Хи! Провели мне линии: мать - божественную, этот подлец - социалистическую, то - третью, а я взял тай поднял голову. Ха .. ха .. ха! Взял и поднял. И ничего нет, и можно поднятий, и линии эти совершенно ничто: просто мел и больше ничего. А другие лежат и боятся.
- Ну, Тарас, вам надо лечь! - Решительно взяла его под руку Даша и начала поднимать. - Вставайте. Только. Надо успокоиться, нечего тут варнякать.
- "Варнякать" ... - повторил он, глядя на Даша с болезненно-нежной улыбкой.
- Вот эти ваши словечки ... Простые ... Вы, Даро, - очень умные, но вы - также курица. Вы также души боитесь. Но это - только мел. Вы увидите. Но вы - лучшая.
- Ну хорошо, хорошо ... Вставайте, пойдем ...
- Вы, Даро ...
- Сергей, и помоги же! Вера!
Сергей и Вера бросились помогать. Тарас испугался.
- Что ты сказал? В чем дело, господа? Зачем? Я сам ... Если надо, то я сам ... Вот ... Пойдемте ... Я згожуюсь.
Его отвели в его комнату и заставили лечь. Он покорно лег и даже закрыл глаза. Но тут же открыл их и сказал:
- Даро! Если так, то дайте мне ваты. Я не могу ... шум рижних ... Однако, сидите, сидите, у меня есть, у меня есть. Вот ... Забыли ... У меня здесь всегда вата есть ...
Он поднял под собой угол матраса и вытащил из под его клочок ваты. Оторвав два кусочка, скрутил две гулянья и задернул их в уши.
- Теперь не так слышно ...
Даша невольно улыбнулась.
Тарас сейчас же вынул одну с вечеринки.
- Что вы сказали?
- Ничего ...
- А я думал ... Улыбнулись вы ... Вы - ужасно хорошая, Даро ... Такая понимающая ... Вы не сердитесь на меня?
- Лежите и спите. А когда будете болтун буду сердиться.
Вера с Сергеем озабоченно шопотилы о чем.
Тарас слабо улыбнулся.
- Нет, нет, я не буду ... Я устал ... Я страшеннo устал. Я это почувствовал, как лег ... Но ... Вера! Я вам хочу сказать наедине несколько слов ... Хорошо? Даро не сердитесь, я несколько слов ...
- Ну, пустяки! Говоирть, сколько хотите. Пойдем, Сергей!
Даша и Сергей вышли, Вера же подошла к кровати. Она с глубоким и робким сожалением смотрела на него.
- Сядьте возле меня, - еле слышно, волнуясь, попросил он.
Вера быстро села, взяла руку странным, испуганно-ожидающим взглядом впилась в его.
Тарас волновался.
- Вера ...
Вера сжала руку ему и ждала.
- Вера! Поцелуйте меня ... один раз ... Один ... Пусть это будет не то ... Я буду ... Я когда не сплю, думаю о вас ... , Разные истории ... Вера, я ...
Вера вдруг обняла его, нашла своими губами его губы и крепко, судорожно застыла в длинном поцелуе. Потом оторвалась, встала и, бросив шопотом "спите," быстро вышла.
Тарас поднялся на локтю, хотел сказать, но не сказав, в недоразумению потер лоб и упал на подушку.
Глава 9
На второй день утром Тарас БУЗ тихий, задумчивый и печальный. Вера встретила его во время чая немного натянуто и виновато. Но он этого не заметил, видимо, искал случая, чтобы что-то сказать ей наедине.
Но это ему не удалось. Поступили события, видсунилы все на задний план.
Началось с крестьян. Пока не встали утром с за стола, как раздался звонок, и Анис прибежала в столовую с заявлением, что пришли "наши мужики" и хотят видеть господина.
