Тарас очнулся.
- Что
- Не жестко, говорю, вам?
- Нет.
Иона снова вздохнул.
- Бестия все же этот Петр ... Речь собаке! Эх ... Ну что ж ... Будем хоть спать ... если ... Хотите спать?
- Да ... Я тот ... я буду спать.
- Ну спите. Спите. Доброй ночи.
И, погасив лампа, Иона заскрипел кроватью, лег и затих.
Тарас не шевелился. Сначала было очень темно, потом медленно стали заметны стены, и белую простыню на кровати Ионы. С улицы от лихтарив доходило слабое свет.
Время трещотки по мостовой извозчики; слышались голоса, прохожих; хлопали внизу выходного дверь. Где-то очень глухо слышался плач ребенка.
Иона раза два вернулся на другой бок.
- Тарас! - Вдруг тихо позвал он.
Тарас молчал. Ему не хотелось разговаривать.
- Тарас! - Голоснище крикнул Иона.
Тарас схрапнув, словно потревоженных в сне.
Иона послушал, и слышно было, как перевернулся на спину.
Ребенок где-то за стеной плакал упертище, очевидно, закочуючись, от собственного плача. Тикал часы на стуле у Ионы.
И вдруг Тарас услышал в темноте звуки, которые сильно толкнули его в сердце
-------------------------------------------------- ---------------
Тарас не выдержал и неожиданно для самого себя сел на постели. Звуки сразу прекратились. На кровати было чрезвычайно, мертвяче-тихо, даже дыхания Ионы не ощущалось.Тарасу было невыносимо стыдно. Быстро встал и торопливо в темноте начал одеваться.
На кровати было тихо.
Тарас стучал стульями, сапогами, снял то со стола на пол, но с постели не слышалось никакого шелеста. Иона будто умер.
Только тогда, когда Тарас уже одежда пальто, Иона вдруг завозился и, как только что проснувшись, сонно спросил:
- Что такое? Кто здесь?
- Это я. Я иду .. - Глухо сказал Тарас.
- Куда? Зачем? - Озабоченно встал Иона, а в голосе слышалось то виноватое, к муке неловкое.
- Да ... Не могу спать ... Затворите за мной двери ...
И Тарас в темноте направился к двери. Иона молча зашльопав за ним босыми ногами.
Оказавшись на улице, Тарас глубоко вздохнул и медленно пошел навманя.
Было уже поздно. Прохожие встречались редко.
Тарас шел, опустив голову с застывшей на губах хоробливою улыбкой. Долго шел.
Остановившись, он заметил, что оказался на какой странной улицы; домов почти не было, только высокие камьяни заборы, по по которым тоскливо шелестели высокие деревья, касаясь друг друга полуголыми Гилькив. Заборы освещались рядом лихтарив, которые желтой пунктирною полоской сбегали вниз и заворачивали там далеко вправо. Посреди улицы тянулся бульварчика и видно пустые ряды.
Тарас медленно подошел к одной из них и уселся под лихтарем.
Посидев минуты три с закрытыми глазами он вдруг вынул из бокового кармана большую записную книжку и, закусив губу, начал быстро писать:
"Пишу Вам, Вера. Хочу Вам писать, хочу говорить с Вами, кричать, рыдать перед Вами вот здесь, среди холодной, вохкои, тоскливо заброшенной улицы. Как некогда в тюрьме (памьятаете, Вы любили письма мои?) Хочу собрать тоску мою в один камень слов и швырнуть его в Вас. Хочу обмакнуть мое перо в черную пену страдания моего и вонзить его в сердце Ваше.
