Кстати, чувствовала себя просто отвратительно. – Раз, раз, и в Крым!
– Крым нам теперь не светит, – Русич представил было, как они с Ниной появляются на симферопольском вокзале, как чудесно пахнет акацией, как бросаются к ним местные и наперебой предлагают квартиры. – Может, лучше взять путевку в Подмосковье?
– Когда-нибудь мы с тобой, Алексей, рванем на Канарские острова! – Она словно прочла мысли Русича о совместном отдыхе. – Но… от судьбы никуда не скроешься, дорогой ты мой человек. – Нина говорила одно, а думала совсем о другом: «Если Кирыч вздумал сжить со свету, то… – ее вдруг зазнобило. Слишком хорошо, как не кто иной, она знала этого ужасного человека. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, сколько друзей осталось еще у такого вот Петра Кирыча там, где она даже и не предполагает. И еще она подумала, что вот-вот Петр Кирыч вернет себе власть и в области, вышибет Русича из облсовета. И тут новая догадка обожгла Нину Александровну: – Не обида ли, не личное ли движет Булатовым и Русичем?»
– Мне будет очень больно, если с тобой случится беда, – голос стал дрожать от волнения. – Не будь столь беспечна. И потом… не свет клином сошелся на этой «Пневматике», ты же там окружена врагами, разве не так?
– Ну ладно, – ушла от прямого ответа, – спасибо, что помните обо мне. – В эти минуты тревоги ей страстно захотелось иметь рядом такого человека, как Алексей Русич, сильного, честного, надежную опору, ко всему тому она тоже ощущала некую тревогу и за его жизнь. Возможно, это называлось предчувствием, возможно, любовью. Она не знала. – Алексей, я подумаю над твоими словами…
Настроение у Нины было окончательно испорчено. Как быстро стало сбываться предсказание Булатова. Кое-как доработала день, все было словно в тумане: принимала посетителей, подписывала договора, беседовала, отдавала распоряжения, а когда настенные часы пробили шесть раз, изнеможенно опустилась на диван. Долго думала, что предпринять, каким образом отвести удар. Оставалось только одно. Отпустив машину, она направилась пешком к желтому особняку, в котором проживал бывший директор «Пневматики», бывший ее возлюбленный и покровитель. Именно встреча с ним и могла все прояснить.
Ей несказанно повезло: навстречу ей отворилась массивная входная дверь и на пороге появился сильно погрузневший, постаревший Петр Кирыч. Знаменитые некогда «брежневские» брови-кустики, видимо, давно не знали ножниц, сильно разрослись, загустели. Нина Александровна вдруг некстати вспомнила, как, бывало, целовала, эти брови, содрогнулась от омерзения.
– Здравствуйте, мадам, где-то я вас прежде видывал? – сострил Петр Кирыч, пытаясь поймать ускользающую руку Нины Александровны. – Возможно, я ошибся? – тяжело опустился на садовую скамейку.
– Добрый вечер, Петр Кирыч. – Нина Александровна не имела ни малейшего желания подыгрывать Щелочихину – Рада вас видеть в полном здравии.
– Это не совсем так, – вяло ответил он, – здравием ныне и не пахнет. Присаживайся. Зачем я тебе понадобился? У тебя теперь новые покровители, демократы-дерьмократы, все заприватизировали. Вы теперича – богатеи. Говори, я слушаю. Извини, что домой не пригласил.
– Необязательно это. А ты… Может, поужинаем вместе, а? – Нина кинула пробный камень, хотела сразу определить степень его враждебности, загадала про себя, если согласится, то дело ее не так и плохо.
– Нетушки, лучше поговорим здесь, у меня времени в обрез! – Голос Петра Кирыча стал жестким, он отвел глаза, стараясь не глядеть на ослепительную красоту женщины, страшно боялся, что не выдержит, пошлет все к дьяволу, вновь окажется у ее прелестных ног. Невольно погладил ее по рукаву, и от этого прикосновения словно ударило током.
– Петр Кирыч, скажи откровенно, не таясь, во имя нашей прежней любви, за что ты меня преследуешь? Почему желаешь мне зла? Неужели политика, амбиции способны заменить добрые отношения? – Нина Александровна чувствовала, столь гладкие слова даются ей с превеликим трудом, сбоку поглядывала на Петра Кирыча, как реагирует. – Неужели забыто все прошлое? Нас так много связывало и, надеюсь, в скором времени снова будет связывать. Скажи, кто настраивает против меня?
– Я очень ошибся в тебе, Нина, – Петр Кирыч смотрел в сторону, – ты – перевертыш! – фразу он выдавил глухо, с неприкрытой ненавистью. – Не хотелось бы напоминать о том, сколько доброго я сделал для тебя, вытащил из тюряги, заставил учиться, доверил производство, ввел в состав членов бюро обкома. Думаешь, мне было легко это провернуть? Думаешь, я не видел косых взглядов?
