- Громко и резко сказала Даша.
Это получилось так неожиданно, что все сначала и не поняли. Семен Васильевич даже с непониманием поднял брови, но сейчас же нахмурился и, махнув рукой, с злобным раздражение сказал:
- Ах, бросьте вы, пожалуйста, хоть теперь ... Не до ваших идей здесь ...
И вернулся опять к крестьянам. Те, также недоуменно посмотрев на Даша, сейчас же снова жадно вытащили его, как гуси, головы.
Даша зашарилась по самые уши, али ничего не сказала. Сергей озабоченно кашлянул, переступил с ноги на ногу и поправил пенсне.
Даша вдруг повернулась и, не торопясь, но твердо вышла из комнаты.
Сергей посмотрел ей вслед.
Семен Васильевич ни за что не уступал и был в таком раздражение, что даже - один раз грубо бессмысленно выругался, от чего еще больше разозлился. Вера возмущенно быстро вышла. Последних же выгнал сам Семен Васильевич, крича, что никому не позволит никакого контроля над собой. Еще социализма нет, и он покорно просит позволить ему самому распоряжаться своей собственности! Указаний слышать не имеет никакого желания.
Селяне вконец были испуганы и подавлены. Разговоры не привели ни к чему.
Вручив 2000 Кисельському они поодиночке, спотыкаясь и неловко ступая по полу, вышли на лестницу. Стоя у себя в комнате у окна, Тарас видел, как они на улице одевали шапки, печально и долго совещались о чем-то и потом все равно рядом поплелись куда слева.
Даша уже не видела этого. Она прошла к себе в комнату, составила, как обычно, руки на груди и стала быстро ходить из угла в угол.
Постучалось.
- Войдите!
Вошел Сергей. Даша взглянула на него так, как смотрят на человека, о котором знали, что это она войдет.
Сергей, пытливо и виновато поглядывая на нее, молча подошел к столу и раскрыл книгу, лежавшую там. Даша тотчас отняла ее, отложила в сторону и, глядя прямо в лицо ему, решительно заговорила:
- Вот что, Сергей: когда ты пришел говорить мне, что я сделала глупость, наивность, ты, конечно, за тем пришел ...
- Ничего подобного ...
- Ну, все равно, ты это думаешь. Подожди. Я сама это думаю. Этим, конечно, не поможешь. Но вот что: я больше не могу! Не могу, хватит с меня! Невыносимо.
- Что именно? - Тихо, без удивления, словно заранее уже зная ответ, спросил Сергей, опять потянувшись за книгой.
- Все это! - Резко оттолкнула она его руку от книги. - Или мы помещики и тогда благотворительных комедий нечего нам строить ... Он уступил?
- Нет ...
- Конечно. Так вот, либо мы помещики, воры ... Да, я згожуюсь с Мироном ... Однако, я тебе это и ранище говорила ... Так вот: или помещики - тогда едем заграницу, плюнем краеугольные партии, давай мне наряд, любовников, развлекай меня. Или же с комедиями раз навсегда покончит: делать. Никаких рент, мужиков, ничего. Хочешь?
Сергей грустно улыбнулся.
- Даро, извини меня, я снова скажу: это наивно ... Ты не обижайся ... Но подумай, что ты говоришь. Сама же знаешь, что это невозможно ... Невозможно, смешно, нужно ...
- Ты находим?
- Господи, Даро, ну как же иначе? Это же получится такая же комедия, только смишнище и шкодливище. Отдать землю крестьянам, наделать десяток мелких буржуев, пьявок, самому же бегать по урокам, искать переписки, трястись над копейкой и не иметь ни одной свободной минуты для партийной работы ... Ну, для чего это?
Даша посмотрела ему прямо в лицо.
- Скажи Сергею, ты понимаешь, чего я хочу или нет?
- Признаться, слабо понимаю ...
