Секретарю обкома очень не хотелось разжигать страсти, но в глазах старого человека таилась такая боль, что пришлось Петру Кирычу влезать с помощью рабочих на шаткую трибуну:
– Други мои! Что бы ни произошло, прошу хранить спокойствие. Немало мы с вами видели на своем веку всякого, горького и соленого до слез, знаем настоящую цену обещаниям светлого будущего.
– Сам и сулил это будущее! – зло выкрикнул кто-то из толпы. – Ишь, отъел ряшку!
– А что было делать, други мои? – картинно развел руками Петр Кирыч. – Мы тоже люди подневольные. За вами – бригадир да мастер, а за нами – Политбюро, ЦК, КГБ, эта компания пожестче будет.
В толпе угодливо захихикали. Это уже было кое-что. Петр Кирыч, опытнейший оратор, сразу смекнул: надобно разрядить обстановку, рассмешить людей. Вспомнил, как смягчила рабочих и сорвала забастовку Нина Александровна: налила всем по стопарю, и дело пошло.
– Немало мы с вами, други мои, видывали вождей, знаем каждому цену. Я вам один случай расскажу, сам тому был свидетель. Сидел, грешным делом, в высоком президиуме, когда секретарь ЦК Казахстана Кунаев вручал Леониду Ильичу Брежневу расшитую золотом тюбетейку. Брежнев шел мимо меня и бормотал: «Приступаю к священнодействию». Сам, помнится, поглядывал под ноги, чтобы ненароком не шмякнуться, как это уже однажды случилось с ним в Кремлевском Дворце съездов, когда на мраморной лестнице оказалась незакрепленной ковровая дорожка. Наш вождь упал и сломал руку… И наша сегодняшняя с вами жизнь похожа, видать, на ту самую мраморную лестницу. Можно сломать не только руку, но и голову.
Петр Кирыч зорким боковым зрением сразу увидел спешащую к нему Нину Александровну. Директриса раскраснелась и, как показалось Петру Кирычу, стала еще прекрасней и одухотворенней. Следом, как телохранитель, спешил их старый знакомец Русич. Словно легкое облачко набежало на лицо Петра Кирыча, на мгновение заставив его забыть обо всем: о толпе, ждущей его разъяснений, о развале Союза, о тревоге за собственную судьбу. Отогнал греховную мысль: «Отдал бы за вечное обладание этой женщиной и должность губернатора, и весь Союз Советских Социалистических Республик».
– Видите, други мои, – вновь заговорил Петр Кирыч, оборачиваясь к Нине Александровне, – сейчас влетит мне по первое число от вашего директора: отрываю людей от работы. Остается лишь пожелать вам держать высокую марку нашей «Пневматики», остальное… – Он махнул рукой, дескать, гори все синим огнем.
– Прошу вас, Петр Кирыч, зайти ко мне! – Жигульская старалась не смотреть ему в лицо, боялась, что бывший возлюбленный и высокий покровитель разглядит в ее глазах недоумение или даже злость. Ей не нравилось, что секретарь обкома направился прямо к рабочим, ибо прекрасно понимала, какие бури бушуют нынче в душе этого закоренелого партократа.
Петр Кирыч не стал пропускать вперед женщину, собственноручно отворил массивную дверь кабинета, задержал на мгновение ладонь на медной ручке, львиной голове, как бы давая понять нынешней директрисе, что все: заводоуправление, цехи, даже эту дверную ручку – соорудил он, Петр Кирыч Щелочихин. Не спрашивая хозяйку кабинета, отыскал вход в «опочивальню», вошел в помещение, жестом пригласив Нину Александровну следовать за ним.
– Я бы предпочитала, Петр Кирыч, беседовать в деловой обстановке, в кабинете! – Она нахмурилась, не двигаясь с места.
– Идем, идем, не строй из себя королеву. Лучше угости-ка секретаря обкома минеральной водичкой, душа горит, – опустился он на кожаный диванчик.
Нине Александровне ничего не оставалось делать, как войти следом, плотно притворив за собой дверь. Петр Кирыч, как всегда, гипнотизировал ее. Медленно извлекла из холодильника бутылку минеральной «Старососненской», два хрустальных фужера, ловко протерла вафельным полотенцем и наполнила их. Оба смотрели на лопающиеся пузырьки, словно больше ничего их не интересовало в этой уютной комнатке.
Петр Кирыч сбросил оцепенение, почувствовал стыд: в голову роем лезли не свойственные его возрасту и положению мысли. Захотелось овладеть этой желанной женщиной прямо сейчас, в кабинетике на кожаном диване, где, бывало, в счастливое время они любили друг друга. Взяв из рук Нины Александровны фужер, Петр Кирыч сделал несколько глотков. На него накатило лирическое настроение – подобного давным-давно не было. На память пришли стихи, вычитанные в журнале «Молодая гвардия». И… неожиданно для себя он, железный, несгибаемый, начисто лишенный романтики прагматик, вдруг откинулся на спинку дивана и как заправский оратор стал читать вслух:
Жизнь свихнулась, хоть ей не впервой
Словно притче идти по кривой
И о цели гадать по туману.