Тарас вздохнул. Ветер зашелестел над головою и затих, словно следил за ним оттуда. Послюнил карандаш и писал далее:
"Вера! Только что я видел собственными глазами мерзости и лжи, от которых бежал на эту улицу. И сегодня же я слышал слова, ядом зажгли кровь мою. Ужасные, противно-болезненные слова, от которых должен был бы я рыдать безумно ... Но я, подлые, гадкий, я не кричу. Наоборот. Отравленное, гнилое тело мое горит от всех этих мерзостей. И чувствую, как нечто гнет мои колени к земле, и хочется упасть и молиться Вам хочется в диком, сласному, угарного экстази целовать стопы Ваших ног ... Ваших ног, Вера! O, подлые!я не здригуюсь даже от лжи Вашей. Мне безумно жаль Вас и себя. И больше, еще больше: я чувствую в эту минуту, как одна мысль о Вас священным чем наполняет меня Священным! ... Что со мной, я не понимаю. Где самолюбие мое, не знаю. Я готов молиться лживым глазам Вашим. Да, да, помолиться, даже молиться готов, потому что такое мое чувство. И когда тело, Вера, родило его, о, какой благословений тело, породившее его. И когда мерзость и ложь родили его будьте благословений мерзость и ложь, которые породили его. ...
Тарас горящими глазами посмотрел вверх, на деревья, на лихтарь и еще быстрее, гарячковище начал писать:
"И как больно вместе с тем, как тоскливо! Деревья шумят. Вдалеке спит черная, величие города. Ветер заглядывает ко мне, рвет листки из книги, словно хочет перечитать их. Рви их, ветер, рви! Разорви и разнесет с листьями зивьялим по черной, уснувшей земле ...
"И как странно: все молчат, а в душе моей и крик и плач и дикая песня. А ночь молчит, только ветер шумит, только дикую песню слышно и чутнище поет мое сердце. Вам поет оно песню свою. О чем? Не знаю. Но пусть поет оно, как некогда в тюрьме.
"Темное, как ночь, царит молчание. Серо-Сталев полосой извивается ветер и воет вверху надо мною.
"В полосе Сталев проносятся с хмурым лицами образы древние жизни.
"Пение горячково - дикую песню Сердце мое поет и тоскует, и рвет мою кровь.
"Сон испуганно бродит далеко за серой полосой. О сна мой! О нежный, о, пьян, не бойся, приди! Хоть раз опьяны мою хворую, усталую душу. Не бойся!
"Боится ...
"С визгом холодным извивается в темной ночи стальовая полоса ветра. А в ней несется-плывет убогое прошлое мое.
"Спят все спокойны, спят невинные, спят все покорны. Покорно идут по темным трудных тропинка узкого, жизнь.
"Устали тай спят довольны, невиновны. Спите, бедные, спите усталые; спите, те, которые бежали от раскрытых холодных глаз безумной тоски!
"Ветер замолчал. Где стоит и изумленно слушает. Что слушал он? Неужели то нашлось такое, чего бы он не слышал за свов мильоново возрастное жизнь?
"А, он слушал жалобу моего сердца, он слушал дикую, жагучую песню сердца моего !"...
У ряды вдруг завернулась какая женская фигура. Откуда она взялась, Тарас решительно не заметил. Она была в шляпе, с полу-раскрытой порасолькою в руке. Подошла близко к его, чуть не касаясь колен, остановилась и молча стала смотреть на книгу.
Тарас удивленно поднял голову.
- Добрый вечер ... - Тихо и мьягко сказала женщина и видно было, как просто и немного боязно улыбнулась.
Тарас с неловкости пробормотал что-то в ответ и торопливо спрятал книгу в карман.
- Писали? - Спросила тем же тоном женщина. - Холодно. Руки, наверное, застыли Можно у вас сесть?
И, не дожидаясь ответа, умостилась рядом и слегка заглянула к нему. Лицо некрасивое, красное, посинело от холода, губы широкие, добродушные, глаза тихие, несмелые. Изпод плохонького шляпки видерлося на лоб брудновато-желтые волосы.
Тарас хмуро искоса осмотрел ее и сказал:
- Не знаете, какая час?
- Не знаю ... Наверное, часа два, а то и три будет ...
Он снова искоса взглянул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54