.. Вы только - о других, а когда ... надо, то вы не згожуетесь?
- Говорил и згожуюсь. И очень рад, что вы это решили ... Только надо немного, подождать ... Понимаете? Денька-два,-три ...
- Но почему же? Почему?
- Забавная вы, деточка. Ну, может, что нибудь выяснится, может, иное нибудь придумаем. Вы же туда идете не потому, что нравится, а потому, что нечем жить. Когда не позорно, то еще не значит, что хорошо ... Чистить помойные ямы не зазорно, но почему, когда можно, не поискать лучшей работы? Понимаете? Нельзя же так действительно ... И никаких Салдиевих вам не надо. Почек нужно ...
- Господи! Какой вы! - Нетерпеливо, грустно вскрикнула Оля. - Да я за два - три дня, может, уже ... Однако, глупости, я ришуся ... Ну, что тут, такого? Что?
- Для вас это большой подвиг, Оля.
- Ну так что? Ну так что? Разве я не могу пойти на подвиг? Идут же на каторгу за свои мысли, идут в тюрьмы, ссылка, почему же нельзя идти в публичной дом? Позор? Болезни? Но почему нельзя взять на себя и позор и болезни за свои мысли? Чем тяжелее, тем лучше подвиг, разве нет? Вы же сами мне когда-то говорили, что если бы ваша сестра уверовала, вы бы сами ей предложили уйти ... Разве я не верую?
- Нет ... - Грустно улыбнулся Мирон.
Оля была поражена.
- Как? Я не верую?
- Нет, Оля. И Вы тем не заботьтесь, это не так быстро делается ...
- Но почему? Почему? Господи! Я же ...
- Да хоть так, Оля, что вам так трудно сейчас от одной мысли ... Подождите! А потом вы сказали о постыдности. Когда же позор, то ... нет того, о чем я вам говорил. Вы не поняли меня, детка. Мне не нужно, чтобы люди думали так, как я. Это невозможно. Они всегда будут думать так, как живут. Вот и у меня с вами. Я жил так, а вы иначе и думать мы должны по иному. Это естественно. Но я бы только хотел, чтобы у каждого были его мысли, честные и такие продуманные, чтобы уже никаких шатания не было, только действие.Понимаете? А вы вот считаете это позорным и все же хотите делать. Никогда этого не надо допускать. Позорно? Не делайте. Думаете, не позорно, тогда думайте так, чтобы мысль о постыдности просто смешной казалась вам. Но это, детка, очень трудно. Нам так долго вбивали в душу, разные понятия, от обеда до вечера от них увильнитись нельзя. Большим страданием, упрямой мнением они выжигаются. Вот вы за сестру мою говорите ... Сестра иное дело. Она без всяких подвигов проститутка, это - профессия ее. А потом - она сильная. Э, если-б только она подививилася это, как я! - А то ... Да и не в том суть. Только бы мысль появилась, а жизнь заставит приняти или отвергнуть. Но не надо насилюваты жизни, Оля. Пусть сами проституткы за себя борются .. Они прежде всего должны сами с себя сбросить позор, тогда и другие иначе смотреть на их ...
Оля слушала нетерпеливо, порой остро посматривая на Мирона. Наконец не выдержала и перебила:
- Вы кончили? Хорошо! Ну так я вам вот что скажу: когда я пойду туда ... Хорошо, пусть я сама еще считаю это постыдным, хотя это ... но пусть! Хорошо, пусть даже совсем так, хорошо, разве мой подвиг не больше ... чем сестры вашей? Для нее это - профессия, ей легче, а мне труднее. Но разве тот подвиг больше, где легче?
- Я же не против подвига, Оля ... Но подвиг должен быть от излишка сил, понимаете? От такой силы, когда чувствуешь что ... Эх! - Мирон даже кулака сжал, - сила выхода требует.Тогда подвиг есть хороший. А когда из отчаяния .... Ну что это за подвиг? Подвиг на миг прекрасный, детка, а когда на всю жизнь, да еще по принуждению ... Э. .. скучно и ненужно.
