– Откинулся на спинку кресла. – Ну и дела! Лабиринт, не иначе.
– Прости, Петр Кирыч, но я ничего не понимаю. Преступление налицо, взяты с поличным. Дадим ход и… Что заслужил, то и схлопочет. – Ачкасов привстал, навалился грудью на дубовый стол, – Стар я стал, не возьму в толк, что тебя смущает.
– Многое. Все правильно. Ты привык рубить с плеча, а я… мое любое решение – решение партии. К примеру, дадим мы по делу срок. По закону все в порядке, но об этом знаем только мы с тобой, судья да прокурор. А народ? А коммунисты? На «Пневматике» и без того слухи ходят о Русиче как о безвинно осужденном. Люди по-своему рассудят: Щелочихин по старой памяти счеты сводит с несчастным мужиком. Негоже это для первого секретаря обкома партии. Негоже!
– Это с какой колокольни посмотреть, – невольно засомневался Ачкасов. – Но… закон есть закон, для всех и для каждого.
– Ты хоть передо мной бы не лукавил! – зло огрызнулся Петр Кирыч. – Закон, он тоже не для всех писан. К примеру, разве могу я приказать отстранить тебя от должности?
– Ну и шуточки у тебя, Петр Кирыч! – поморщился Ачкасов.
– Да ни хрена ты, брат, не стоишь, как и я! Не дуйся. Кстати, давай-ка приезжай в субботу, часиков эдак в семь вечера ко мне на фазенду, посидим за чашкой чая, обмозгуем сие дельце, чтобы комар носу не подточил. Приедешь? Иль занят? – Петр Кирыч был очень доволен собой. Давным-давно, еще в воркутинских лагерях, командуя конвойным полком, отработал он методу измочаливания собеседника «рваный темп» – то отпускал маленько поводок, то вновь туго затягивал. После такой «беседы» подчиненный уходил взмыленный и окончательно раздавленный. Таков был сейчас и генерал Ачкасов. Петр Кирыч сделал свое дело, словно живой воды напился. И вдруг лицо его просветлело.
– Разве у нас принято отказывать секретарю обкома? – с ехидцей произнес Ачкасов, подернул плечами, соленый пот противно тек по спине. – Заведено еще Сарафанниковым: коль первый на футбол ходит, все областные начальники, пусть даже не смыслящие в футболе ни хрена, тоже тащатся на стадион.
– Понял! – легко поднялся Петр Кирыч. – Можешь не приезжать! – Встал. Застегнул пуговицы защитного френча. – Без тебя на даче обойдусь. А сейчас… Поехали-ка вместе в отделение милиции, где содержатся эти… особо опасные. Возникло желание самолично потолковать с Русичами. – Петр Кирыч залюбовался жарко заполыхавшими щеками Ачкасова. Отлично понимал замешательство новоиспеченного генерала: как возможно, не предупредив подчиненных, вести первого человека области в милицию, где всегда царит полный бардак: висит в воздухе табачный дым, матерщина, пьяные всхлипы и беззаконие.
– Хозяин – барин! – пожал плечами Ачкасов. – Разумею, не дело секретарю обкома лазить по КПЗ и предвариловкам. Но… поехали!
Правда, и на сей раз Ачкасову хоть немного улыбнулась удача. Пропустив вперед Петра Кирыча, успел шепнуть его секретарше: «Звякни в тринадцатое отделение милиции, начальнику. Мол, наведи порядок. Первый едет!»
За годы заключения Алексей Борисович Русич постиг многое, вдоволь нагляделся на всякого рода охранников, бригадиров, контролеров и просто конвойных, но даже там, в лагерях, таких зверюг, как в этом тринадцатом отделении милиции, ему не встречалось. Цифра, что ли, магически действовала на людей? Даже конвоируя подозреваемых, неосужденных, они по поводу и без оного то и дело награждали их пинками, толчками, насмехались, обещая суровые кары до суда и следствия, откровенно вымогали деньги. Правда, к нему относились с большим почтением, чем к остальным. Слух прошел: «Освободившийся, что с него можно взять?»
Содержался Алексей Русич в узкой камере, в которой вместо двенадцати, по числу мест на нарах, ждали своей печальной участи около сорока мужиков. Дышать здесь было абсолютно нечем, люди обливались потом, у многих на лице проступила сыпь от потницы. Параша в углу всегда была полным полна, но приходилась мириться и с острым запахом. Мужики мочились прямо на бетонный пол. Крохотная лампочка в «светлом» углу, где обычно согласно неписаному уголовному закону занимали места авторитеты – «воры в законе», едва освещала мрачную камеру.
Русич лениво поднял голову от сплюснутой подушки. В переднем углу завязалась потасовка. Трое растатуированных жиганов усердно начали «учить» какого-то типа, со злостью били ногами в бока. Видимо, проигрался в карты. Первым желанием Русича было вступиться за бедолагу, начал было приподниматься на локтях, но тотчас сдержал себя – только камерного разбоя недоставало. Ввяжись – и… получишь на полную катушку.