Там котел на полнеба рванет,
Там река не туда повернет,
Там иуда народ продает.
Все как будто по плану идет…
По какому-то адскому плану…
– По адскому плану? – переспросила Жигульская. Она уже вновь полностью пришла в себя. – Все врагов ловите? Внешних или внутренних?
– Разве не прав автор стихов?
– Абсолютно.
– Разве нам с тобой сегодня не приходится гадать о цели по туману? Сплошной абсурд! Разве можно представить себе журавлей, летящих куда-то без цели, без руля и ветрил.
– У нас, на «Пневматике», есть план, цель, как и у России.
– Мне всегда нравилось, когда ты дразнишь меня. Валяй! – Петр Кирыч махнул рукой. Конечно, никак не мог привыкнуть к тому, что Нина, его бывшая любовница, девка, которую он вытащил в свое время из тюряги, его воспитанница, ставленница, его гордость и его тайная радость, все чаще и чаще стала перечить ему. Но не это было самым страшным. Как ему докладывали верные люди, оставшиеся на «Пневматике», их директриса медленно, но верно стала переходить на противоположную сторону политических баррикад. О, как неблагодарен человек! Все забыла. Все! Давно бы ходила «по панели» или гнила в лагерях, не приблизь он ее к себе, не заставь учиться в институте. Наконец, именно он вывел ее на вершину, посадив в директорское кресло. – Ну, чего замолкла, возражай, спрашивай.
– Извини, Петр Кирыч, что не послушалась ночного совета, – заговорила Нина Александровна, – сегодня на заводе жаркий день: пошла опытная партия насосов. Хотя ночные звонки всегда загадочны.
– И опасны. Учти! – Петр Кирыч погрозил женщине пальцем. – Ну, что думаешь о главном событии? Говори прямо, не как член бюро обкома партии, а как моя подруга.
– Честно?
– Зачем нам фальшивить и лукавить.
– Хорошо. Вот ты, Петр Кирыч, взволновался, «распался Союз». Что же тут плохого? Радоваться нужно, а не огорчаться. Сколько можно «старшему брату» кормить-поить «младших братьев»? Таскаем их на загорбке, как инвалидов, а они… Зайди на любой российский рыночек, полным-полно «черных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Други мои! Что бы ни произошло, прошу хранить спокойствие. Немало мы с вами видели на своем веку всякого, горького и соленого до слез, знаем настоящую цену обещаниям светлого будущего.
– Сам и сулил это будущее! – зло выкрикнул кто-то из толпы. – Ишь, отъел ряшку!
– А что было делать, други мои? – картинно развел руками Петр Кирыч. – Мы тоже люди подневольные. За вами – бригадир да мастер, а за нами – Политбюро, ЦК, КГБ, эта компания пожестче будет.
В толпе угодливо захихикали. Это уже было кое-что. Петр Кирыч, опытнейший оратор, сразу смекнул: надобно разрядить обстановку, рассмешить людей. Вспомнил, как смягчила рабочих и сорвала забастовку Нина Александровна: налила всем по стопарю, и дело пошло.
– Немало мы с вами, други мои, видывали вождей, знаем каждому цену. Я вам один случай расскажу, сам тому был свидетель. Сидел, грешным делом, в высоком президиуме, когда секретарь ЦК Казахстана Кунаев вручал Леониду Ильичу Брежневу расшитую золотом тюбетейку. Брежнев шел мимо меня и бормотал: «Приступаю к священнодействию». Сам, помнится, поглядывал под ноги, чтобы ненароком не шмякнуться, как это уже однажды случилось с ним в Кремлевском Дворце съездов, когда на мраморной лестнице оказалась незакрепленной ковровая дорожка. Наш вождь упал и сломал руку… И наша сегодняшняя с вами жизнь похожа, видать, на ту самую мраморную лестницу. Можно сломать не только руку, но и голову.
Петр Кирыч зорким боковым зрением сразу увидел спешащую к нему Нину Александровну. Директриса раскраснелась и, как показалось Петру Кирычу, стала еще прекрасней и одухотворенней. Следом, как телохранитель, спешил их старый знакомец Русич. Словно легкое облачко набежало на лицо Петра Кирыча, на мгновение заставив его забыть обо всем: о толпе, ждущей его разъяснений, о развале Союза, о тревоге за собственную судьбу. Отогнал греховную мысль: «Отдал бы за вечное обладание этой женщиной и должность губернатора, и весь Союз Советских Социалистических Республик».