- Нет, я не згожуюсь, я не згожуюсь! Зачем вы так? Зачем так говорит? - С раздражение и тоской перебила Оля. - Вы намеренно это, чтобы унизить мое намерение и чтобы я не пошла. Я вижу, вы улыбаетесь ... Вы, конечно, розумнищий ... и я ... Но вы не имеете права так говорить! Не имеете! Вы должны быть честны с собой! Когда вы говорите один раз одно, вы не должны говорить иное во второй раз ... И к тому вы меня не понимаете. Не понимаете! но я иду. Я это решила. Я сама пойду! Пусть я совсем, совсем одна буду, пусть!Это даже лучше, это лучше ... Пусть ... Слушайте, вы мне только роскажить, как это все ... куда надо идти, что казать ... Я же не знаю ... И потом ничего мне больше не говорите о подвигах! Я не могу иначе! Вот и все! Жить так дальше я не Могу! Не могу! И мне все едино, решительно все равно! Когда вы мне скажете?
- Оля! Ну чего вы, право?
Оля даже встрепенулась от раздражение и еще чего, все время проглядывало в ней.
- Да что вы мне "Оля, Оля?! Что вам до этого вам именно что? Если бы любили и ревновали, а поэтому ... Вы же нисколько не ревнуете, вам просто ... Неприятно, что я не так же как вы думаю ... Неважно вам, так чего же ... разве не так? Мирон молчал. Оля искоса выжидая поглядывала на него. Затем вся как-то внезапно ослабла и тихо сказала:
- Ну, все равно ... Я так и знала ... Да что там! Но я иду ... Пусть ... Слушайте! - Вдруг всем телом повернулась к нему .- Не будете смеяться надо мной? Нет?
- Нет, Оля, не буду ...
- Действительно? ... Нет, не стоит ...
Она, видно, опять волновалась, но волновалась уже иначе, особенно, со сладким, горьким, тяжелым стыдом.
- Но все равно ... Слушайте .. Я хочу вас ... поцеловать. Ох, только не смейтесь! Можно вас поцеловать крепко, крепко.
Наверное сама вся корчилась от стыда и муки.
Мирон с какой слишком большой хапливостю обнял ее и наклонил к ней свое лицо. Оля посмотрела ему в глаза близко и вдруг одштовхнувшы, быстро поднялась:
- Нет! Не хочу ... Пойдем ... Пойдемте быстрее! Все это ... И спеша пошла вперед. Мирон шел за ней, склонив голову. И так они шли долго, - она впереди, он сзади шагов на два от нее. При свете лихтарив видно, что Оля очень бледная, глаза напряженно, неестественно блестят и смотрят не вперед, а словно у себя. Она бессознательно все время поправляла платок.
Вдруг остановилась, оглянулась и подождала на Мирона. Не глядя в глаза ему, быстро проговорила:
- Вы подождите здесь, я забегу, скажу дома, что иду ... Я быстро ... Вы усердно подождите. Я хочу с сестрой вашей увидеться ... Теперь обязательно хочу ... И суд ... Также теперь хочу очень ... Подождем?
- Подожду, идите.
- Я быстро.
И она почти побежала в переулок, где жили Щербины. Мирон медленно зашагал по тротуару, папиросы и не выпуская его из уст. Иногда он останавливался у лихтаря, спирався о его спиной, и долго неподвижно смотрел в одну точку. Тогда на губах его зьявлявся то же выражение насмешливо тоски и грусти, бывал иногда при разговоров с Марусей. Потом со вздохом начинал снова понемногу ходить.
Оля подошла то неожиданно.
- Пойдемте, - захакавшись, быстро произнесла и снова пошла впереди.
- Подождите ... Возьмите мою руку.
- Не надо.
- Возьмите, я вам говорю, - твердо и строго произнес Мирон.
Она с удивленно посмотрела на него.
Лицо его было мрачным, она покорно и даже робко взяла его руку.
