Можно было без труда отметить, что беседа с арестованным доставляла секретарю обкома наслаждение. Он словно умилялся своим благородством.
– Не стану лукавить, юлить, мне бы побыстрей к одному концу, – горько сказал Русич, – помните, в лагерях толкуют: «Быстрее сядешь, быстрее выйдешь». С какой истинной целью вы мне помогаете? Только, если можно, честно.
– По долгу и совести коммуниста, – вполне серьезно ответил Петр Кирыч. – Да, да, мы, высокопоставленные партийцы, схожи со священнослужителями, обязаны прощать, обязаны протягивать руку помощи в трудную минуту заблудшим душам, тем более близким людям.
– Разве мы уж так близки?
– Лили воду на одну мельницу, даже, кажется, имели в разное время одну и ту же женщину. Да не смущайся, Алексей, жизнь полна неожиданностей. – Петр Кирыч достал из кармана футлярчик, вынул очки в золоченой оправе, водрузил на кончик носа, стал в упор рассматривать Русича, будто желая проникнуть в глубину его сознания, а скорее всего, хотел увидеть реакцию на упоминание о связи с Ниной Александровной.
– Помощь приходит чаще всего оттуда, откуда не ждешь, – философски проговорил Русич, стараясь быстрее замять опасный разговор, – вы могли бы позвонить, но…
– Я, брат Русич, не чиновник, не кабинетный руководитель, я всегда стремлюсь докопаться до сути, а для этого надо постоянно находиться в гуще масс. Ну, ладно, оставим риторику. Признаюсь, ты мне по-прежнему симпатичен. Уверен, еще много пользы принесешь народу.
– На воркутинском лесоповале? – горько усмехнулся Русич. – Только пусть меня снова отправят на «девятку», там ваши бывшие сослуживцы ко мне нормально относились.
– Слезу выбиваешь у начальства? Ни к чему тебе больше лес валить. Будущее принесет много радостей.
– Смотря кому, – буркнул Русич. Его начинало подташнивать от душеспасительной беседы. А тут еще беда – сильно прихватило живот, а Петр Кирыч, словно не замечая нервозности собеседника, продолжал выдавать откровения.
– Представляешь, Алексей Борисович, я за эти годы здорово ума поднабрался, – охотно признался Петр Кирыч, и от этой откровенности Русича едва не стошнило. Хорошо изливать душу тому, кто, выйдя из милиции, сядет в роскошный лимузин, приедет домой, примет ванну и будет рассказывать близким, каким он был благородным человеком, навестил бывшего сослуживца в неволе, – иные горизонты передо мной открылись, а ты…
– Ну, что, что я? – взорвался Алексей. Ему захотелось прервать беседу и вернуться в камеру. – Я даже дома побывать не успел! – Сокрушенно махнул рукой Русич. – Схватили ни за что, привезли, статью новую шьют. О чем говорить-то?
– Знаешь, все, что ни делается, все к лучшему. И домой тебе не имело смысла заглядывать.
– Неприятности? – с затаенной тревогой спросил Русич, а про себя подумал: «Вот оно, началось, туман проясняется». – Ради нашей прошлой работы, скажите, что в семье? Мама Зина? Галина Ивановна?
– С ними, Алексей Борисович, все в порядке, а вот сынок твой Игорь, кажется, крепко влип. Я ведь в свое время предупреждал тебя насчет афганского братства. В нашем городе эти афганцы стали криминальной средой.
– Игорь? Объясните, прошу.
– Поверь, Русич, я искренне огорчен. Беда не ходит в одиночку. А у вас дьявольская невезуха. Потому и примчался к тебе. – Петр Кирыч спрятал очки в футляр и стал похож на обыкновенного старика. – Он под следствием. – Петр Кирыч на сей раз не сбивался на нравоучительный тон, ни разу не позволил себе позлорадствовать, а наоборот, сочувствовал, огорчался.
– Не томите, Петр Кирыч! – взмолился Русич, чувствуя, как сызнова закипает внутри дикая сила.
– Бандитом стал твой Игорь, паханом. Шайку организовал из афганцев, в рэкет ударился, взяли с поличным. Срок ему светит от трех до восьми усиленного режима. Не стоит разбираться сейчас, кто больше виноват – отец, или сын, или еще кто-то, но… парень-то жил, по сути дела, без отца и без матери. Да и не смотри ты на меня так трагически. Игорь твой еще сможет открутиться, да и срок оттянет, вернется, какие его годы.
– Чего же теперь делать? – упавшим голосом спросил Алексей.
Петр Кирыч невольно улыбнулся, вроде бы не ко времени. Теплой волной омыло душу. На глазах страстный, неподкупный правдолюб буквально скис. Обхватив голову руками, он замер, казалось, забыл, где находится, кто сидит перед ним, что ждет его самого в скором будущем. Петр Кирыч не нарушал паузы, исподволь поглядывал на «крестника» и думал о том, как справедливы слова философа: «Бог, прежде чем ослепить, отнимает память». У этого человека волею судьбы отнято все. И этот человек, которого он прежде так страстно ненавидел, теперь вызывал у всемогущего властителя края острую жалость.