Алексей даже поймал себя на мысли, что драчка могла быть инсценирована, чтобы «смазать» его.
На счастье мужика, заскрежетали ключи в замке, щелкнула щеколда, со скрипом отворилась тяжеленная дверь. Перепуганные чем-то капитан и два старших лейтенанта начали торопливо вызывать по списку арестованных, которых сие событие страшно взволновало: случилось нечто из ряда вон выходящее. В их число попал и Русич. Их вывели в полутемный коридор. И вдруг сержант с насупленным видом распахнул двери:
– Ну, шушера, живо выметайтесь отсюда! И чтобы больше не попадались, иначе все припомним, все зачтем.
Те, ожидая подвоха, осторожно выходили из дверей отделения, оглядываясь по сторонам, а потом стремительно исчезали с глаз долой. Только один Русич, наученный горьким опытом, все видевший и перевидевший, оставался на месте, в полутемном коридоре.
– А тебе, дубина, особое приглашение требуется? Мотай удочки, пока цел, ну, шевели костями!
– Сопляк! – не выдержал Русич. – Еще молоко на губах не обсохло, а туда же, по фене ботаешь, научился, наблатыкался.
– Что ты сказал, гнида? – Лейтенант оглянулся и с размаху мазанул Русича по зубам. Видя, что тот покорно вытер кровь с разбитых губ и не тронулся с места, лейтенант откровенно забеспокоился. – Вали отсюда, дурак!
– Не держи меня за тупого фраера! – скривил губы Русич. – Хотите еще побег пришпилить, не выйдет! – Он прижался спиной к сырой стене коридора, широко расставил ноги, как это приказывали делать контролеры при входе в зону во время обыска. Теперь он почти не сомневался, что вся эта провокация с освобождением арестованных затеяна ради него. – Запомни, лейтенант, – хрипло выговорил Русич, – отсюда я шагу не сделаю, пусть следствие разберется, в чем я виноват.
– Да ты, оказывается, настоящий шизик! Было бы предложено, забыть недолго. Ступай в свою вонючую камеру!
В камере было непривычно свободно. Всего трое мужиков осталось, успели занять «авторитетные» места у окна. Еще один из задержанных усердно мел веником заплеванный бетонный пол. И тут-то Русича осенило: «Ждут комиссию сверху или прокурора». Сразу полегчало на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Прости, Петр Кирыч, но я ничего не понимаю. Преступление налицо, взяты с поличным. Дадим ход и… Что заслужил, то и схлопочет. – Ачкасов привстал, навалился грудью на дубовый стол, – Стар я стал, не возьму в толк, что тебя смущает.
– Многое. Все правильно. Ты привык рубить с плеча, а я… мое любое решение – решение партии. К примеру, дадим мы по делу срок. По закону все в порядке, но об этом знаем только мы с тобой, судья да прокурор. А народ? А коммунисты? На «Пневматике» и без того слухи ходят о Русиче как о безвинно осужденном. Люди по-своему рассудят: Щелочихин по старой памяти счеты сводит с несчастным мужиком. Негоже это для первого секретаря обкома партии. Негоже!
– Это с какой колокольни посмотреть, – невольно засомневался Ачкасов. – Но… закон есть закон, для всех и для каждого.
– Ты хоть передо мной бы не лукавил! – зло огрызнулся Петр Кирыч. – Закон, он тоже не для всех писан. К примеру, разве могу я приказать отстранить тебя от должности?
– Ну и шуточки у тебя, Петр Кирыч! – поморщился Ачкасов.
– Да ни хрена ты, брат, не стоишь, как и я! Не дуйся. Кстати, давай-ка приезжай в субботу, часиков эдак в семь вечера ко мне на фазенду, посидим за чашкой чая, обмозгуем сие дельце, чтобы комар носу не подточил. Приедешь? Иль занят? – Петр Кирыч был очень доволен собой. Давным-давно, еще в воркутинских лагерях, командуя конвойным полком, отработал он методу измочаливания собеседника «рваный темп» – то отпускал маленько поводок, то вновь туго затягивал. После такой «беседы» подчиненный уходил взмыленный и окончательно раздавленный. Таков был сейчас и генерал Ачкасов. Петр Кирыч сделал свое дело, словно живой воды напился. И вдруг лицо его просветлело.
– Разве у нас принято отказывать секретарю обкома? – с ехидцей произнес Ачкасов, подернул плечами, соленый пот противно тек по спине. – Заведено еще Сарафанниковым: коль первый на футбол ходит, все областные начальники, пусть даже не смыслящие в футболе ни хрена, тоже тащатся на стадион.