- А теперь вот что, Оля. Слушайте внимательно. Мнение о публичной дом покиньте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
- Говорил и згожуюсь. И очень рад, что вы это решили ... Только надо немного, подождать ... Понимаете? Денька-два,-три ...
- Но почему же? Почему?
- Забавная вы, деточка. Ну, может, что нибудь выяснится, может, иное нибудь придумаем. Вы же туда идете не потому, что нравится, а потому, что нечем жить. Когда не позорно, то еще не значит, что хорошо ... Чистить помойные ямы не зазорно, но почему, когда можно, не поискать лучшей работы? Понимаете? Нельзя же так действительно ... И никаких Салдиевих вам не надо. Почек нужно ...
- Господи! Какой вы! - Нетерпеливо, грустно вскрикнула Оля. - Да я за два - три дня, может, уже ... Однако, глупости, я ришуся ... Ну, что тут, такого? Что?
- Для вас это большой подвиг, Оля.
- Ну так что? Ну так что? Разве я не могу пойти на подвиг? Идут же на каторгу за свои мысли, идут в тюрьмы, ссылка, почему же нельзя идти в публичной дом? Позор? Болезни? Но почему нельзя взять на себя и позор и болезни за свои мысли? Чем тяжелее, тем лучше подвиг, разве нет? Вы же сами мне когда-то говорили, что если бы ваша сестра уверовала, вы бы сами ей предложили уйти ... Разве я не верую?
- Нет ... - Грустно улыбнулся Мирон.
Оля была поражена.
- Как? Я не верую?
- Нет, Оля. И Вы тем не заботьтесь, это не так быстро делается ...
- Но почему? Почему? Господи! Я же ...
- Да хоть так, Оля, что вам так трудно сейчас от одной мысли ... Подождите! А потом вы сказали о постыдности. Когда же позор, то ... нет того, о чем я вам говорил. Вы не поняли меня, детка. Мне не нужно, чтобы люди думали так, как я. Это невозможно. Они всегда будут думать так, как живут. Вот и у меня с вами. Я жил так, а вы иначе и думать мы должны по иному. Это естественно. Но я бы только хотел, чтобы у каждого были его мысли, честные и такие продуманные, чтобы уже никаких шатания не было, только действие.Понимаете? А вы вот считаете это позорным и все же хотите делать. Никогда этого не надо допускать. Позорно? Не делайте. Думаете, не позорно, тогда думайте так, чтобы мысль о постыдности просто смешной казалась вам. Но это, детка, очень трудно. Нам так долго вбивали в душу, разные понятия, от обеда до вечера от них увильнитись нельзя. Большим страданием, упрямой мнением они выжигаются. Вот вы за сестру мою говорите ... Сестра иное дело. Она без всяких подвигов проститутка, это - профессия ее. А потом - она сильная. Э, если-б только она подививилася это, как я! - А то ... Да и не в том суть. Только бы мысль появилась, а жизнь заставит приняти или отвергнуть. Но не надо насилюваты жизни, Оля. Пусть сами проституткы за себя борются .. Они прежде всего должны сами с себя сбросить позор, тогда и другие иначе смотреть на их ...
Оля слушала нетерпеливо, порой остро посматривая на Мирона. Наконец не выдержала и перебила:
- Вы кончили? Хорошо! Ну так я вам вот что скажу: когда я пойду туда ... Хорошо, пусть я сама еще считаю это постыдным, хотя это ... но пусть! Хорошо, пусть даже совсем так, хорошо, разве мой подвиг не больше ... чем сестры вашей? Для нее это - профессия, ей легче, а мне труднее. Но разве тот подвиг больше, где легче?
- Я же не против подвига, Оля ... Но подвиг должен быть от излишка сил, понимаете? От такой силы, когда чувствуешь что ... Эх! - Мирон даже кулака сжал, - сила выхода требует.Тогда подвиг есть хороший. А когда из отчаяния .... Ну что это за подвиг? Подвиг на миг прекрасный, детка, а когда на всю жизнь, да еще по принуждению ... Э. .. скучно и ненужно.