– Все подсчитал, – устало проговорила женщина, жалела, что пошла к нему на поклон, – одно забыл: я отдала тебе молодость, лучшие свои чувства, осталась без семьи, без близких.
– Замолчи! Уходи-ка лучше подобру-поздорову! Я ненавижу тебя!
– Теперь все понятно. Политика превратила тебя в робота! – огрызнулась Жигульская. – Сделала злым фанатиком. Что ж, мсти, преследуй, пусть это останется на твоей совести, хотя… совести у тебя никогда не было. Достаточно вспомнить, как ты, не моргнув глазом, засадил в тюрьму безвинного Русича. Прикажи Пантюхе убить меня. Или уже отдал приказ? А возможно, хочешь подвести меня «под монастырь» с помощью подтасовок, ревизии? Небось награбил вполне достаточно. А я… я понимаю, желаешь убрать меня потому, что я много знаю.
– Помнишь, на заре туманной юности я учил тебя многим премудростям, в частности, никогда не считать деньги в чужих карманах. Но, увы. Ты, как я теперь вижу, оказалась плохой ученицей. Видимо, плохо учил. Уходи, Нина! Признаюсь, мне больно говорить с тобой.
– Я давно знаю, ты жестокий, да и вся прежняя твоя жизнь была жестокой. – Нина Александровна сделала над собой усилие, поймала тяжелую руку Петра Кирыча. – Попробуй стать обыкновенным человеком, понять меня. Посоветуй. Я послушаюсь.
– Что хочешь?
– Работать спокойно, чтоб никто не мешал. Поднимать «Пневматику». Я далека от политической борьбы. Да, сделала ошибку, поверила в справедливость. В очередной раз.
– Хоть имеешь мужество признаться, – чуть смягчился Петр Кирыч, – тебя очень легко сманить красивыми обертками. – Он рывком вытянул руку из ладони Нины Александровны. – Глядь, сколько нынче красивых обманок: шоколадки, банки, тряпки, а мы, русские люди, падки на это. Нынче ставка и впрямь больше, чем жизнь. Или мы, или… эти дерьмократы, самозванцы, ничего не умеющие, ничего не понимающие, кроме своей шкурной выгоды. Закрепятся они, и тогда… Мою любимую припевку помнишь: «По шпалам, по шпалам, по железной дороге шел скорый поезд Воркута – Ленинград»?
– И все-таки? – продолжала Нина Александровна, не давая Петру Кирычу увести разговор в сторону от того, что ее волновало отныне более всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Крым нам теперь не светит, – Русич представил было, как они с Ниной появляются на симферопольском вокзале, как чудесно пахнет акацией, как бросаются к ним местные и наперебой предлагают квартиры. – Может, лучше взять путевку в Подмосковье?
– Когда-нибудь мы с тобой, Алексей, рванем на Канарские острова! – Она словно прочла мысли Русича о совместном отдыхе. – Но… от судьбы никуда не скроешься, дорогой ты мой человек. – Нина говорила одно, а думала совсем о другом: «Если Кирыч вздумал сжить со свету, то… – ее вдруг зазнобило. Слишком хорошо, как не кто иной, она знала этого ужасного человека. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, сколько друзей осталось еще у такого вот Петра Кирыча там, где она даже и не предполагает. И еще она подумала, что вот-вот Петр Кирыч вернет себе власть и в области, вышибет Русича из облсовета. И тут новая догадка обожгла Нину Александровну: – Не обида ли, не личное ли движет Булатовым и Русичем?»
– Мне будет очень больно, если с тобой случится беда, – голос стал дрожать от волнения. – Не будь столь беспечна. И потом… не свет клином сошелся на этой «Пневматике», ты же там окружена врагами, разве не так?
– Ну ладно, – ушла от прямого ответа, – спасибо, что помните обо мне. – В эти минуты тревоги ей страстно захотелось иметь рядом такого человека, как Алексей Русич, сильного, честного, надежную опору, ко всему тому она тоже ощущала некую тревогу и за его жизнь. Возможно, это называлось предчувствием, возможно, любовью. Она не знала. – Алексей, я подумаю над твоими словами…
Настроение у Нины было окончательно испорчено. Как быстро стало сбываться предсказание Булатова. Кое-как доработала день, все было словно в тумане: принимала посетителей, подписывала договора, беседовала, отдавала распоряжения, а когда настенные часы пробили шесть раз, изнеможенно опустилась на диван. Долго думала, что предпринять, каким образом отвести удар. Оставалось только одно. Отпустив машину, она направилась пешком к желтому особняку, в котором проживал бывший директор «Пневматики», бывший ее возлюбленный и покровитель. Именно встреча с ним и могла все прояснить.
Ей несказанно повезло: навстречу ей отворилась массивная входная дверь и на пороге появился сильно погрузневший, постаревший Петр Кирыч. Знаменитые некогда «брежневские» брови-кустики, видимо, давно не знали ножниц, сильно разрослись, загустели. Нина Александровна вдруг некстати вспомнила, как, бывало, целовала, эти брови, содрогнулась от омерзения.