Оказалось - депутация, при том найбезглуздища, грязная, оборванная, составленная из найбиднищих крестьян, арендувалы в Кисельських землю. Когда он занимался адвокатурой, но теперь покинул и жил только с аренды. Мужики привезли деньги, но депутации дали поручение: просить господина Кисельського отступить землю за шесть рублей десятину, вместо десяти. И приняли своих обычных хитростей: до депутаций обобрали найубогищих мужиков, причем, очивидячкы, велели им одеться беднее и иметь удрученный вид. Председателем же депутации обобрали Панаса Гниду, ласково-въедливыми старичка и Омелька Подкидыша, придурковатого молодого мужика, на удивление подобного Сергея. Говорили на селе, что Омелько был внебрачный сын Семена Васильевича, прижить с хорошей бабой солдаткой. Семен Васильевич ничем этих слухов не пидтвержував, но крестьяне упорно и хитро всегда выставляли вперед Омелька, когда надо было просить господина о то значительное. И странное дело, подпертые таким образом, просьба их почти всегда исполнялись, Семен же Васильевич каждый раз как будто не замечал Омелька. Но после того очень уидався на своих, что было признаком большого раздражение на самого себя.
Теперь этот Омелько стоял впереди всех в прихожей и ухмилявся. Иногда оглядывался назад и подмигивал односельчанам, втирая надетой на палку шапкой носа. Односельчане подавлено глубоко вздыхали, крестились и с тоскливой тоской смотрели на грязные следы от ног.
Все вышли из столовой в гостиную послушать. Семен Васильевич мрачно выслушал Панаса Гниду.
- И вам не стыдно, господа? - Укоризненно покачал он головой. - У вас стало совести идти с такой просьбой ко мне?
Панас Гнида составил как на молитву руки.
- Ой, батюшка! Чтобы нас святая земля не снесла, как легко нам было идти к вам с такой просьбой. Не совесть, но терпение, батюшка, не стало! Голод не терпит ...
- Как бы в таких комнатах, - вдруг подмигнул Омелько Вере, то и потерпите можно бы.
Вера покраснела, а Семен Васильевич скосил глаза на Омелька и сердито сказал:
- Ни к чему вы все это, люди добрые, придумали ... Нельзя. Я и так против соседей-помещиков отдаю ... просто за глупость, а вы ... Нехорошо так, нехорошо ... Вам как мед, так и ложкой. Нехорошо ...
- Паночек! - Воскликнул Панас. - Вот чтобы мне старику на том свете черти языка вырезали и свиньям выбросили, когда я хоть слово солгу вам. Верите, - пол села уже хлеба своего нет! Хоть на год нам облегчение сделайте ... Помилуйте! .. Плюньте на нас и скажите: "Пусть вам бис, берите." Ей богу, батюшка, родненький! Вот так скажите, и пойдем себе и пойдем, пан ... пан ... Ей богу! .. Этот год платили десять , из шкуры лезли и платили, а теперь и шкура лопается. Возьмите, батюшка, шесть ... Будьте взамен отца!
- Цена хорошая! - Вздохнул Омелько и друг улыбнулся Сергею. У того лоб было покрыто сеткой морщин. Даша искоса посмотрела на него. Сама она все время стояла с горящими внизу щеками и напряженно, остро всматривалась в убогие, испуганные фигуры крестьян. Изогнутые брови грозно нахмурились, ноздри поднимались, билиючы на концах.
Тарас стоял у самых дверей и зпидлоба облачно поглядывал то на Омелька, то на Сергея, будто сравнивал Омелько, встречая его взгляд, дурновато - хмуро подмигивал, вытирая шапкой.
Мужики не сводили с Кисельського сморщенным, обвитряних, закислих глаз и робко и жадно ждали. Он с улыбкой жевал свой ус и слушал Панаса.
- Вот что, - вдруг заявил он, - последний слово: отступаю вам еще одного рубля, но больше ни за что не могу. Ни за что!
- Паночек!
- Нет! - Вдруг почему-то очень рассердился Семен Васильевич и сейчас же быстро раздраженно обратился к своим.
- Вот собрались! Что здесь интересного?
- Вы бы их хоть сесть попросили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54