– Понял! – легко поднялся Петр Кирыч. – Можешь не приезжать! – Встал. Застегнул пуговицы защитного френча. – Без тебя на даче обойдусь. А сейчас… Поехали-ка вместе в отделение милиции, где содержатся эти… особо опасные. Возникло желание самолично потолковать с Русичами. – Петр Кирыч залюбовался жарко заполыхавшими щеками Ачкасова. Отлично понимал замешательство новоиспеченного генерала: как возможно, не предупредив подчиненных, вести первого человека области в милицию, где всегда царит полный бардак: висит в воздухе табачный дым, матерщина, пьяные всхлипы и беззаконие.
– Хозяин – барин! – пожал плечами Ачкасов. – Разумею, не дело секретарю обкома лазить по КПЗ и предвариловкам. Но… поехали!
Правда, и на сей раз Ачкасову хоть немного улыбнулась удача. Пропустив вперед Петра Кирыча, успел шепнуть его секретарше: «Звякни в тринадцатое отделение милиции, начальнику. Мол, наведи порядок. Первый едет!»
За годы заключения Алексей Борисович Русич постиг многое, вдоволь нагляделся на всякого рода охранников, бригадиров, контролеров и просто конвойных, но даже там, в лагерях, таких зверюг, как в этом тринадцатом отделении милиции, ему не встречалось. Цифра, что ли, магически действовала на людей? Даже конвоируя подозреваемых, неосужденных, они по поводу и без оного то и дело награждали их пинками, толчками, насмехались, обещая суровые кары до суда и следствия, откровенно вымогали деньги. Правда, к нему относились с большим почтением, чем к остальным. Слух прошел: «Освободившийся, что с него можно взять?»
Содержался Алексей Русич в узкой камере, в которой вместо двенадцати, по числу мест на нарах, ждали своей печальной участи около сорока мужиков. Дышать здесь было абсолютно нечем, люди обливались потом, у многих на лице проступила сыпь от потницы. Параша в углу всегда была полным полна, но приходилась мириться и с острым запахом. Мужики мочились прямо на бетонный пол. Крохотная лампочка в «светлом» углу, где обычно согласно неписаному уголовному закону занимали места авторитеты – «воры в законе», едва освещала мрачную камеру.
Русич лениво поднял голову от сплюснутой подушки. В переднем углу завязалась потасовка. Трое растатуированных жиганов усердно начали «учить» какого-то типа, со злостью били ногами в бока. Видимо, проигрался в карты. Первым желанием Русича было вступиться за бедолагу, начал было приподниматься на локтях, но тотчас сдержал себя – только камерного разбоя недоставало. Ввяжись – и… получишь на полную катушку.
Алексей даже поймал себя на мысли, что драчка могла быть инсценирована, чтобы «смазать» его.
На счастье мужика, заскрежетали ключи в замке, щелкнула щеколда, со скрипом отворилась тяжеленная дверь. Перепуганные чем-то капитан и два старших лейтенанта начали торопливо вызывать по списку арестованных, которых сие событие страшно взволновало: случилось нечто из ряда вон выходящее. В их число попал и Русич. Их вывели в полутемный коридор. И вдруг сержант с насупленным видом распахнул двери:
– Ну, шушера, живо выметайтесь отсюда! И чтобы больше не попадались, иначе все припомним, все зачтем.
Те, ожидая подвоха, осторожно выходили из дверей отделения, оглядываясь по сторонам, а потом стремительно исчезали с глаз долой. Только один Русич, наученный горьким опытом, все видевший и перевидевший, оставался на месте, в полутемном коридоре.
– А тебе, дубина, особое приглашение требуется? Мотай удочки, пока цел, ну, шевели костями!
– Сопляк! – не выдержал Русич. – Еще молоко на губах не обсохло, а туда же, по фене ботаешь, научился, наблатыкался.
– Что ты сказал, гнида? – Лейтенант оглянулся и с размаху мазанул Русича по зубам. Видя, что тот покорно вытер кровь с разбитых губ и не тронулся с места, лейтенант откровенно забеспокоился. – Вали отсюда, дурак!
– Не держи меня за тупого фраера! – скривил губы Русич. – Хотите еще побег пришпилить, не выйдет! – Он прижался спиной к сырой стене коридора, широко расставил ноги, как это приказывали делать контролеры при входе в зону во время обыска. Теперь он почти не сомневался, что вся эта провокация с освобождением арестованных затеяна ради него. – Запомни, лейтенант, – хрипло выговорил Русич, – отсюда я шагу не сделаю, пусть следствие разберется, в чем я виноват.
– Да ты, оказывается, настоящий шизик! Было бы предложено, забыть недолго. Ступай в свою вонючую камеру!
В камере было непривычно свободно. Всего трое мужиков осталось, успели занять «авторитетные» места у окна. Еще один из задержанных усердно мел веником заплеванный бетонный пол. И тут-то Русича осенило: «Ждут комиссию сверху или прокурора». Сразу полегчало на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130