после окончания рабочего времени нужно оставаться на посту еще около часа, в любую минуту могли позвонить либо из обкома профсоюза, либо из облсовпрофа, а то и прямо из ЦК профсоюза. Это было издавна заведенной проверкой подлинной деятельности ответственного лица: если на месте, значит, соответствует…
Постояв немного в раздумье, она подошла к холодильнику, но открывать дверцу не стала, лишь приткнулась горячим лбом к полированной дверце. Хотелось остудить лицо, но поверхность холодильника была теплой, изнутри исходил тошнотворный запах портящихся продуктов.
«Завтра же прикажу выбросить на помойку этот блестящий ящик», – остервенело подумала Алла, возвратилась в свое кресло, подперев лицо ладонями, задумалась. Господи святый! Какая благодать была в ту совсем недавнюю пору, когда она, свойская девка, вкалывала в первом труболитейном цехе. По-хозяйски восседала в обшарпанном, изрезанном перочинным ножом так называемом кресле в кабине крана. Снисходительно поглядывала сверху вниз на работяг в брезентовых робах и касках, что суетились возле разливочных машин. Ее обязанность была на первый взгляд не больно-то сложной, но очень ответственной – подавать на разливку ковши с расплавленным металлом. Однако от ее умения с первого захода подать ковш на стенд зависело многое: неосторожно качнешь ковш, и шмякнется на площадку огненный блин килограммов эдак на двести, ошпарит людей. К счастью, с Аллой подобных промашек не случалось, недаром имела высший, восьмой, разряд.
И другая мысль пришла: «Что с людьми стало?» Никак не могла понять: люди в Старом поселке те же, а свирепость новая. Прежде в Старом поселке царила врожденная деликатность, идущая со времен, когда лет двести назад здесь был на постое гусарский полк, в коем почетным полковником считалась сама Анна Иоанновна. Знакомые и вовсе незнакомые люди на улицах обязательно здоровались друг с другом. В магазине можно было запросто взять денег в долг у первого встречного-поперечного. Вернуть долг вовремя считалось делом чести. В каждом доме обязательно велись записи в особые книги, иметь генеалогическое древо считалось святой обязанностью. Бывало, старухи тихо хвастались, вспоминая знатных предков. Радовались чужой удаче всей улицей, горевали тоже. Ежели кто умирал, собирали в последний путь всем миром. Словом, весь поселок можно было назвать большой семьей. Ее прежний-то ухажер, журналист Сергей Спичкин, всегда удивлялся, как он говорил, «маленькому граду Китежу», мечтал поступить на должность подручного в цех Старого завода, чтобы потом написать книгу. Эх, ма! И люди озверели. И Серега куда-то исчез.
«Товарищ Спичкин! Дорогой ты мой человечек! Где нынче обитаешь? С какой бабой спишь?» – горестно подумала Алла, потянулась к вентилятору. Громкий гул заполнил кабинет. Воздушной струей взметнуло со стола бумаги. Пришлось собирать их и складывать в ящик.
Причудливый ход мысли неожиданно вывел ее на главный вопрос – о смысле жизни. Чего добилась? Казалось, ухватила жар-птицу, но… будучи крановщицей, часто думала о парнях, грустила о несостоявшемся счастье, о детишках, которые, судя по всему, вряд ли у нее появятся. Вроде бы стало все забываться. В башке одни заявления, жалобы, протоколы, стенограммы, постановления. Но сейчас будто невзначай тронула свою самую больную струну. Был человек, который, несмотря на ее угловатую внешность, сумел разглядеть нечто такое, чего не было в пижонистых городских девках. Как глупо они разошлись. Серега был чересчур правдолюб, слыл идейным, убеждал ее отказаться от квартиры в новом доме, уступить многосемейным. И что толку от этой квартиры? А Серега? Недавно ей на глаза попалась заметка в городской газете. В ней резко ругали Сергея, приписывая ему страшные грехи: клевета на социалистический строй, отсутствие советского патриотизма, посягательство на устои общества. Тогда статья эта Аллу почти не тронула: не было дела до человека, порвавшего с ней. Сейчас же все увиделось в ином свете. Живо отыскала в груде бумаг номер городской газеты, внимательно перечитала. Остро задела фраза: «Решением бюро городского комитета партии не рекомендовано редакторам местных газет печатать этого агента иностранных спецслужб». Ей стало нестерпимо жалко Сергея. И себя тоже.