– Что же теперь делать? – повторил Русич. – Зачем, зачем Игорь пошел по скользкой тропе?
– Ладно, возьми себя в руки! – Петр Кирыч осторожно тронул Русича за плечо. – Я постараюсь для тебя, Алексей Борисович, что-нибудь сделать. Помнишь, я много лет сам работал в зоне, отлично понимаю: одна судимость – полжизни насмарку, а две судимости… Возвращаться в зону тебе никак не с руки.
– А Игорь? Нельзя ли лучше помочь ему? – голос Русича дрогнул. – Моя жизнь кончена, а у него только начинается. Век был бы благодарен. – Алексей вдруг почувствовал, помимо его воли из глаз потекли слезы. Представил себе Игоря в лагере. Он ведь только внешне такой крепыш. В Афгане его искаличили не только душевно, но и физически. Вряд ли Петр Кирыч знает, какое у сына тяжелое ранение.
– Я тебе симпатизирую, Алексей, к тому же вина твоя не столь велика. Да и, честно сказать, за тебя просила одна особа, чье благополучие и спокойствие для меня много значат.
– Нина Александровна? – не выдержал Русич. Сколько огорчений принесла бывшему директору «Пневматики» эта женщина, но Петр Кирыч не мог ей ни в чем отказать.
– А ты догадливый. Ее судьба тесно переплетена с моей, а твой Игорь… При всем моем высоком положении, суда над ним мне не прикрыть. Журналисты раззвонят по всему Союзу, мол, воспользовался телефонным правом. Не проси за парня, пусть свое отзвонит. А в зоне возможны всякие случайности, как, например, пересуд, амнистия.
– Эх, где наша не пропадала! – вскинулся Русич. – Пойдем по новой по этапу. Из женских рук поблажки я не приму, так и передайте. Кстати, чем она сейчас занимается? Поди, в сожительницах ходит.
– Злой ты, Русич, ох и злой! – вполне добродушно пожурил Петр Кирыч. – Нина Александровна теперь директор «Пневматики». Большой человек, завод подняла лучше, чем я.
– Она меня больше не интересует! – Русич встал, заложил руки за спину. – Вызывай конвой! Пора мне на нары! – Сказал и тотчас пожалел о сказанном, увидев, как каменеет лицо Петра Кирыча. Подумал о том, что опять вызывает секретаря обкома партии на ответные действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Не стану лукавить, юлить, мне бы побыстрей к одному концу, – горько сказал Русич, – помните, в лагерях толкуют: «Быстрее сядешь, быстрее выйдешь». С какой истинной целью вы мне помогаете? Только, если можно, честно.
– По долгу и совести коммуниста, – вполне серьезно ответил Петр Кирыч. – Да, да, мы, высокопоставленные партийцы, схожи со священнослужителями, обязаны прощать, обязаны протягивать руку помощи в трудную минуту заблудшим душам, тем более близким людям.
– Разве мы уж так близки?
– Лили воду на одну мельницу, даже, кажется, имели в разное время одну и ту же женщину. Да не смущайся, Алексей, жизнь полна неожиданностей. – Петр Кирыч достал из кармана футлярчик, вынул очки в золоченой оправе, водрузил на кончик носа, стал в упор рассматривать Русича, будто желая проникнуть в глубину его сознания, а скорее всего, хотел увидеть реакцию на упоминание о связи с Ниной Александровной.
– Помощь приходит чаще всего оттуда, откуда не ждешь, – философски проговорил Русич, стараясь быстрее замять опасный разговор, – вы могли бы позвонить, но…
– Я, брат Русич, не чиновник, не кабинетный руководитель, я всегда стремлюсь докопаться до сути, а для этого надо постоянно находиться в гуще масс. Ну, ладно, оставим риторику. Признаюсь, ты мне по-прежнему симпатичен. Уверен, еще много пользы принесешь народу.
– На воркутинском лесоповале? – горько усмехнулся Русич. – Только пусть меня снова отправят на «девятку», там ваши бывшие сослуживцы ко мне нормально относились.
– Слезу выбиваешь у начальства? Ни к чему тебе больше лес валить. Будущее принесет много радостей.
– Смотря кому, – буркнул Русич. Его начинало подташнивать от душеспасительной беседы. А тут еще беда – сильно прихватило живот, а Петр Кирыч, словно не замечая нервозности собеседника, продолжал выдавать откровения.
– Представляешь, Алексей Борисович, я за эти годы здорово ума поднабрался, – охотно признался Петр Кирыч, и от этой откровенности Русича едва не стошнило. Хорошо изливать душу тому, кто, выйдя из милиции, сядет в роскошный лимузин, приедет домой, примет ванну и будет рассказывать близким, каким он был благородным человеком, навестил бывшего сослуживца в неволе, – иные горизонты передо мной открылись, а ты…
– Ну, что, что я? – взорвался Алексей. Ему захотелось прервать беседу и вернуться в камеру. – Я даже дома побывать не успел! – Сокрушенно махнул рукой Русич. – Схватили ни за что, привезли, статью новую шьют. О чем говорить-то?