- Это заметно. Несмотря на то, что мы чуть ли не день до тошноты говорим об этом, ты все равно упорно, словно нарочно, не хочешь понять меня. Даже странно. Ты пойми, что мне нет никакого дела до твоей земли. Продай ее, отдай деньги на партию, выбрось их, - мне это безразлично. Я хочу делать! Понимаешь? Не комедия ламать, но серьезно. На себя делать, саму себя содержать на свете. Мне стыдно выдавать себя обороницю крестьян, когда сама беру с них. Мне вообще стыдно, что меня кто удерживает. Понимаешь ты меня или нет? Человек прежде всего должен быть активным в жизни. Прежде всего. А какая же это активность, когда найголовшще, когда все существованию твое поддерживают тебя другие? Что это? .. "Партия, служения партии; на партию деньги". Ерунда, обман себя! Заработай и отдай на партию, это икше дело. Давать же то, что принесли крестьяне, это чепуха. Все отдай, если на то пошло! Э, да и не в том суть. Скучно, тошно мне без работы, вот и все! Не могу, не привыкла.
- Ты делаешь ... для партии ... - Совсем тихо и скучно сказал Сергей.
Даша улыбнулась.
- Ну, хватит ...
Наступила тяжелая молчание. Даша ходила по комнате, Сергей же внимательно рассматривал свои тонкие белые руки с желтоватым оттенком.
- Ну, а если бы я ... все отдал на партию? - Вдруг тихо, не поднимая головы, начал он.
Даша остановилась.
- Ну?
- Ты не должна была бы уже намерен покинуть меня И. .. пошла бы тогда со мною? ... И ничего бы ... более тяжкого у нас не было?
Даша молчала. Потом глухо спросила:
- Это была бы жертва для меня?
- Допустим ...
- Нет, с тобой бы не пошла!
Словно какая облегчение послышалась в ее голосе. Сергей внимательным долгим взглядом посмотрел на нее.
- Почему? - Наклонил снова голову.
- Потому что обовьязана была бы платить тем самым, жертвами. Обовьязана была бы жить с тобой. Не равны были бы. Знала бы, что для меня сделал, а уходя от тебя, лишала бы всего. Это тяжело.
Сергей еще с большим вниманием рассматривал свои руки.
- И только поэтому не пошла бы?
Даша очень покраснела.
- Что значит? ... Конечно!
- Почему ты так ухватилась за то, что это жертва?
Даша нахмурилась.
- Потому что это - жертва. Ты не сам это делаешь! Сам веровать, что так надо сделать! Ну, оставим.
Руки у Сергея слегка дрожали, но он их рассматривал.
- Значит? - Бросил он еле слышно.
- Что "значит"?
- И так тебе ... невыносимо и ... зная все, невыносимо ...
Даша не отвечала. Вдруг в страстной злобы заломила руки и вздрогнула всем гибким сильным телом.
- Эх! Схватила бы это прoкляте, разбросала бы к черту во все стороны! Э, как чрезвычайно гнусно все это!
- Значит? - Еще тихище и упертище повторил Сергей.
- Ничего не значит! Не знаю. Хватит об этом. Посмотрим ... Иди, я хочу быть одна.
Сергей не двигался. Потом глубоко вздохнул, поднял голову и медленно пошел к двери.
Даша искоса следила за ним, строгая, злая. Вдруг быстро подошла к нему, обняла за плечи, повернула голову к себе и с глубокой нежности, сожалением заговорила:
- Прости, Сережа ... Не могу я, милый ... Ты можешь, ты привык, мне же чуждо все это ... Эти крестьяне ... Как не вижу, еще куда ни шло, но как увижу ... Ну, мы еще подумаем он еще подумаешь ... Ты хороший. Ты мой тихий, нежный ... Не сердись на меня, золотко ...
Сергей посмотрел на нее. Глаза большие, чистые умоляюще смотрели на него, губы свежие, нежные, раскрылись то по-детски, беспомощно, трогательно.
Он с мукой, постепенно повел головой, молча освободился и вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54