Она подошла к окну, распахнула обе створки. Солнце, словно выбравшись из зарослей заброшенного сада, приподнялось краем диска над поселком. И ей вдруг почудилось, что это вовсе не солнце, а знакомый до сердечной боли металл, новорожденный металл в ковше. Кто хоть раз в жизни видел, как из огня и пламени рождается металл, тот не забудет этого момента никогда. Огонь и металл всегда незримыми нитями тесно связаны с человеком. Да, в тот злополучный и одновременно счастливый день, когда произошел страшный взрыв конвертера, за считанные минуты до взрыва они впервые встретились с Сергеем. Дотошный журналист забрался к ней в кабину разливочного крана. Было приятно такое внимание, и одновременно что-то сильно тревожило. Она хоть и с трудом, но выгнала Сергея из кабины и тем наверняка спасла ему жизнь. Двоим при взрыве было бы невозможно выбраться из горящей кабины. А через пару дней этот чудик приволок ей в больницу такой огромный букетище цветов, что медсестры не знали, куда их разложить. Потом они стали встречаться. О, какие разные были они люди! Он из бывших дворян, тонкая натура, не терпящая малейшей фальши, сухой, нервный. Она же, наоборот, из самых что ни на есть простых, да и не слишком образованная. Что он нашел в ней? И она, кажется, поняла мятущуюся душу Сергея. Вскоре обоим стало казаться, что уже никто не сможет разлучить их, разругались вдрызг из-за новой злосчастной квартиры. Он стыдил ее за использование служебного положения, а она никак не могла взять в толк, чем он недоволен. Вот погорячились и разошлись… Глупо, как все глупо получилось. Такого человека ей в жизни больше не сыскать.
Алла очень разволновалась от этих воспоминаний. Решительно подошла к холодильнику, рванула на себя дверцу, сорвала шапочку с коньячной бутылки, налила коричневую жидкость в стакан, опрокинула по-мужски. Хотя и загорелось все внутри, закусывать не стала, хотелось сразу одуреть, чтобы разом отогнать безрадостные думы. Села в кресло, обхватив руками голову, и задремала.
Звонок междугородного телефона, который никогда не отключала, прозвучал особенно резко. Он буквально ворвался в кабинет, разом вспугнув приятные и горькие воспоминания. Она уже умела различать звонки по «голосу» и наверняка знала, что за ним последует, каким будет разговор. Трубку сняла не сразу. Соображала, кто же может ей звонить в такое время. Звонок повторился.
– Предзавкома Старого металлургического слушает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Постояв немного в раздумье, она подошла к холодильнику, но открывать дверцу не стала, лишь приткнулась горячим лбом к полированной дверце. Хотелось остудить лицо, но поверхность холодильника была теплой, изнутри исходил тошнотворный запах портящихся продуктов.
«Завтра же прикажу выбросить на помойку этот блестящий ящик», – остервенело подумала Алла, возвратилась в свое кресло, подперев лицо ладонями, задумалась. Господи святый! Какая благодать была в ту совсем недавнюю пору, когда она, свойская девка, вкалывала в первом труболитейном цехе. По-хозяйски восседала в обшарпанном, изрезанном перочинным ножом так называемом кресле в кабине крана. Снисходительно поглядывала сверху вниз на работяг в брезентовых робах и касках, что суетились возле разливочных машин. Ее обязанность была на первый взгляд не больно-то сложной, но очень ответственной – подавать на разливку ковши с расплавленным металлом. Однако от ее умения с первого захода подать ковш на стенд зависело многое: неосторожно качнешь ковш, и шмякнется на площадку огненный блин килограммов эдак на двести, ошпарит людей. К счастью, с Аллой подобных промашек не случалось, недаром имела высший, восьмой, разряд.
И другая мысль пришла: «Что с людьми стало?» Никак не могла понять: люди в Старом поселке те же, а свирепость новая. Прежде в Старом поселке царила врожденная деликатность, идущая со времен, когда лет двести назад здесь был на постое гусарский полк, в коем почетным полковником считалась сама Анна Иоанновна. Знакомые и вовсе незнакомые люди на улицах обязательно здоровались друг с другом. В магазине можно было запросто взять денег в долг у первого встречного-поперечного. Вернуть долг вовремя считалось делом чести. В каждом доме обязательно велись записи в особые книги, иметь генеалогическое древо считалось святой обязанностью. Бывало, старухи тихо хвастались, вспоминая знатных предков. Радовались чужой удаче всей улицей, горевали тоже. Ежели кто умирал, собирали в последний путь всем миром. Словом, весь поселок можно было назвать большой семьей. Ее прежний-то ухажер, журналист Сергей Спичкин, всегда удивлялся, как он говорил, «маленькому граду Китежу», мечтал поступить на должность подручного в цех Старого завода, чтобы потом написать книгу. Эх, ма! И люди озверели. И Серега куда-то исчез.