– Знаешь, все, что ни делается, все к лучшему. И домой тебе не имело смысла заглядывать.
– Неприятности? – с затаенной тревогой спросил Русич, а про себя подумал: «Вот оно, началось, туман проясняется». – Ради нашей прошлой работы, скажите, что в семье? Мама Зина? Галина Ивановна?
– С ними, Алексей Борисович, все в порядке, а вот сынок твой Игорь, кажется, крепко влип. Я ведь в свое время предупреждал тебя насчет афганского братства. В нашем городе эти афганцы стали криминальной средой.
– Игорь? Объясните, прошу.
– Поверь, Русич, я искренне огорчен. Беда не ходит в одиночку. А у вас дьявольская невезуха. Потому и примчался к тебе. – Петр Кирыч спрятал очки в футляр и стал похож на обыкновенного старика. – Он под следствием. – Петр Кирыч на сей раз не сбивался на нравоучительный тон, ни разу не позволил себе позлорадствовать, а наоборот, сочувствовал, огорчался.
– Не томите, Петр Кирыч! – взмолился Русич, чувствуя, как сызнова закипает внутри дикая сила.
– Бандитом стал твой Игорь, паханом. Шайку организовал из афганцев, в рэкет ударился, взяли с поличным. Срок ему светит от трех до восьми усиленного режима. Не стоит разбираться сейчас, кто больше виноват – отец, или сын, или еще кто-то, но… парень-то жил, по сути дела, без отца и без матери. Да и не смотри ты на меня так трагически. Игорь твой еще сможет открутиться, да и срок оттянет, вернется, какие его годы.
– Чего же теперь делать? – упавшим голосом спросил Алексей.
Петр Кирыч невольно улыбнулся, вроде бы не ко времени. Теплой волной омыло душу. На глазах страстный, неподкупный правдолюб буквально скис. Обхватив голову руками, он замер, казалось, забыл, где находится, кто сидит перед ним, что ждет его самого в скором будущем. Петр Кирыч не нарушал паузы, исподволь поглядывал на «крестника» и думал о том, как справедливы слова философа: «Бог, прежде чем ослепить, отнимает память». У этого человека волею судьбы отнято все. И этот человек, которого он прежде так страстно ненавидел, теперь вызывал у всемогущего властителя края острую жалость.
– Что же теперь делать? – повторил Русич. – Зачем, зачем Игорь пошел по скользкой тропе?
– Ладно, возьми себя в руки! – Петр Кирыч осторожно тронул Русича за плечо. – Я постараюсь для тебя, Алексей Борисович, что-нибудь сделать. Помнишь, я много лет сам работал в зоне, отлично понимаю: одна судимость – полжизни насмарку, а две судимости… Возвращаться в зону тебе никак не с руки.
– А Игорь? Нельзя ли лучше помочь ему? – голос Русича дрогнул. – Моя жизнь кончена, а у него только начинается. Век был бы благодарен. – Алексей вдруг почувствовал, помимо его воли из глаз потекли слезы. Представил себе Игоря в лагере. Он ведь только внешне такой крепыш. В Афгане его искаличили не только душевно, но и физически. Вряд ли Петр Кирыч знает, какое у сына тяжелое ранение.
– Я тебе симпатизирую, Алексей, к тому же вина твоя не столь велика. Да и, честно сказать, за тебя просила одна особа, чье благополучие и спокойствие для меня много значат.
– Нина Александровна? – не выдержал Русич. Сколько огорчений принесла бывшему директору «Пневматики» эта женщина, но Петр Кирыч не мог ей ни в чем отказать.
– А ты догадливый. Ее судьба тесно переплетена с моей, а твой Игорь… При всем моем высоком положении, суда над ним мне не прикрыть. Журналисты раззвонят по всему Союзу, мол, воспользовался телефонным правом. Не проси за парня, пусть свое отзвонит. А в зоне возможны всякие случайности, как, например, пересуд, амнистия.
– Эх, где наша не пропадала! – вскинулся Русич. – Пойдем по новой по этапу. Из женских рук поблажки я не приму, так и передайте. Кстати, чем она сейчас занимается? Поди, в сожительницах ходит.
– Злой ты, Русич, ох и злой! – вполне добродушно пожурил Петр Кирыч. – Нина Александровна теперь директор «Пневматики». Большой человек, завод подняла лучше, чем я.
– Она меня больше не интересует! – Русич встал, заложил руки за спину. – Вызывай конвой! Пора мне на нары! – Сказал и тотчас пожалел о сказанном, увидев, как каменеет лицо Петра Кирыча. Подумал о том, что опять вызывает секретаря обкома партии на ответные действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130