– Здравствуйте, мадам, где-то я вас прежде видывал? – сострил Петр Кирыч, пытаясь поймать ускользающую руку Нины Александровны. – Возможно, я ошибся? – тяжело опустился на садовую скамейку.
– Добрый вечер, Петр Кирыч. – Нина Александровна не имела ни малейшего желания подыгрывать Щелочихину – Рада вас видеть в полном здравии.
– Это не совсем так, – вяло ответил он, – здравием ныне и не пахнет. Присаживайся. Зачем я тебе понадобился? У тебя теперь новые покровители, демократы-дерьмократы, все заприватизировали. Вы теперича – богатеи. Говори, я слушаю. Извини, что домой не пригласил.
– Необязательно это. А ты… Может, поужинаем вместе, а? – Нина кинула пробный камень, хотела сразу определить степень его враждебности, загадала про себя, если согласится, то дело ее не так и плохо.
– Нетушки, лучше поговорим здесь, у меня времени в обрез! – Голос Петра Кирыча стал жестким, он отвел глаза, стараясь не глядеть на ослепительную красоту женщины, страшно боялся, что не выдержит, пошлет все к дьяволу, вновь окажется у ее прелестных ног. Невольно погладил ее по рукаву, и от этого прикосновения словно ударило током.
– Петр Кирыч, скажи откровенно, не таясь, во имя нашей прежней любви, за что ты меня преследуешь? Почему желаешь мне зла? Неужели политика, амбиции способны заменить добрые отношения? – Нина Александровна чувствовала, столь гладкие слова даются ей с превеликим трудом, сбоку поглядывала на Петра Кирыча, как реагирует. – Неужели забыто все прошлое? Нас так много связывало и, надеюсь, в скором времени снова будет связывать. Скажи, кто настраивает против меня?
– Я очень ошибся в тебе, Нина, – Петр Кирыч смотрел в сторону, – ты – перевертыш! – фразу он выдавил глухо, с неприкрытой ненавистью. – Не хотелось бы напоминать о том, сколько доброго я сделал для тебя, вытащил из тюряги, заставил учиться, доверил производство, ввел в состав членов бюро обкома. Думаешь, мне было легко это провернуть? Думаешь, я не видел косых взглядов?
– Все подсчитал, – устало проговорила женщина, жалела, что пошла к нему на поклон, – одно забыл: я отдала тебе молодость, лучшие свои чувства, осталась без семьи, без близких.
– Замолчи! Уходи-ка лучше подобру-поздорову! Я ненавижу тебя!
– Теперь все понятно. Политика превратила тебя в робота! – огрызнулась Жигульская. – Сделала злым фанатиком. Что ж, мсти, преследуй, пусть это останется на твоей совести, хотя… совести у тебя никогда не было. Достаточно вспомнить, как ты, не моргнув глазом, засадил в тюрьму безвинного Русича. Прикажи Пантюхе убить меня. Или уже отдал приказ? А возможно, хочешь подвести меня «под монастырь» с помощью подтасовок, ревизии? Небось награбил вполне достаточно. А я… я понимаю, желаешь убрать меня потому, что я много знаю.
– Помнишь, на заре туманной юности я учил тебя многим премудростям, в частности, никогда не считать деньги в чужих карманах. Но, увы. Ты, как я теперь вижу, оказалась плохой ученицей. Видимо, плохо учил. Уходи, Нина! Признаюсь, мне больно говорить с тобой.
– Я давно знаю, ты жестокий, да и вся прежняя твоя жизнь была жестокой. – Нина Александровна сделала над собой усилие, поймала тяжелую руку Петра Кирыча. – Попробуй стать обыкновенным человеком, понять меня. Посоветуй. Я послушаюсь.
– Что хочешь?
– Работать спокойно, чтоб никто не мешал. Поднимать «Пневматику». Я далека от политической борьбы. Да, сделала ошибку, поверила в справедливость. В очередной раз.
– Хоть имеешь мужество признаться, – чуть смягчился Петр Кирыч, – тебя очень легко сманить красивыми обертками. – Он рывком вытянул руку из ладони Нины Александровны. – Глядь, сколько нынче красивых обманок: шоколадки, банки, тряпки, а мы, русские люди, падки на это. Нынче ставка и впрямь больше, чем жизнь. Или мы, или… эти дерьмократы, самозванцы, ничего не умеющие, ничего не понимающие, кроме своей шкурной выгоды. Закрепятся они, и тогда… Мою любимую припевку помнишь: «По шпалам, по шпалам, по железной дороге шел скорый поезд Воркута – Ленинград»?
– И все-таки? – продолжала Нина Александровна, не давая Петру Кирычу увести разговор в сторону от того, что ее волновало отныне более всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130