тем, что перечитаете. На смерть и кровь вы только думаете. Так говорю вам кроввю и смертью. Слушайте!
"С тех пор как страх породил богов, вы, жрецы, их, вы, все книжные, мыслящих, духовно поработили нас работающих.
"И тем сильнище рабство это, чем больше вы и мы верим в вашу превосходство над нами.
"Целью жизни вы оповещает удовлетворения души и увольнение от власти тела; душой и духовным вы тысячелетия гипнотизирует людскисть и себя самих.
"Дрожащие, покорные, нищие и убогие духом каятливи и смирении - прославляются.
"Причастные к культуре, прогресса, множущи сокровища духа - гениями именуются, им на площадях монументы ставляються. С благословением вслухаються к словам этих гениев и благоговейно чтут память их. Ибо души служат, приумножая сокровищницу духа, освобождая людскисть из под власти тела.
"О, наивный, страшная ложь! Тем страшнища, что одними брешущимы считается правду.
"Один из ваших сказал:" будьте честными с собой "СЕБ-то не врите себе, СЕБ-то, что думаете, чувствуйте также О, если бы вы не врали себе, только бы врали нам Тогда ложь ваша не была бы такой мощной, такой одурманивающих О, если бы вы не врали co6i, вы увидели бы, что ваше служения душе только потому и хорошо, что хорошо от его вашему телу.
"Вы увидели бы, что вся ваша казна духа - есть не более, как ящик со средствами для удовлетворения тела. Все же гении ваши - не более, как слуги, лакей его.
"Но вы этого не сделаете. Для чего бы вам цe? Xi6a служения души, цивилизации, прогрессу не дает вам спокойных дворцов, прекрасных любовниц, Роскошный вина, автомобилей, аероплянив? Xi6a вам часто случается жить в лачугах i грызть собственные пальцы с голода? Xi6a ваши тела не одгодовани, не чистые, xi6a ваши самки истощены и трухлявые как испражнений мешки? Xi6a это профессор, взлетевший вот в воздух, этот учитель жизни, этот служитель в храме науки довольствовался духовной пищей и не съедал за один обед на столько, сколько хватило бы моей семье в месяц? I xi6a ему гipшe от того, что он, рассказывающий птенцы своим о том, как производятся товары, считает себя выше тех, которые вырабатывающие эти товары?
"А птенцы, эти, которые готовятся на гипнотизеров, эти двигатели науки, культуры, xiбa им плохо от того, что они за это" рушиння "получат автомобли, аеропляны и все блага большой цивилизации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54