– Видите, други мои, – вновь заговорил Петр Кирыч, оборачиваясь к Нине Александровне, – сейчас влетит мне по первое число от вашего директора: отрываю людей от работы. Остается лишь пожелать вам держать высокую марку нашей «Пневматики», остальное… – Он махнул рукой, дескать, гори все синим огнем.
– Прошу вас, Петр Кирыч, зайти ко мне! – Жигульская старалась не смотреть ему в лицо, боялась, что бывший возлюбленный и высокий покровитель разглядит в ее глазах недоумение или даже злость. Ей не нравилось, что секретарь обкома направился прямо к рабочим, ибо прекрасно понимала, какие бури бушуют нынче в душе этого закоренелого партократа.
Петр Кирыч не стал пропускать вперед женщину, собственноручно отворил массивную дверь кабинета, задержал на мгновение ладонь на медной ручке, львиной голове, как бы давая понять нынешней директрисе, что все: заводоуправление, цехи, даже эту дверную ручку – соорудил он, Петр Кирыч Щелочихин. Не спрашивая хозяйку кабинета, отыскал вход в «опочивальню», вошел в помещение, жестом пригласив Нину Александровну следовать за ним.
– Я бы предпочитала, Петр Кирыч, беседовать в деловой обстановке, в кабинете! – Она нахмурилась, не двигаясь с места.
– Идем, идем, не строй из себя королеву. Лучше угости-ка секретаря обкома минеральной водичкой, душа горит, – опустился он на кожаный диванчик.
Нине Александровне ничего не оставалось делать, как войти следом, плотно притворив за собой дверь. Петр Кирыч, как всегда, гипнотизировал ее. Медленно извлекла из холодильника бутылку минеральной «Старососненской», два хрустальных фужера, ловко протерла вафельным полотенцем и наполнила их. Оба смотрели на лопающиеся пузырьки, словно больше ничего их не интересовало в этой уютной комнатке.
Петр Кирыч сбросил оцепенение, почувствовал стыд: в голову роем лезли не свойственные его возрасту и положению мысли. Захотелось овладеть этой желанной женщиной прямо сейчас, в кабинетике на кожаном диване, где, бывало, в счастливое время они любили друг друга. Взяв из рук Нины Александровны фужер, Петр Кирыч сделал несколько глотков. На него накатило лирическое настроение – подобного давным-давно не было. На память пришли стихи, вычитанные в журнале «Молодая гвардия». И… неожиданно для себя он, железный, несгибаемый, начисто лишенный романтики прагматик, вдруг откинулся на спинку дивана и как заправский оратор стал читать вслух:
Жизнь свихнулась, хоть ей не впервой
Словно притче идти по кривой
И о цели гадать по туману.
Там котел на полнеба рванет,
Там река не туда повернет,
Там иуда народ продает.
Все как будто по плану идет…
По какому-то адскому плану…
– По адскому плану? – переспросила Жигульская. Она уже вновь полностью пришла в себя. – Все врагов ловите? Внешних или внутренних?
– Разве не прав автор стихов?
– Абсолютно.
– Разве нам с тобой сегодня не приходится гадать о цели по туману? Сплошной абсурд! Разве можно представить себе журавлей, летящих куда-то без цели, без руля и ветрил.
– У нас, на «Пневматике», есть план, цель, как и у России.
– Мне всегда нравилось, когда ты дразнишь меня. Валяй! – Петр Кирыч махнул рукой. Конечно, никак не мог привыкнуть к тому, что Нина, его бывшая любовница, девка, которую он вытащил в свое время из тюряги, его воспитанница, ставленница, его гордость и его тайная радость, все чаще и чаще стала перечить ему. Но не это было самым страшным. Как ему докладывали верные люди, оставшиеся на «Пневматике», их директриса медленно, но верно стала переходить на противоположную сторону политических баррикад. О, как неблагодарен человек! Все забыла. Все! Давно бы ходила «по панели» или гнила в лагерях, не приблизь он ее к себе, не заставь учиться в институте. Наконец, именно он вывел ее на вершину, посадив в директорское кресло. – Ну, чего замолкла, возражай, спрашивай.
– Извини, Петр Кирыч, что не послушалась ночного совета, – заговорила Нина Александровна, – сегодня на заводе жаркий день: пошла опытная партия насосов. Хотя ночные звонки всегда загадочны.
– И опасны. Учти! – Петр Кирыч погрозил женщине пальцем. – Ну, что думаешь о главном событии? Говори прямо, не как член бюро обкома партии, а как моя подруга.
– Честно?
– Зачем нам фальшивить и лукавить.
– Хорошо. Вот ты, Петр Кирыч, взволновался, «распался Союз». Что же тут плохого? Радоваться нужно, а не огорчаться. Сколько можно «старшему брату» кормить-поить «младших братьев»? Таскаем их на загорбке, как инвалидов, а они… Зайди на любой российский рыночек, полным-полно «черных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130