«Товарищ Спичкин! Дорогой ты мой человечек! Где нынче обитаешь? С какой бабой спишь?» – горестно подумала Алла, потянулась к вентилятору. Громкий гул заполнил кабинет. Воздушной струей взметнуло со стола бумаги. Пришлось собирать их и складывать в ящик.
Причудливый ход мысли неожиданно вывел ее на главный вопрос – о смысле жизни. Чего добилась? Казалось, ухватила жар-птицу, но… будучи крановщицей, часто думала о парнях, грустила о несостоявшемся счастье, о детишках, которые, судя по всему, вряд ли у нее появятся. Вроде бы стало все забываться. В башке одни заявления, жалобы, протоколы, стенограммы, постановления. Но сейчас будто невзначай тронула свою самую больную струну. Был человек, который, несмотря на ее угловатую внешность, сумел разглядеть нечто такое, чего не было в пижонистых городских девках. Как глупо они разошлись. Серега был чересчур правдолюб, слыл идейным, убеждал ее отказаться от квартиры в новом доме, уступить многосемейным. И что толку от этой квартиры? А Серега? Недавно ей на глаза попалась заметка в городской газете. В ней резко ругали Сергея, приписывая ему страшные грехи: клевета на социалистический строй, отсутствие советского патриотизма, посягательство на устои общества. Тогда статья эта Аллу почти не тронула: не было дела до человека, порвавшего с ней. Сейчас же все увиделось в ином свете. Живо отыскала в груде бумаг номер городской газеты, внимательно перечитала. Остро задела фраза: «Решением бюро городского комитета партии не рекомендовано редакторам местных газет печатать этого агента иностранных спецслужб». Ей стало нестерпимо жалко Сергея. И себя тоже.
Она подошла к окну, распахнула обе створки. Солнце, словно выбравшись из зарослей заброшенного сада, приподнялось краем диска над поселком. И ей вдруг почудилось, что это вовсе не солнце, а знакомый до сердечной боли металл, новорожденный металл в ковше. Кто хоть раз в жизни видел, как из огня и пламени рождается металл, тот не забудет этого момента никогда. Огонь и металл всегда незримыми нитями тесно связаны с человеком. Да, в тот злополучный и одновременно счастливый день, когда произошел страшный взрыв конвертера, за считанные минуты до взрыва они впервые встретились с Сергеем. Дотошный журналист забрался к ней в кабину разливочного крана. Было приятно такое внимание, и одновременно что-то сильно тревожило. Она хоть и с трудом, но выгнала Сергея из кабины и тем наверняка спасла ему жизнь. Двоим при взрыве было бы невозможно выбраться из горящей кабины. А через пару дней этот чудик приволок ей в больницу такой огромный букетище цветов, что медсестры не знали, куда их разложить. Потом они стали встречаться. О, какие разные были они люди! Он из бывших дворян, тонкая натура, не терпящая малейшей фальши, сухой, нервный. Она же, наоборот, из самых что ни на есть простых, да и не слишком образованная. Что он нашел в ней? И она, кажется, поняла мятущуюся душу Сергея. Вскоре обоим стало казаться, что уже никто не сможет разлучить их, разругались вдрызг из-за новой злосчастной квартиры. Он стыдил ее за использование служебного положения, а она никак не могла взять в толк, чем он недоволен. Вот погорячились и разошлись… Глупо, как все глупо получилось. Такого человека ей в жизни больше не сыскать.
Алла очень разволновалась от этих воспоминаний. Решительно подошла к холодильнику, рванула на себя дверцу, сорвала шапочку с коньячной бутылки, налила коричневую жидкость в стакан, опрокинула по-мужски. Хотя и загорелось все внутри, закусывать не стала, хотелось сразу одуреть, чтобы разом отогнать безрадостные думы. Села в кресло, обхватив руками голову, и задремала.
Звонок междугородного телефона, который никогда не отключала, прозвучал особенно резко. Он буквально ворвался в кабинет, разом вспугнув приятные и горькие воспоминания. Она уже умела различать звонки по «голосу» и наверняка знала, что за ним последует, каким будет разговор. Трубку сняла не сразу. Соображала, кто же может ей звонить в такое время. Звонок повторился.
– Предзавкома Старого металлургического слушает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130