- Нет, я не згожуюсь, я не згожуюсь! Зачем вы так? Зачем так говорит? - С раздражение и тоской перебила Оля. - Вы намеренно это, чтобы унизить мое намерение и чтобы я не пошла. Я вижу, вы улыбаетесь ... Вы, конечно, розумнищий ... и я ... Но вы не имеете права так говорить! Не имеете! Вы должны быть честны с собой! Когда вы говорите один раз одно, вы не должны говорить иное во второй раз ... И к тому вы меня не понимаете. Не понимаете! но я иду. Я это решила. Я сама пойду! Пусть я совсем, совсем одна буду, пусть!Это даже лучше, это лучше ... Пусть ... Слушайте, вы мне только роскажить, как это все ... куда надо идти, что казать ... Я же не знаю ... И потом ничего мне больше не говорите о подвигах! Я не могу иначе! Вот и все! Жить так дальше я не Могу! Не могу! И мне все едино, решительно все равно! Когда вы мне скажете?
- Оля! Ну чего вы, право?
Оля даже встрепенулась от раздражение и еще чего, все время проглядывало в ней.
- Да что вы мне "Оля, Оля?! Что вам до этого вам именно что? Если бы любили и ревновали, а поэтому ... Вы же нисколько не ревнуете, вам просто ... Неприятно, что я не так же как вы думаю ... Неважно вам, так чего же ... разве не так? Мирон молчал. Оля искоса выжидая поглядывала на него. Затем вся как-то внезапно ослабла и тихо сказала:
- Ну, все равно ... Я так и знала ... Да что там! Но я иду ... Пусть ... Слушайте! - Вдруг всем телом повернулась к нему .- Не будете смеяться надо мной? Нет?
- Нет, Оля, не буду ...
- Действительно? ... Нет, не стоит ...
Она, видно, опять волновалась, но волновалась уже иначе, особенно, со сладким, горьким, тяжелым стыдом.
- Но все равно ... Слушайте .. Я хочу вас ... поцеловать. Ох, только не смейтесь! Можно вас поцеловать крепко, крепко.
Наверное сама вся корчилась от стыда и муки.
Мирон с какой слишком большой хапливостю обнял ее и наклонил к ней свое лицо. Оля посмотрела ему в глаза близко и вдруг одштовхнувшы, быстро поднялась:
- Нет! Не хочу ... Пойдем ... Пойдемте быстрее! Все это ... И спеша пошла вперед. Мирон шел за ней, склонив голову. И так они шли долго, - она впереди, он сзади шагов на два от нее. При свете лихтарив видно, что Оля очень бледная, глаза напряженно, неестественно блестят и смотрят не вперед, а словно у себя. Она бессознательно все время поправляла платок.
Вдруг остановилась, оглянулась и подождала на Мирона. Не глядя в глаза ему, быстро проговорила:
- Вы подождите здесь, я забегу, скажу дома, что иду ... Я быстро ... Вы усердно подождите. Я хочу с сестрой вашей увидеться ... Теперь обязательно хочу ... И суд ... Также теперь хочу очень ... Подождем?
- Подожду, идите.
- Я быстро.
И она почти побежала в переулок, где жили Щербины. Мирон медленно зашагал по тротуару, папиросы и не выпуская его из уст. Иногда он останавливался у лихтаря, спирався о его спиной, и долго неподвижно смотрел в одну точку. Тогда на губах его зьявлявся то же выражение насмешливо тоски и грусти, бывал иногда при разговоров с Марусей. Потом со вздохом начинал снова понемногу ходить.
Оля подошла то неожиданно.
- Пойдемте, - захакавшись, быстро произнесла и снова пошла впереди.
- Подождите ... Возьмите мою руку.
- Не надо.
- Возьмите, я вам говорю, - твердо и строго произнес Мирон.
Она с удивленно посмотрела на него.
Лицо его было мрачным, она покорно и даже робко взяла его руку.
- А теперь вот что, Оля. Слушайте внимательно. Мнение о публичной дом покиньте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54